Танец плачущих звезд. Настоящее. Часть 2

   
http://proza.ru/2021/02/25/52

    Время, проведенное в больнице, было, пожалуй, самым спокойным временем моей взрослой жизни. Не имея дома, документов и вообще будущего, я радовался возможности ходить, дышать, есть, читать, вспоминать,  жить. Ко мне пришло понимание, что рутина ежедневность имеет временные ограничения, и я перестал думать о завтрашнем дне как о само собой разумеющейся данности. Я радовался сну, пробуждению, скудной больничной еде и даже больничным процедурам. Как ни страшно об этом говорить, но все, что случилось -  должно было случиться,  и падение с крыши - лишь урок, преподнесённый судьбой. Меня больше не посещали мысли об одиночестве и прошлом. Вернее, я перестал этим жить - ну одиночество, ну прошлое, и что? За несколько месяцев больницы я подсмотрел такие человеческие истории, по сравнению с которыми моя собственная жизнь перестала казаться ужасной. Я  был один, и, как оказалось, в этом есть свои плюсы: меня не предавали, не отбирали бизнес,  не изменяли и не бросали факт измены в лицо, наказывая только за то, что я оказался на больничной койке. И какай бы грустной не была история моего детства, но меня не оставляли при рождении,  и мне и в голову не приходило, что мама могла  меня при рождении оставить, а здесь я с этим дважды столкнулся: вся больница обсуждала сначала сбежавшую роженицу, а потом подброшенного к приемному отделению младенца.

     Мария Сергеевна стала частью этой спокойной больничной жизни - от неё я многое узнал о себе, то, что от меня скрывали в детстве. Узнал, что мой отец , уже тогда известный архитектор, поселил меня и маму в своей мастерской и содержал нас, пока не появилась новая пассия, и он скрывал ее от мамы также, как до этого скрывал мою маму от жены, то есть Марии Сергеевны, с которой у него тоже был сын. Когда я это услышал, то шокировано спросил: ”У меня есть брат?”. ”Был. Он погиб,” - прозвучал ответ, и я, зная какую боль причиняют расспросы,  не посмел задать следующий вопрос. Потом, позже, узнал, что он был на восемь лет старше меня и разбился в горах. ”Пять лет назад.  Вы с ним похожи - оба в отцовскую породу: высокие и светловолосые”.  Я как-то сразу представил рядом с собой старшего брата, и, как бы глупо это не казалось, стал с ним  разговаривать. Понимаешь, в моей памяти присутствовали только женщины, а теперь появились мысли о брате, да что там мысли, я теперь мог сказать ”мой брат”,  и у меня до сих пор замирает сердце, когда находится причина вставить его имя в разговор с посторонним. Тем более, что он действительно прожил короткую, но, по рассказам матери, удивительную жизнь, и погиб, помогая спасать на Домбае группу новичков, попавших под лавину.

      Мы, кстати, очень сблизились с Марией Сергеевной,  коротая время её  дежурств разговорами,   спорами, в которых я жарко отстаивал свою точку зрения, а она подтрунивала над моей горячностью. Во время этих споров я как бы наблюдал  за собой со стороны,  удивляясь, что могу связно излагать мысли, и что у меня они есть, нормальные человеческие мысли, хотя ещё недавно и сам, и окружающие были уверены, что я - существо потерянное. Мне было хорошо в такие минуты, и  на мгновенье появлялась надежда, что все  как-то образуется, но без чужой  помощи вернуться в нормальную жизнь трудно,  а помощи прийти было неоткуда. И я стал панически бояться выписки.

     Мария Сергеевна заговорила о моем будущем сама, застав меня врасплох простым вопросом:”Ты уже подумал, где будешь жить, уйдя от сюда?”. И мне ничего не оставалось делать, как честно признаться, что стараюсь об этом не думать. ”Знаешь, не думать -  не самая хорошая жизненная привычка, особенно тогда, когда за тебя подумать некому, - заметила она и вдруг спросила, - как ты потерял бабушкину квартиру? Расскажи мне подробно, я хочу попробовать навести кое-какие справки.”
      Я и сам толком не знал, как ее потерял - кто-то приходил, кто-то жил, кто-то обещал, кто-то клялся в преданности, с кем-то что-то подписывал, кто-то не открыл дверь, а открывши, сунул мне под нос бумаги и спустил по лестнице, пообещав, что если ещё раз появлюсь - убьёт.
     - Почему ты не попросил о помощи? У твоей бабушки были влиятельные друзья, да и отец твой не последний человек в этом городе - ну очень не последний, - любой из них мог бы помочь. Ты ведь знаешь своего отца?
     - Знаю. Его я как раз-то и разыскал, пытаясь найти пристанище. Но дверь мне открыла совсем юная девушка, и она так испугалась, что человек, которого Вы назвали моим отцом, сказал больше не приходить, но денег, правда, дал. Много. Хватило надолго ”горе залить”.  И к бабушкиным знакомым я после этого не пошёл -  злился и было стыдно. А потом, каждый , кто меня знал и встречал, наверняка вспоминал мою маму, ну знаете:”яблоко от яблони…”. А маму полоскать в дерьме я позволить не мог, вот и исчез - перебрался в район моего детства, где про нас давно забыли.

     Кроме того, что мне негде было жить, была и другая, естественная в моем случае проблема - у меня не было документов. Вот этим Мария Сергеевна и занялась в первую очередь. Ее забота обо мне была к тому моменту такой само собой разумеющейся, что мне ни разу не пришло в голову, зачем ей все это нужно. Ну как же - я же брат ее сына.

     Иногда я думаю, что безделье и наивность, причём осознанная наивность, пожалуй, самые опасные штуки жизни, с которыми чаще всего никто не хочет расставаться. Ты никогда не замечал, как бездельники прикидываются невинными младенцами, а показушно наивные  чаще всего оказываются бездельниками?  Вот так и я - тунеядствовал в больнице, не задавая вопросов, полагаясь на судьбу и удачу, и принимая помощь не как милосердие, а данность. Сейчас, двадцать пять лет спустя, мне удивительно думать, что после шести лет нравственного падения, не сбывшихся надежд,  отчаяния и выживания в подворотнях, я ни разу не усомнился в искренности Марии Сергеевны. Ни разу я не задал ни ей, ни себе вопрос, для чего она с завидным упорством возвращает меня в обыденную жизнь. Ведь  это можно было просто поручить участковому, например, или обратится к кому-то, связи у неё были обширные:  я видел ’Каких’ людей она из запоев вытягивала, и у ‘Чьих’ детей наркотическую ломку снимала. Почему она Сама всем занималась, не привлекая внимания больницы? Тогда я думал, что она так же, как и я, боится остаться одна -  и это оказалась правдой, но чего я не знал, так это того, что не я был ее основной целью. И все же, не взирая ни на что, до последнего дня своего не устану я повторять, что эта женщина вернула меня в жизнь, и за одно только это  я прошу тебя никогда ее не забывать - моего Ангела спасителя и твою бабушку.

http://proza.ru/2022/01/23/371