Кошка Нюра и кот Вася

В некотором царстве, в некотором государстве («как войдешь - ну так прямо наискосок») жили-не тужили дородный боярин со дебелою боярыней. Жили они, как водится, в высоком и просторном терему с пристройками разными для челяди и скотины всякой. И надо сказать, жили все душа в душу, то есть души друг в дружке не чаяли. Вот родилась у хозяев девочка, и нарекли ее родители Аннушкой.

Шли годы, росла девочка, красотой наливалась будто яблочко румяное на ветке яблоневой. Боярин со боярыней на Аннушку не нарадовались. И собой хороша и разумна в меру. Всё бы путем, да пришло несчастье, откуда не ждали. Напал на боярыню неизвестный недуг, запечалилась боярыня, побледнела да за тринадцать дней и угасла словно свеча пасхальная.

Как горевали отец с Аннушкой, как убивались, как слезами горючими обливались! Да что тут сделаешь, коли горе такое приключилось? Стали они жить-поживать, отец без жены, а дочь без матери. Целых три зимы да три лета сокрушался боярин по боярыне, но под четвертую зиму попалась ему на глаза молодуха пригожая, взыграло у боярина ретивое и женился он на ней не долго думая.

Спервоначалу дело у молодоженов ладилось, и Аннушку мачеха не обижала. Только вот детей Бог молодухе не спешил давать, а падчерица только хорошела да расцветала аки цветок лазоревый. И так это молодуху начало злить, так тревожить, что извела она себя, Аннушку, да и боярина-мужа в придачу. Наконец прознала завистливая мачеха, что в соседнем селе живет старуха-колдунья, именем Матрена, которая за деньги ворожит и всякие гадости творит людям.

И вот как-то раз поутру – а случилось это осенью – потащила мачеха девушку в соседнее село к колдунье. Подошли они к ведьминой избушке, оставила молодуха Аннушку у калитки, а сама зашла в сени, и постучала в дверь.

- Чего надо? – прошамкала старуха.
- Дело есть на пару червонцев, - прошептала молодуха вкрадчиво.
- Ну, заходи, коли так. Догадываюсь, какое у тебя дело.

Вошла мачеха в горницу, поклонилась старухе, выложила на стол два золотых и говорит шепотом:
- Заколдуй, будь добра, мою падчерицу. Преврати ее в тварь какую ни на есть, в зверушку неприметную. Опостылела она мне до невозможности. Видеть ее не могу.
- В кого, например? – ухмыльнулась старуха.
Оглянулась мачеха по углам, узрела под столом черную кошечку и выпалила:
- Да хоть в эту самую кощенку!
- Мало сулишь, - осклабилась хозяйка.
Мачеха скупиться не стала, и часу не прошло, как они столковались. Вот вышли молодуха да старуха на крыльцо, подозвали Аннушку, а когда девица к ним подошла, колдунья протягивает ей ковш и ласково так говорит:
- Испей, красавица, кваску моего ягодного. Он у меня добрый да ядреный. Ты такого сроду не пробовала.

Выпила Аннушка кваску и ахнула: кожа ее белая покрылась черной шерстью, руки с ногами превратились в лапы, на лице, ставшем мордочкой, усы выросли, а из-под сарафана хвост выскочил! Да и сарафан ей велик стал. Мяукнула Аннушка, подскочила к луже, увидела в воде свое новое обличье, запищала жутким голосом, испугалась его и понеслась словно оглашенная в ближайший лесок. А вслед за ней собаки местные вдогонку с лаем бросились, да не догнали – кошка черная в лесу скрылась.

Целый день неслась она сломя голову и не разбирая дороги по лесам, мхам и болотам, сарафанчик свой еще на дворе Матренином сбросила, потом остановилась, поплакала на сырой земле, да сызнова бежать бросилась куда глаза глядят. И неслась она так, покуда не наступила ночь и силы не покинули бедную Аннушку. Забралась она в чащу непроходимую и разрыдалась в ней тем же страшным голосом, которым мяукала на дворе у ворожеи.

Вдруг ушки у кошечки сами собой навострились, когда что-то зашуршало в кустах, и вот откуда ни возьмись рядом с Аннушкой объявился здоровенный кот с горящими глазами и густыми усищами.

- Привет, красавица, - замурлыкал кот, и Аннушка, присмотревшись, разглядела, что он рыжий, полосатый и красивым пушистым хвостом помахивает. Пушистым-распушистым, что твое погоняло.
- Как тебя звать-величать, прелесть моя? – спросил рыжий кот масляным голосом.
- Аннушка.
- Нюра, значит, - ласкаво промурчал полосатый незнакомец. – Доброе имя. А меня, значит, Васей кличут… А ты как сюда забралась, что с тобой, милая, приключилось?

Рассказала ему Аннушка свою историю и снова расплакалась. Покачал кот головой, почесал ее задней лапой и промурлыкал жалостливо:
- Пойдем-ка, болезная, со мной. Может статься, помогу я твоему горю.

Пробрались они сквозь чащу лесную, вышли на светлую поляну, а там избушка стоит да на курьих ножках. Забрались Нюра с Васей в сени, подвел котик кошечку к плошкам со сметаной и молоком.
- Ты, Нюра, поди, проголодалась, - мурлычет. - Сметанки-то поешь, касатушка, да молочком запей.
- Спасибо, Васенька, - всхлипнула Аннушка и налегла на сметанку.

Когда насытилась кошечка, провел ее рыжий котик в укромное место и наказал:
- Располагайся здесь, поспи, да, смотри не шуми – хозяйку мою, Бабу-Ягу, раньше времени не буди. Утро вечера мудренее, чую, узнаем мы завтра кое-что интересное.
Аннушка Васю и послушалась.

Поутру проснулась Баба-Яга - глазищи завидущие, носище огромаднейший, волосищи растрепанные-перетрепанные - привела себя кое-как в порядок, печь затопила, в избе прибралась, позвала скрипучим голосом:
- Васька, пострел ты этакий! Где тебя кикиморы носят? На тебя сметаны, гляжу, не напасешься. Жор что ли напал? Ну, иди сюда, гулёна, рассказывай, какие в дремучем лесу новости.

Василий Аннушке зеленым глазом подмигнул, лапку к усам прижал – помалкивай, дескать! – и прыг к Яге на лавку. Та его потискала да погладила и спрашивает:
- Ну, давай, ври больше, но чтобы складно было.

А Вася и говорит:
- Да вот, бабушка, зайцы ночью рассказали, что им белки нашептали, а тем сороки набрехали, будто какая-то старуха скаредная по просьбе какой-то молодухи завистливой за горсть червонцев девицу в кошку оборотила.

- Хм, щас узнаем, - буркнула Яга, вытащила из деревянного ларца блюдце чудесное и бросила на него яблочко волшебное. Яблочко по блюдцу покатилось, живые картинки стало Яге показывать.
- Так-так, - зашамкала Яга. – Каргу эту зловредную я знаю, ее Матреной зовут. Сторговались они на десяти золотых червонцах. Мне от сделки ихней, кстати, двадцать процентов причитается – за крышевание.
- А можно ли Аннушку, - как бы невзначай спросил Вася, - снова из черной кошки в красну девицу превратить? Чары, так сказать, снять?
- Не тваво ума дело, - прошамкала Яга. – Ишь чиво захотел, рыжий прохиндей…

Тут Яга отложила блюдце с яблоком в сторону, сунулась к окну, отворила его, да как завизжит благим матом:
- Эй ты, Гусь-Лебедь Федор Мартынович, мать твою гусыню! Вставай, лапчатый, просыпайся!
Снаружи то ли прошипел, то ли прогоготал кто-то:
- Ах, ты, сила нечистая… Ни сна, ни отдыха… Чего еще надобно, Бабушка?
- Лети сей час за лес, в село к Матрене-ворожее, истребуй с нее два золотых червонца.
- А ежели заартачится?
- А ежели заартачится, - прошамкала Яга, – ты знаешь, что делать. У нас с такими разговор короткий. Лети, лети, голубь сизокрылый!
- Я не голубь,- обиженно прогоготало за окном, и послышался шум то ли гусиных, то ли лебяжьих крыльев.

- Так. Заболталась я с вами, - вдруг всплеснула руками Баба-Яга, - мне пора баньку топить, избу мести да обед силен готовить – гостя дорогого жду, Кощеюшку. А ну, Васька, брысь отсюда! Пошел мышей ловить, дармоед!

И замахнулась страшная Баба на рыжего котика веником. Василий кубарем скатился в укромное место, где Аннушка сидела ни жива, ни мертва. Как только Яга убралась из светелки баньку топить, мурчит Вася Нюре:
- Ступай, девонька, вон из избы, схоронись во мхах перед болотом, где три ольхи растут, да пень березовый торчит. А я тута как одно дельце проверну, так сразу к тебе и присоединюсь. Только ты никуда не уходи, договорились?
- Договорились, Васенька, - еле слышно пропищала Аннушка и неслышно из горницы выскользнула.

Легла черная кошечка в мягкий мох, принялась по сторонам глазеть да и заснула сызнова. Не заметила она, как прибежал рыжий Васька, прилег рядом и мурлыкать принялся.

- Ах, как крепко я спала, - пискнула, проснувшись, Аннушка. – Снился мне милый батюшка и жаловался, что опостылела ему моя мачеха и оттого, говорит, белый свет уж не мил ему.
- Может, и в самом деле так, - промурлыкал Вася и глаза свои зеленые сощурил.

Тут земля затряслась, деревья задрожали, черный дым к небесам столбом взвился. Выехал на поляну богатырский саврасый конь, а с него всадник костлявый - клычищи вострые, носище крючком, бородища торчком - соскочил на траву-мураву, закряхтел по-стариковски. Привязал всадник коня к столбу возле избы да как заорет трубным голосом:
- Эй, Бабища-Ягища, принимай, старая, гостя дорогого!
- Добро пожаловать, Кощеюшка, - закричала пронзительно в ответ Яга из баньки. Заходи попариться, друг любезный, чародей скабрезный! Баньку тебе истопила, как ты любишь – по-черному. А я тем временем на стол накрою.

Костлявый крякнул одобрительно, да бодренько этак в баньку засеменил, Яга же – в горницу.

Вася огляделся, хвост трубой поднял, шепотом промолвил:
- А теперь полезем, Нюра, под избу – есть там у меня укромное местечко – да послушаем их беседу застольную.

Пока Кощей в баньке купался, пока Яга праздничный стол накрывала, вернулся из-за леса грузный гусь-лебедь Федор Мартынович. Постучал он в окошко, отряхнулся, грудь выпятил, крылья растопырил – из-под перьев-то на траву выпало штук десять золотых червонцев.
- Понятно, - прохрипела Яга, высунувшись из окошка. – Благодарю за службу, Федя, и жалую тебе столько лягушек жирных, пашана заграничного, молодой крапивы с одуванчиками, сколько душе твоей будет угодно.
- Рад стараться, Бабуся, - загоготал, еще сильнее выпятив грудь, лапчатый Федор Мартынович и, довольный, важно направился к болоту.
 
А Баба-Яга мигом подобрала денежки и, спрятав их у себя за пазухой, заковыляла к баньке, чтобы проводить Кощея в светлицу, где уже всё было готово для приема знатного гостя.

Лежа в укромном месте, Вася с Нюрой со всей отчетливостью беседу застольную слышали.
- Угощайся, угощайся, Кощеюшка, - потчевала Яга своего приятеля. – Вот тебе жабы вяленые, да сушеные, да с перцем верченые, вот мухоморы ядреные – сама солила… Беленой квашеной закуси… Кузнечиков да блох, жаренных в маслице, отведай…
- Благодарствую, благодарствую, Бабушка, - довольно бурчал Кощей, - умеешь ты мне потрафить, Бессмертному. И водочка-то у тебя, на болотной жиже приготовленная, до чего ж духовита – не иначе на лесных клопах настаивала. И винцо-то твое, из волчьих ягод сваренное, отменный вкус имеет… Ну, да и я не с пустыми руками приехал.

Тут послышался стук, словно что-то тяжелое поставили на дубовый стол, и голос Кощея заскрежетал:
- Прислал мне заморский мой дружок, Мерлин, ящик ихней ячменной водочки - вискарь, прозывается… «Глен-ли-вет» - по слогам выговорил Кощей Бессмертный, – тьфу ты, язык сломаешь… Четверть века выдержки, говорят.
- Наливай, - кратко отозвалась хозяйка, - попробуем, что  за «ливет» такой .

Кот и кошка услышали, как отворачивается пробка и журчит жидкость.

- Ну, старуха, твое здоровье!
- И ты здрав буди, друг ситный!

Послышалось чавканье, потом пошли замечания насчет заморского пойла и прочий не очень связный разговор. В частности, запомнили кот с кошкой такие реплики:
- Что, Василиса? Всё кобенится? Недотрогу строит?
- Кобенится, да никуда не денется… Стерпится-слюбится… А что - заморский вискарь-то, забористый, двойной перегонки…

Еще раз чокнулись за дубовым столом:
- … Ну, будем, Яга!
- Со свиданием, Кощеюшка, - весело отозвалась разомлевшая хозяйка.
- Нам ли быть в печали, Ягуша, - откликнулся Кощей.
- … Тут давеча, мой хитрован Васька спрашивает, подлец, как, дескать, девицу, вчерась Матреной - царствие ей подземное - заколдованную в кошку, обратно расколдовать, - послышался тонкий голос захмелевшей Яги.
- А ты что?
- Да что я дура что ли сказать ему, что кощенке энтой надобно еще раз кваску Матренина отхлебнуть и всё вернется… на круги своя… Хе-хе!
- Болтаешь много, - неодобрительно загудел Кощей.

Тут Васька подмигнул Нюре зеленым глазом, мотнул усатой меховой головой: ступай, мол, за мною! Проворно выскользнули они из укромного местечка, и рыжий кот опрометью кинулся к Кощееву коню, щипавшему траву на поляне.

- Здравствуй, Саврасушка, али не узнаешь меня? – спросил кот тяжеловоза богатырского.
- Как не узнать, - зычным баритоном ответствовал конь. – Ты меня у Семиглазки во дворце в шахматы на спор выиграл, в варианте этого, как его... Змея, что ли... а, вспомнил, - Дракона! - а потом приглянулся я самому Бессмертному. Он меня в свою конюшню определил, а тебя, добра молодца Василия Ивановича, за сквернословие и поношения в кота преобразил да Яге подарил. Ей с детства  хотелось оченно в избе иметь кота рыжего да полосатого с хвостом навроде помела – блажь у нее такая.
- Помоги, Саврасушка, - взмолился Васька, - отвези нас Нюрой на край леса, в село, где Матрена живет. Станешь потом свободным аки ветер в поле и коли захочешь, возьмет тебя Нюрочкин батюшка в свою конюшню - правда, Аннушка? -  будет кормить белояровым пшеном, заморским сладким вином поить, самолично ежедневно чистить-блистить, холить-лелеять да еще выгуливать... Чаю, с кобылками своими чистокровными познакомит... А Кощея не бойся! Я как-то у нетрезвой Яги вызнал, где его смерть обретается. Так что в случае чего припугну энту костлявую образину. Ну, решайся!
- Да тут и решать-то нечего! – весело заржал Саврасушка. – Тоскливо мне у Кощея, скучно, а на благое дело я завсегда готов. Перегрызайте ремни.

Вмиг Аннушка с Васей перегрызли привязь, взгромоздились в седло и помчался богатырский конь на край дремучего леса, в Матренино село. Солнце между тем уже к закату начало клониться.

- Вася, Васенька, - заверещала в пути Нюра, - вычислит нас сейчас Баба-Яга злющая. По блюдцу с яблочком.
- Это вряд ли, душа моя ненаглядная, - отвечал Вася, - потому как подменил я чудесное блюдце да волшебное яблоко, пока Яга баньку топить ходила. Блюдце же я разбил на мелкие кусочки, а яблочко отдал тамошним мышам на съедение.
 - Ох, и разумный ты у меня, Васенька, - мяукнула Аннушка ласково, а польщенный Василий, услышав похвалу, замурлыкал громко.

Не прошло и часу, как прискакала вся троица куда нужно, запрыгнули черная кошка и рыжий кот в Матренину избу и отпрянули было - там старая карга лежит, неживая. Защипал ее, видать, до смерти исполнительный Федор Мартынович.
Вздрогнула Аннушка, да отвернулась от Матрены, бросилась искать в сенях кадушку с квасом. Нашла кадушку, а Вася уж черпачок приготовил. Отхлебнула черная кошечка Матренина квасу и тут же преобразилась в прежнюю девицу-красу боярышню Аннушку!

Схватила она рыжего кота, расплакалась, выбежала на двор, принялась на радостях целовать Васю вместе с Саврасушкой. То одного поцелует, то другого, то поплачет, то засмеется. Даже Саврасушка не выдержал и пустил слезу от умиления.

- Спасибо вам, дорогие мои! – плача и смеясь, кричала Аннушка, - Что бы я без вас делала! В долгу я у вас неоплатном, милые вы мои!
- О долгах потом, девица, - промурчал котик, деликатно опустив долу  загоревшиеся глаза. – Ты бы сперва накинула на себя платье какое тутошнее… Вот так-то оно лучше будет… А теперь налей-ка, раскрасавица, кваску Матренина в кувшинчик глиняный - авось пригодится. Надо бы нам с мачехой твоей познакомиться.
- И то правда, - согласилась девица, облаченная в старушечье Матренино платье. Набрала она полный кувшин квасу ведьминого, после чего  вся троица – а дело уже к ночи клонилось – направилась к высокому боярскому терему, отчиму Аннушкину дому.

Как приехали они туда, кот Аннушке и говорит:
- Нужен мне, раскрасавица, мешок небольшой. Найдется такой у тебя в хозяйстве?
- Всенепременно найдется, Васенька. Я - мигом.
- Только не показывайся, девонька, никому. – пропищал рыжий кот, меховым хвостищем помахивая. - Еще не время.
- Хорошо, хорошо, Васенька, - шепнула Аннушка, погладила ладошкой кота и скрылась в тереме.
В скором времени вернулась она с мешком холщовым.

- А теперь отдыхайте, да ведите себя тихо, - промолвил Василий, - я на охоту пошел.
 
Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. На рассвете вернулся довольный котик с туго набитым мешком и обратился к ждавшим его Аннушке и Саврасушке:
- Ты, Саврасушка, пока здесь погуляй, травку пощипай, а мы с Аннушкой мачеху навестим.
Вот прокрались они в мачехину спальню, и Василий как запищит дурным голосом, как зашипит змеиным шипом. Проснулась злющая мачеха, расширились от ужаса ее глаза при виде Аннушки, хоть и в нелепой одежде, но в человеческом обличии. А тут еще кот с зелеными глазищами, спиной горбатой, да с шерстью дыбом развязал мешок и выбросил на мачехину кровать целый выводок полевых мышей.

Дико закричала мачеха и упала на пол уже бездыханная, поелику дух ее весь вон вышел. 

- Вот и еще одно дело сделано, - прошептал торжественно рыжий кот Василий. – Вернемся-ка, Нюра, к Саврасушке.

Воротились они, а конь богатырский, покосившись на рыжего котика лукавым лиловым глазом своим, и говорит Аннушке:
- Вели-ка, девица, Васе отведать Матренина квасу.  Может, и ему «полегчает».
- И в самом деле, - откликнулась Аннушка. – Как же я сразу не догадалась, глупая. На, попей, Васенька.
- Накиньте на меня чё-нить, - мяукнул, потупившись, рыжий кот.

Красна девица схватила рогожку, обернула ей котика, затем взяла кувшинчик глиняный, налила из него кваску волшебного на ладошку, протянула ее Васе. Тогда котик вздохнул, подошел к Аннушке и принялся розовым язычком слизывать с ладошки чудодейственный Матренин квас. Вскорости пропал рыжий проказник, а на его месте обнаружился добрый молодец Василий Иванович, ясноглазый да светловолосый, словом - пригожий. Всплеснула руками Аннушка, а Саврасушка даже заржал от радости.

Надо ли сказывать, что впоследствии Василий Иванович попросил у счастливого Аннушкина родителя руки его дочери, что тот, прослезившись, охотно благословил молодую чету, что не забыли они и Саврасушку, который нашел свое счастье на боярской конюшне?
И стали они жить-поживать, горя не знать да добра наживать. Но это уже совсем другая история.