Мы везём с собой кота

Эта предновогодняя история произошла более пятнадцати лет назад. Любителей кошек и вообще любителей животных просим дальше не читать и вообще отойти от экранов. Потому что дальше будут описаны вещи, могущие травмировать нежную душу зоозащитников.
   
Моя тётка Лилия Кузьминична почти всю свою жизнь прожила в Москве. В ранней юности приехала она в столицу, работала сначала на железной дороге, а потом очень долго была поваром на фабрике-кухне. Семьи у неё не было. Так и жила одна. Сначала в коммуналке, потом в довольно просторной однокомнатной квартире в Марьино.

Когда тётка Лиля была помоложе, она много путешествовала по стране, ходила в театры, на концерты. У неё было множество подруг и знакомых. Мы всегда с радостью приезжали к ней. Ведь Москва для нас, уральских жителей, всегда была целым миром, таинственным и притягательным. Множество машин, самолёты, летающие над самым домом, метро, электрички  с тремя дверями. А среди машин попадались ужасно красивые иномарки и таинственные чёрные «зилы» с тёмными, зеленоватыми стёклами. К тому же тётка всегда угощала нас чем-то этаким, чего мы на своём Урале никогда не ели. В детстве мне очень нравилось к ней ездить.

Но с возрастом она начала меняться. У неё, как и многих пожилых одиноких людей, развилась тяга к кошкам. Как это всегда бывает – сначала одна кошечка, потом ещё одна. Кошки были существами, к которым Тётя Лиля могла проявить свою заботу, любовь и нежность. Узнав о такой любви к братьям нашим меньшим, ей стали подбрасывать котят прямо под дверь. Кошки жили  и плодились в её квартире, и это казалось ей самым естественным положением вещей. На кошачий корм тётка тратила  значительную часть своей пенсии. Подруги же и знакомые как-то постепенно и незаметно рассосались. Их смущал кошачий запах, ободранные обои, шерсть и грязь. Сама же тётя постепенно привыкла и к запаху, и к грязи, и внимания на них совсем не обращала. Постепенно количество кошек и котов в её квартире достигло восемнадцати.

В детстве я каждый год ездил в Москву, а потом детство кончилось, и у меня появилась масса дел в родных краях. И я только провожал на вокзале родителей, которые по-прежнему часто ездили к тётке, и оставался дома хозяйствовать. Так что о превращении тёткиной квартиры в кошатник я знал лишь по рассказам. Своими глазами я увидел всё это лишь в относительно зрелом возрасте, когда у меня уже была жена и сын. На всех нас это произвело крайне тягостное впечатление. Помню, подаёт нам тётя Лиля персики - угощайтесь. А они какие-то странно мохнатые.
-А персики и должны быть мохнатые, что тут такого странного?
Дело в том, что они были «немножечко» в кошачьей шерсти. Этим и объяснялась их повышенная мохнатость. От кошачьего запаха мы убегали спать на балкон, где на нас набрасывались комары. Чтоб комары долетали до четвёртого этажа – такого я раньше не видел.

А ещё, когда кошек много, они превращаются в стаю. В какое-то своё звериное сообщество, в котором человек – лишний. Вернее, не совсем лишний. Человек для них источник корма. И только. Поэтому никакой нежности к человеку, никаких мур-мур-мур, никаких «погладить и почесать за ушком».  Кошки нас боялись, не давались в руки, агрессивно шипели и сразу забивались в какой-нибудь дальний угол. Среди восемнадцати кошек были один-два кота условно ручных – и всё. Это сильно нервировало, потому что дома мы привыкли к ласковым кошкам.

Тётя Лиля постарела, и ей стало трудно жить в одиночестве. Родня далеко, друзей нет. Одни кошки. И тогда она решила продать свою московскую квартиру и переехать на Урал, поближе к родным. Будущим местом её жительства был выбран Верхний Тагил. Именно там живёт большинство наших родственников. Помогать тёте Лиле продавать московскую квартиру поехала моя мама. Считалось, что именно она больше всех нас приспособлена к жизни в большом городе. Довольно долго она жила в Москве и ходила вместе с тёткой по разным инстанциям. Они даже арендовали ячейку в банке, чтобы положить в неё деньги. Сколько уж было там денег – я не помню. Но для нас, провинциалов, это были страшно огромные деньжищи. И мы, наслушавшись рассказов о московских бандитах и мошенниках, часто звонили маме, чтобы удостовериться, что у них всё благополучно.
 
И вот, когда все формальности были улажены, в Москву поехал я. Случилось это как раз перед Новым годом. Моя функция была в том, чтоб помочь тёте Лиле переехать. В чём заключалась моя помощь? Я должен был разобрать и выбросить всю тёткину мебель. Если нужно – помочь увязать узлы и утолкать всякий хлам в чемоданы. Но главное – это нужно было распихать куда-то всех кошек. Ехать в поезде с восемнадцатью кошками было совсем невозможно. Ни в один поезд нас бы не пустили.
 
И вот, я еду в Москву после того как несколько лет там не был. И всё время сравниваю – что было и что есть. Был беззаботный детский «рай» с мороженым по 14 копеек и пятачком на метро. Было – ожидание чего-то удивительного на каждом шагу. Музеи, выставки и павильон «Транспорт» на ВДНХ с огромным макетом железной дороги. А теперь – Москва стала рыночная, суетливая, грязноватая, тёмная. Где все друг друга боялись и смотрели друг на друга с подозрением. Хотя девяностые уже кончились, но прихода новой эпохи мы ещё не замечали.

Было раннее зимнее утро, наш поезд подходил к Москве. Меня удивило, что в подмосковных посёлках горело уличное освещение. Я вспомнил свой рудянский дом и фонарь на столбе, который не включали со времён развитого социализма. Поезд уже втянулся в огромный город и где-то, на каком-то неопрятном бывшем ангаре я увидел неоновую вывеску казино со стриптизом. А когда я помогал одной женщине-попутчице тащить чемодан в камеру хранения, приемщик подозрительно посмотрел на меня  и сказал со страхом в голосе:
-А вы тут зачем, выйдите отсюда.
И вот, я стою у знакомого подъезда, а вокруг всё заставлено слегка ржавыми гаражами-ракушками и старыми автомобилями.

Часть кошек, тех, которые посмирнее, мама и тётя Лиля уже унесли. Кого подкинули на рынок, кого к церкви. В то время в Марьино уже построили церковь. Красивую такую, в «русско-византийском» стиле. Вот туда их и унесли. На мою же долю остались совсем уж дикие звери. Которых нужно было доставать из внутренностей дивана, из-под ванны, из ниши с трубами за унитазом. Дали мне старые кожаные перчатки – и вперёд. Лови кошек. А самых доверенных кошатин решено было приготовить к переезду на Урал. Сколько  их будет – мы ещё не решили.
 
И вот, вооружившись молотком, гаечным ключом и отвёрткой, я стал разбирать мебель. Надо было не только разобрать все эти шкафы, столы и стулья, но и измельчить их настолько, чтоб они пролезали в приёмник мусоропровода. Перевозить эту рухлядь на Урал смысла не было. Ящичек у приёмника был маленький, потому что дом тёткин был построен по какому-то зарубежному проекту. То ли немецкому, то ли чешскому. В 80-е подобными домами застраивали все окраины Москвы. У европейцев жеж не может быть столько мусора, как у русских. Поэтому и ящичек был маленький-аккуратненький. Неразборный мусор мы выносили вниз, к подъезду, чем навлекли на себя неудовольствие дворничихи.
-Надо машину нанимать, вывозить всё на свалку!

Деньги за квартиру всё ещё находились в ячейке. Ключ от ячейки должны были передать лишь в момент отъезда. Поэтому лишних денег у нас не было. И связываться с вывозкой мусора нам жутко не хотелось. Отвернув нос от дворничихи, мы гордо прошли мимо. А потом, взяв у соседа пилу, долго пилили всю нашу мебель на самые-самые мелкие части. Количество мусора  у подъезда уменьшилось, зато ещё больше увеличилась нагрузка на мусоропровод. И дворничиха не переставала недовольно коситься, завидев кого-нибудь из нас.

Мебели становилось всё меньше, простора для ловли оставшихся котиков – всё больше. Мы загоняли их а какой-нибудь угол. Затем в дело вступал я со своими перчатками. Я хватал несчастного котейку за шиворот и совал его в сумку. Естественно, всё это сопровождалось громким мяуканьем и самой отчаянной руганью.
-Сиди, сволочь!- истошно орал я, стараясь криком ошеломить очередного царапучего зверя. А потом в сумку его! И надёжно  закрыть на замок. Да уж. Быть Шариковым – это страшно, неприятно, рискованно. И врагу я не пожелал бы такой работы. После второго или третьего кота перчатки мои, изодранные кошачьими когтями, превратились в страшные лохмотья.

Вечером мы с мамой, надев длинные чёрные клеёнчатые плащи, выходили из подъезда, неся сумки, в которых бесновались коты. В соседнем доме был открытый подвал, где жили бездомные кошки.  Туда разные кошколюбивые граждане приносили корм и ставили его возле окошечек-отдушин. В этот подвал мы носили и своих котов. Однажды мы проходили мимо молодых людей, пивших пиво на лестничной площадке. Они проводили нас взглядом, и кто-то сказал:
-Вот опять кошек подкидывать понесли.

А потом мы выбрали самого смирного кота Ваську, и поехали делать на него справку. Без справки от ветеринара нас в поезд с котом не пустили бы. Мы ехали на такси по широким московским улицам, стояли в пробках. А вон Рогожская - я вдруг увидел знакомое место. Давным –давно, ещё лет двадцать назад, именно в этой церкви отпевали мою бабушку. Когда мы ездили к тётке, эта церковь была хорошо видна из окна электрички. Я ехал и прощался с Москвой. Потому что знал, что теперь не к кому будет сюда приезжать. Я и раньше-то редко сюда ездил, а теперь и вовсе…

Где-то за заваленным снегом Рогожским кладбищем был домик ветеринарной клиники. Женщина-врач сделала коту все положенные прививки, записала в бланк: «Кот Васька, окрас рыжий с белым, вес четыре с половиной килограмма, все прививки сделаны, справка дана для переезда в город…»
-В какой город-то? – спросила она у нас.
-Верхний Тагил.
-Как?
-Верх-ний Та-гил – повторил я по слогам – Есть Нижний Тагил, а есть Верхний.
Она не знала такого города, он был за пределами её мира.

Я съездил в магазин, купил специальный пластмассовый контейнер для перевозки кошек. Ваське. Ехать почему-то пришлось на ВДНХ, неужели ближе негде было купить. Именно тогда я запомнил все эти ларьки, ларьки, ларьки, заполонившие огромную выставку. И сиротливо лежащее за ларьками огромное крыло от «Мрии», самого большого самолёта всех времён и народов. Одна женщина, заметив в моих руках кошачий контейнер, спросила:
-А как мне отучить кошку гадить по углам? Может есть средство?
-Мы можем только по-деревенски – сказал я - носом в дерьмо натыкать.
Не знаю, устроил ли её такой ответ.

Мы спали на полу в стремительно пустевшей квартире среди чемоданов и узлов. Где-то рядом гудели самолёты, стучали поезда, шелестели машины, а довольные москвичи шли из «Ашана» с полными пакетами чего-то предновогоднего. Из пакетов торчали длинные-предлинные и узенькие «европейские» батоны. «Ашан» в Марьино тоже был одним из «чудес», которые появились в то время, пока я в Москву не ездил. Тётка Лиля после долгих размышлений решила взять с собой ещё трёх самых маленьких и смирных кошечек кроме «разрешённого» Васьки. Ну, не могла она расстаться с ними.
-Они же маленькие, их не заметят.
И точно, на фоне здоровенного котяры, который занимал собой весь кошачий контейнер, эти кошки были совершенно незаметны.
 
Ну, вот и всё. Все дела наши были сделаны, все узлы увязаны, вся мебель раскрошена в труху и выкинута. Скоро должны были приехать откуда-то из-под Тулы новые хозяева нашей квартиры. Впрочем, уже не нашей. Осталась последняя кошка. Самая злая и самая шустрая. Её не удавалось поймать никакими силами. Надо было с ней что-то делать. Оставлять эту зверюгу новым хозяевам было нельзя. Мы вооружились длинными палками и стали выгонять кошку из укрытия. Мы долго носились за ней по квартире, закрывая двери и отрезая кошке пути к отступлению. Наконец загнали на балкон. Кошка сидела на железных перилах, свирепо шипела и махала когтистой лапой. Поймать её не было уже никакой возможности. Я взял ту же палку и просто-напросто столкнул кошку вниз с балкона. Она страшно и утробно мяукнула,  пролетела четыре этажа, ударилась в снежный сугроб и стремглав бросилась  бежать куда-то, оставляя след на глубоком снегу. Ну, хоть жива осталась вредная зверюга, я хоть её не убил.

И вот деньги получены. Мы стоим на Ярославском вокзале со своими узлами. От нас всех нестерпимо пахнет кошками. Я держу в руках контейнер с Васькой, в кармане у меня та самая  справка. А три других кошатины спрятаны в незаметной сумочке, которая затерялась среди горы наших узлов. Мы купили четыре билета в купе на троих. Свердловский поезд медленно тронулся. Потом всё набирая скорость, понёсся на северо-восток. Как там в стихах говорилось:
А скорый поезд уж прошёл насквозь,
И Лосиноостровскую, и Лось…

Мы наглухо закрыли дверь в своё купе, чтобы не беспокоить соседей запахом. И только тогда позволили кошкам вылезти из своего убежища. Тётя Лиля расстелила какую-то московскую газетку и стала кормить своих любимцев. Как же они, бедные кошечки, настрадались, столько времени не ели. Я лежал на верхней полке и смотрел, как пролетают за стремительно темнеющим окном подмосковные огоньки. Фокус с котом и справкой удался полностью, никто «неразрешённых» кошек так и не заметил. Выходили мы из купе крайне редко, а на станциях я осторожно выносил кошачий лоток на улицу.

Обслуживала нас проводница со странным именем Жвек Жумагуловна. Менее экзотическое имя я бы не запомнил. Сама она просила, чтоб её называли Мариной. При подъезде к Екатеринбургу тётя Лиля подарила Марине Жумагуловне некоторое количество денег в качестве компенсации за неприятный запах.

В Екатеринбурге нас встречал мой двоюродный брат Володя. Он погрузил в свою машину и тётю Лилю, и всё её барахло, и кота Ваську в контейнере, и трёх кошек в «тайной» сумочке. Они поехали к новому месту жительства в Верхний Тагил, а мы с мамой – домой в Новоуральск. В неряшливой ночной электричке было холодно и безлюдно. Мы ехали и переговаривались, вспоминая Москву и кошек. Нам казалось уже странным, что вокруг нас нет всей этой обстановки, уже ставшей привычной. Казалось странным, что где-то, не так и далеко, есть дом и семья, которая ждёт меня. Я думал о том, как я буду рассказывать Але про наши «кошачьи» приключения. Наконец, почти подъехав в Верх-Нейвинску, мы замёрзли и пошли искать вагон потеплее. И тут нас ожидало страшное. В тамбуре лежал бедно одетый человек, весь в крови. Мне со страху показалось, что у него оторвана нижняя челюсть. Мы кинулись к переговорному устройству. В каждом вагоне электрички есть такое устройство для связи «пассажир-машинист». Написано было, что с помощью подобной штуки можно при необходимости вызвать милицию. Раньше на этих жёлтых ящичках так и писали – «Милиция». Потом стали писать «Машинист». Жмём на кнопку – нет ответа. Потом, сообразив, что ответа не так и не дождёмся, побежали в кабину машиниста. Долго стучались. Под конец нас услышали, и дверь открылась:
-Там, в тамбуре, человек валяется, раненый, весь в крови, может он умирает.

Тут объявили нашу остановку. Мы вылезли из электрички, и всё шли и оглядывались. Неужели они так и уедут, не вызовут скорую, не помогут? А электричка всё стоит на нашей станции и не уезжает. Через несколько минут приехала скорая, из неё вышли врачи с носилками и побежали через рельсы. Так вот и закончилось наше путешествие. Впереди был Новый год.

А всю нашу одежду пришлось вымораживать на улице целую неделю. Даже после того, как её постирали, она ещё долго пахла кошками.