Письмо в КПК

Пришёл я как-то утром на работу, принял дежурство, запустил смену, посмотрел, нет ли кого пьяного, выдал рабочим задания, ответил на их вопросы. Потом в термичку сходил, проверить, сколько партий прошли закалку. Короче, всё, как всегда. Потом поднялся к себе на балкон в конторку, из которой весь наш цех как на ладони. Пямо в стакане вскипятил кипятильником воду, заварил чай №36 (смесь грузинского с индийским, самый лучший после того, что в пачке со слоном, но тот только в заказах дают). Достал из промасленного пакета жаренный в масле пирожок с повидлом за пять копеек. Я эти пирожки очень люблю, пока горячие. Только сделал пару глотков, прибежала ко мне распред.

– Сергей Тимофеич, тебя начальник цеха к себе вызывает. Срочно.

– Мог бы и сам позвонить, телефон же есть.

– А Вячеслав Викторович велел тебе шепнуть, чтобы ты приготовился. Там проверяющий какой-то приехал, из какого-то КПК.

Что за аббревиатура такая? КГБ знаю, а КПК у меня ассоциируется только с Коммунистической партией Китая. Но вряд ли проверять меня товарищи из Китая приехали бы. Кто я и где они? Какое я к ним имею отношение? На кой ляд им сдался сменный мастер участка шлифовки цеха протяжного инструмента? Разве что брак какой-нибудь обнаружили в экспортной протяжке. Но это вряд ли.

Я, как любой русский человек, от проверяющих ничего хорошего не жду и немного побаиваюсь. Они ведь могут к чему угодно придраться. Ну, и как к такому приготовишься?

Я халат одёрнул и застегнул на все пуговицы, волосы пригладил, микрометр в нагрудный карман положил, чтобы даже невооружённым взглядом видно было мою связь с процессом производства, губы от повидла облизнул и пошел в кабинет начальника. Идти-то всего семьдесят шагов. Сначала с моего балкона вниз по лестнице, потом по цеху мимо инструментально-раздаточной кладовой, потом вверх по лестнице в кабинет начальника цеха. Тогда так было принято, чтобы начальство сидело наверху, на мезонине, и следило за работой цеха, не отрываясь от составления отчётов и графиков, а также от воспитательной работы.

Захожу в кабинет, а там кроме начальника цеха, сидит ещё пожилой такой дядечка славянской внешности с мясистым красным носом, явно не китаец. Волосы седые, очки в роговой оправе, пиджак слегка потёртый, но вполне официальный и с орденскими колодками, опять же, галстук. Серьёзный мужчина, сразу видно, проверяющий.

– А вот и наш сменный мастер, Сергей Тимофеевич Парамошкин, – представил меня начальник цеха, – а это товарищ Докопайко Иван Антонович, из Комитета Партийного Контроля.

– Очень приятно, – автоматически сказал я, хотя это и было неправдой.

Начальник велел мне садиться за стол для совещаний, справа от него. А товарищ из Комитета сел напротив, достал из потёртого рыжей кожи портфеля серую картонную папку «Дело» с красными завязками, а из неё достал разлинованный бланк, вскрытый конверт с криво приклеенной маркой и листок с двумя дырками на сгибе, выдранный из обыкновенной школьной тетради в клеточку. Но, несмотря на неофициальный вид, на этом листке стоял лиловый казённый штамп «Вх. №____» с какими-то цифрами и датой, вписанными от руки фиолетовыми чернилами.

– Вот товарищи, письмо на вас пришло к нам в КПК. Так сказать, жалоба трудящегося. Пришлось срочно выехать на места. Вы же знаете, как товарищ Андропов борется за наведение порядка на местах. Так что у нас теперь письмам трудящихся уделяется особое внимание, не то, что при прошлом руководстве.

Письмо трудящегося оказалось написанным ни кем иным, как нашим дорогим Адольфом Кузьмичом Цветничковым, хотя, признаться, я на него такого никогда не подумал бы, что он возьмётся письма писать. Не похоже это как-то было на Адольфа, не совсем в его характере. Обычно он шариковую ручку брал в руки не чаще двух раз в месяц, только, чтобы расписаться в получении зарплаты.

Правда, у меня есть одна догадка по этому поводу. Скорее всего, в момент написания был он особо неконструктивно настроен, потому что с похмелья, а похмелиться-то нечем. Но, это так, научная гипотеза, достоверными фактами никак не подтверждённая. Но, скорее всего, так оно и было.

Начальник цеха, несмотря на свой богатый опыт различных проверок и глубокое знание партийной и общественной жизни, тоже не ожидал от Адольфа такой подлянки. Но сомневаться в подлинности письма у нас не было никаких научных оснований. Не то, чтобы мы с начальником хорошо знали корявый подчерк Адольфа, но его подпись на письме совпадала с подписями в ведомостях о получении зарплаты. А это, сами понимаете, документ, с которым никак не поспоришь.

В этот момент к нам присоединился парторг завода Сергей Васильевич. Он в прошлом и сам был рабочим, потом мастером, потом начальником нашего же цеха, так что наше дело понимал и с каждым старым рабочим вроде Адольфа, был не первый год знаком лично.

Товарищ Докопайко помахал у нас перед глазами письмом и даже хотел дать нам в руки для прочтения, но потом решил, что если каждый из нас по очереди будет читать это произведение эпистолярного жанра, то это займёт втрое больше времени, ведь мы явно не имели тех навыков чтения писем трудящихся, которые были у этого специально обученного человека. К тому же, у него было право сократить процесс чтения, где за счёт устного изложения фактов в концентрированном виде, а где и за счёт пропуска маловажной информации. Лишь в некоторых случаях товарищ Докопайко зачитывал цитаты из письма прямо в тех выражениях, как они были написаны автором.

– Письмо гражданина Цветничкова А.К. адресовано лично товарищу Андропову, но поскольку тот в настоящее время очень занят государственными делами, секретариат расписал это письмо по назначению, а именно, в Комитет партийного контроля. Так что, вам, товарищи, ещё повезло, что письмо не поставлено на личный контроль Генерального секретаря. Тем не менее, партия поручила мне разобраться с сутью дела и принять, как говорится, непредвзятое решение.

Мы с начальником цеха кивнули, мол, понимаем, а парторг даже приготовился записывать.

– В своём письме товарищ Цветничков жалуется на произвол, допущенный вами по отношению к честному труженику. В частности, на ваше предвзятое отношение. Вот, например, что он пишет о сменном мастере Парамошкине.

Дядечка поправил очки, сползшие на кончик его красного носа и взглянул на меня в упор. Казалось, в зрачках у него были быстрорежущие, а может быть даже твёрдосплавные свёрла диаметром 8 мм, которые, медленно вращаясь, погружались мне в самую душу. Наверное, так удав смотрит на кролика, или кого там удавы кушают.

Потом дядечка откашлялся и с энтузиазмом зачитал кусок письма, в котором говорилось обо мне.

«Сменный мастер Парамошкин С.Т. постоянно и неотлучно во время работы стоит у меня за спиной, будто нет у него других дел и тридцати других рабочих в подчинении. Делает вид, что осматривает качество заготовок, а сам всё что-то высматривает, к чему бы ещё придраться. «Ты, Адольф, опять вот этот зуб зарезал, от него только спинка осталась». А что, с каждым бывает, а зубов-то этих у протяжки ещё полно, есть даже запасные. Он же инженер по образованию, понимать должен. Если вдруг кто зуб просадил, нужно к главному технологу сходить и подписать отклонение. Вот и все дела. А ему лишь бы пристыдить меня через мою психику перед лицом моих товарищей заточников Копытова Ильи и Курбанова Кости (это мы так его меж собой зовём, а по документам он вовсе Хайдар). А ещё шлифовщика Зайцева и распреда Лушкиной Марии, она хоть и пенсионерка, но шустрая и завсегда тут как тут, нос свой везде суёт в любую бочку и мастеру докладывает, чего было и чего не было».

Тут товарищ из партийного контроля налил себе в стакан воды из графина и обнюхал его перед тем как сделать глоток.

– Что-то у вас, товарищи, стакан этот как-то странно попахивает, портвейном каким-то, что ли, или пожалуй, даже ликёром «Шартрез», – сказал товарищ Докопайко.

– Откуда у нас ликёр? Его сейчас днём с огнём не найдёшь. Это, наверное, уборщица его с мылом «Ландыш» вымыла, вот и пахнет, – не растерялся начальник цеха.

– Ландыш, вроде, по-другому пахнет, – усомнился дядечка из партийного контроля.

– Это потому что она для экономии мыла и для дезинфекции сначала его смазочно-охлаждающей жидкостью ополаскивает, а уж потом мылом моет, так сказать, чистовая обработка, мы так и руки моем после грязной работы, потому что одним только мылом не отмоешь, – подробно объяснил начальник цеха, при этом у дядечки брови поползли вверх.

– Понятно, – сказал он, но пить не стал, а стакан отставил, – продолжим чтение, тут ещё много всего.

«А в прошлом месяце сменный мастер Парамошкин вместе с профоргом Булкиной Любкой повесили меня на доску «Они позорят коллектив», а там мне кто-то красной ручкой усы пририсовал и папироску. А снять меня с доски они не разрешают. Это оскорбительно для моего достоинства простого советского человека и даже очень обидно. А такую ручку с красным стержнем я как раз у Парамошкина Серёги видел».

Тут Иван Антонович посмотрел в мою сторону и заметил в моём нагрудном кармане кроме микрометра ещё и трёхцветную шариковую ручку.

– Я красным пометки в маршрутные листы вношу, если какие-нибудь расхождения. А красную ручку себе любой купить может за 35 копеек, – попытался оправдаться я, но, судя по его сверлящему взгляду, дядечка мне не очень поверил, и продолжил чтение.

«Начальник цеха тов. Бедрышевский Вячеслав Викторович, член КПСС, старший мастер Антонов Фёдор Антонович, беспартийный, и сменный мастер Парамошкин Сергей Тимофеевич, тоже член партии, систематически ко мне придираются и хотят меня опять с завода выжить. Особенно, Серёга старается. А он сопляк ещё, только пять лет, как после института, где обучался за счёт нашего государства, а туда же, командовать сменой его поставили. Так он на каждом собрании мне говорит: «Позор!» и «Бросай пить!», будто я из стали быстрорежущей сделан. И от работы меня чаще других отстраняет, а ведь мне надо семью кормить. А я через работу эту себе силикоз заработал. А что Конституция СССР нам право на труд и отдых даёт, и правительство тоже цену на водку понизило, специально по просьбам трудящихся, так это Серёга не понимает, несмотря на своё высшее образование, и придирается. А вот другой сменный мастер Амбарцумян Карен Артурович, член ВЛКСМ, тот себя ведёт прилично, ему всё по фигу, у него только контролёрши из ОТК на уме, те что помоложе».

– А, кстати, почему с нами нет старшего мастера Антонова? – поинтересовался дядечка.

– Он на больничном, у него давление, сердце, – ответил начальник цеха.

– Понятно. У меня вот тоже простатит, но я, тем не менее, на работу каждый день хожу, иногда даже сверхурочно работаю, в такое уж время мы с вами, товарищи, живём, – сказал дядечка, – впрочем, Антонов нам не нужен, он же беспартийный, его из партии не исключишь. Вы его лучше по профсоюзной линии пропесочьте, когда с больничного выйдет.

– И у меня тоже простатит, а у Сергея ещё нет, он ещё молодой, у него только язва. Но мы все работаем сверхурочно, считай даже по полторы смены. Регулярно перевыполняем план по валу на две десятых процента, – сказал начальник цеха.

– Весь коллектив нашего завода участвует в социалистическом соревновании, в прошлом месяце переходящее Красное знамя министерства получили за высокие показатели, – вставил парторг завода, чтобы товарищ сверху не подумал, что у нас партийная работа плохо поставлена.
 

– Так и надо, товарищи! Многое ещё нужно нам с вами сделать! Вы сами знаете, какие пакости нам готовит международный империализм, особенно, США и НАТО. В Зимбабве вот тоже обстановка напряжённая. Однако, давайте вернёмся к рассмотрению нашей жалобы.

«А накануне праздника Октябрьской революции начальник цеха вычеркнул меня и почти всех наших заточников из приказа на премию, будто мы меньше других работали и премию не заслужили. А всем шлифовщикам и доводчикам премию дали. Я к нему пришёл спросить, за что лишил. А он говорит, за то, что сменный мастер меня в прошлый понедельник с самого утра от работы отстранил за пьянку. А я в понедельник и не пил вовсе, а только в воскресенье, потому что праздник скоро, и мы с товарищами решили его встретить досрочно». 

Товарищ Докопайко тяжело вздохнул и вытер испарину со лба.

– Почему заточников ущемляете, товарищи? – спросил он, – нехорошо, они же ведь представляют рабочий класс, пролетариат. А пролетариат уважать надо! Тем более, что сами-то вы – прослойка.

– Так ведь не всех депремируем, а только нарушителей трудовой и производственной дисциплины, а передовиков, наоборот, поощряем премией, тринадцатой зарплатой и Доской Почёта, – ответил многоопытный начальник цеха.

Но Докопайко только покачал головой и продолжил читать отрывки из письма Цветничкова.

«И вот думаю я, дорогой Юрий Владимирович, своей больной головой: «Кто они, эти Бедрышевский и Парамошкин? Подлые враги или хитрые дураки? Мне, рабочему человеку, не дают работать, уже три раза увольняли по статье за пьянку, и в четвёртый раз угрожают. Как мне быть, если вы не вмешаетесь и не наведёте в нашем цеху порядок?».

Товарищи Докопайко отложил в сторону тетрадный листок, свернул его пополам и засунул в серую папочку «дело» с красными завязками. Потом взял какой-то бланк и стал заполнять. Делал он это со знанием дела, сразу видно, опытный товарищ. Лишних вопросов не задавал, только уточнил у начальника и у меня партийный стаж, с какого года.

– Ну вот, товарищи, ситуация ясная. Жалобщик наш, Адольф Цветничков тот ещё фрукт, это и так понятно. Я сам проверял. У него в трудовой книжке одиннадцать увольнений за пьянку или прогул, и не только с вашего завода. Но ведь и факты, изложенные в жалобе, частично подтвердились. Есть у вас в цеху случаи пьянства в быту, это тоже прискорбный факт. Нужно усиливать борьбу с пьянством на рабочих местах и ещё больше повышать трудовую дисциплину. Мы с вами, конечно, все всё понимаем, но жалоба есть жалоба, так что мы обязаны реагировать. Решаем так: вам – товарищам Бедрышевскому и Парамошкину, как членам КПСС, мы объявим выговор, на первый раз, не строгий, но, разумеется, с занесением.  Вопросы есть?

А какие могут быть вопросы? Мы же люди партийные, понимаем сложность исторического момента. Да и ситуация в Зимбабве беспокоит.