Восьмидесятники. Октябрьский рассказ

И пустота, и нечего сказать …
Знать меня, знать тебя – вот лучшее, что мы можем
(из песни)


* * *

    - Итак, завтра в половине восьмого, у дома. Я подойду прямо к подъезду и буду ждать, а ты выйдешь … А-га, счастливо!

     Лучший способ оборвать телефонный разговор – это договориться о встрече. Второй способ – пользоваться служебным телефоном. Третий … Но мы с тобой, конечно, выбрали первый. По-моему, уже в четвертый раз подряд. Меняются лишь даты и часы ожидаемого свидания. Я неизменно вхожу в твои обстоятельства и делаю это с легкостью человека, который ничего о них не знает. Мы привыкли? – Да нет, ведь мы едва знакомы. И что из того? Вспоминаю одного коллегу, с кем расшаркиваюсь этак раз в неделю, пробегая по коридору: наш давний план съездить вместе на рыбалку превратился в приветствие. Да, пригласи он меня теперь на охоту, жизнь стала бы богаче. На одно приветствие.

     Все не так плохо. Ведь обещанное завтра уже наступило, меркнет свет за окном лаборатории, рабочий журнал закрыт, чай выпит; уже слышны за стеною чьи-то отчетливые шаги к выходу, а нашего с тобою решения никто не отменял.
     Милый случай: он легче безмятежного сна снимает со лба усталость, вернее строгих правил полагает конец дневным заботам и выталкивает на улицу. Рассеянно ловлю грохот автомашин на шоссе, стихающий по сигналу светофора; кружок веселой компании, не скорой на оклик, но помахавшей вослед, и главное – нужный номер автобуса. Шофер трогает с места и будто невидимым движением поворачивает и во мне какой-то рычажок, и я лечу впереди автобуса и вровень с ним не чуя под собою ног до того момента, когда двери сомкнулись между лопаток и вышестоящие пассажиры невдруг придавили меня к нижней ступеньке.

     В запасе у нас времени! – можно проехать Москву и вернуться обратно. Зачем столько? – Наверное, затем, чтобы я успел: выйти на любимой площади, под которой бежит Садовое кольцо, постоять там в раздумье у пустого цветочного киоска, утяжелить-таки сумку в ближайшем кондитерском магазине; заскочить с оказией на четверть часа к другой хорошей знакомой, за две линии метрополитена и, снова нырнув в спасительное метро, выжать из него максимум возможного, опережая рядом бегущих горожан.
     Надеюсь, этого времени тебе вполне хватило, чтобы подняться на второй этаж жилого дома, войти в свою отдельную комнату внутри сдаваемой по частям хозяйской квартиры и подготовить ее к приему гостей. Что это я о себе – в множественном числе?


     Дом затаился во дворе. Во дворе, отгороженном вековыми строениями от такой же тихой улицы и в темноте не выдавшем ни своих истинных размеров, ни очертаний. Только искомый подъезд подсвечивали два-три окна и лампочка. Вписываюсь в освещенный прямоугольник, всерьез надеясь быть замеченным из окна. Что поделать? Дверь заперта, часы безжалостно фиксируют десятиминутное опоздание. Голые деревца во дворе и вполне парковая скамейка, – я одноцветен с ними и так же нем, как они.
     Если нельзя дотянуться до подоконника, можно бы возвысить голос до того же уровня. Меня удержало воспоминание о тетушке. Да-да, о хозяйке дома. О ней ты была немногословна, но имя! Именно «тетушки» издавна сдают комнаты молодым людям, и они же смущают их всечасно, разумея на свой лад все происходящее, неутомимо требуя порядка, не только в самом жилище, но и на подступах к нему. Тетушкой должен гордиться старый дом, а не фундаментом 18-го века.

     Нечто подобное возможно передалось мне от моего предшественника, обивавшего означенный порог каких-нибудь 100 лет назад. А мой современник, – пусть даже дверь лишена ручки и колокольчика, или снабжена пояснительной надписью, обнаруженной мною в одном из помещений литературного заповедника: «Здесь нет музея!» – мой современник считает своим долгом дернуть дверь посильнее за выступающую часть, авось откроется!
К счастью, я замешкался. Ключ в замочной скважине зримо повернулся. На пороге стояла ты.

    - Ты не очень пунктуален, – сказала ты. Кажется, мы с тобой и поздоровались. Прошу извинить меня за то, что последнее справедливое замечание начисто стерло из памяти первый пункт.
      Я вошел немедля и был вознагражден видом настоящей витой лестничной решетки с потертыми деревянными перилами. Свет падал откуда-то сверху, и мы осторожно поднимались. Миновали простенок, заставленный внушительного роста зеркалом, и взошли в просторный под высоченным потолком зал. Будь потолок покрыт живописью, а не мелом, я бы не удивился. Настолько здесь хотелось хлопнуть в ладоши или сделать иной театральный жест, чтобы из двух флигелей выступили обитатели комнат или актеры, представляющие их.

     Ты внимательно и мягко прошагала вперед, в тень коридора, в такую же высоколобую прихожую и просторную комнату. Неслышно притворила последнюю дверь, давая понять, что мы одни и не одни одновременно.
     Удобная теплая прихожая освободила меня от излишков одежды, а внутренняя обстановка настолько отвлекла от предмета сегодняшнего путешествия, что ты могла спокойно уйти на кухню.

     А я ничего особенного не увидел: стул, низенькая тумба, обычный стол (кстати, накрытый для чаепития), весьма заслуженный платяной шкаф с зеркалом, на тоненьких ножках диванчик с постелью на нем, застланной по-пионерски, набело, и будильник: на полу, у изголовья, на расстоянии вытянутой руки. Пройдясь взад-вперед, меняя угол зрения, я прибавил к этому всякую мелочь, наполнявшую зашторенные подоконники.
     Но, пожалуй, не мелочи и не отсутствие домашнего очага придавали комнате вид пристанища, а некая независимость собранных здесь вещей, любому жильцу не принадлежащих, но вполне пригодных и недорогих.

     Ты вернулась с банкой кипятку и сказала пару ласковых слов о кухне. Мы дружно сели ждать, пока заварится чай, причем единственный стул я заранее присудил тебе. Беседа наша началась, как и новое здание: с рабочих чертежей. Откуда ни возьмись, меж нами ожили вседневные реалии КБ и института, пролегли будущие магистрали и замаячили огни желанных перемен. С положенной быстротой на столе в горячих кружках таяли кирпичики сахара, распиливался кекс и разравнивалась горка пряников.
     Я где-то слышал, что русские не умеют отдыхать. Не успели мы осознать счастье наступивщего вечера, как раздался стук в окно. Нет, я не оговорился. Стучали в окно второго этажа. Надо думать, что камушками.

     - Я кому-то сейчас постучу … Не окончив фразы, ты устремилась вниз. И через полминуты в стенах отдались непринужденное топотание, добродушный говор, и я попросту жму парню руку.
     С Игорем мы как-то встречались. Да, я бы и сам вспомнил, где. Хорошо, что Игорь такой улыбчивый. Мне достало крошечной шутки в твой адрес, и вот уже Игорь держит себя так, будто второй камушек мы бросали вместе.

     «Прошу к столу» прозвучало у тебя как приказ нам обоим вывезти на середину диван, чтобы гостю было на чем сидеть. Постеленное мигом унесено, а вот диванные подушки нам пригодились. Вообще комфорт портит мужчину. Игорь разболтался и объявил, что сейчас ляжет. Мы только вскинули на него брови, сочтя такое положение товарища незавидным и неуместным.

    - Видали афишу у кинотеатра? – спрашиваю. Еще не решил для себя, тыкать мне Игорю или не стоит. Для затравки подаю на стол кино-тему и в ней новый фильм знаменитого советского режиссера. Игорь поддакнул, добавил чаю и определил мастера в категорию лишних людей. Короче, Игорь оседлал свою лошадку, я взял под уздцы, и мы тронулись от студии к студии, прокручивая киноленту, как прилежные прогульщики проматывают часы занятий. Глядя на эти упражнения, ты захотела все же определить нас в студенты разных ВУЗов.

    - Нет-нет, он смотрит кино иначе, чем ты. Вам не сойтись во мнениях об этом фильме.
- Ну, почему же нет, когда мы сходимся! – Я что же, недоволен?
- Но ты права (сдаюсь), Игорь глубоко проникает в искусство. Если в фильме нет содержания, он его … находит. – Настоящих рассказчиков мало. Зато не перевелись любители накручивать друг дружку на любом сюжете.

      И вот мы трое гогочем неприлично громко, и смысл подобного смеха вряд ли уловим спустя пять минут.
    - Тише, тетушка услышит!
    - А далеко ли тетушка?
    - Да вот же она! – Игорь чуть не тычет пальцем в стенку. По поводу стенки и ее влияния на личную жизнь Игорь приводит пример из бессмертного романа Ильфа и Петрова. Надо же, авторам понадобилось угробить целых 12 стульев для осмеяния еще имеющихся недостатков. Мы с Игорем испытываем крепость одного.

    - Тише! Не то нас всех выгонят, - сказала ты уже серьезно.
    - Прямо так возьмут и выгонят. – Это Игорь.
    - Скажут, больше двух не собираться, - прошипел я и подивился собственной наглости.

      А вроде не пили. В этот момент ты поняла, что нам (я хочу сказать, мне и Игорю) можно поручить любое дело. С потолка свисала трехрогая люстра. Два рожка были увенчаны плафонами и источали вниз потоки света. К третьему, с пустым патроном, плафон надлежало привернуть.
      Гости одобрительно закивали. Болтали теперь совсем по-домашнему, крошили кекс на скатерть. Только при твоих непродолжительных отлучках на кухню наступали паузы, настоянные на чае и на взаимном вопросе: «Кто ты?»

     - А кто ты по специальности? – спрашиваю я, испытующе глядя соседу в ухо.
     - Подумай – догадаешься.

     Я – плохой физиономист, а Игорь назвался технарём. И нашел кипяток холодным. Это был поклёп на хозяйку.
     Мой ответ следовало бы отнести к приемам коллективной обороны. Повертев кружку, я сообщил, что кипяток у нас был горячий, с паром, а ежели остыл, значит, сидим мы давно. Оставалось гадать, кто из вас первым разыграет подачу. Ты успела чуть раньше: 

     - Мы, вдвоем, выпили по чашке, Игорь осушил три. Значит, он пришел сегодня раньше нас.

      В дальнейших персоналиях Игорь опять привел эпизод из бессмертного произведения, из чего я заключил, что литературная тема нынче вечером простыла.
Волевым движением гости встали и приступили собственно к делу. Да так, точно обсудили его детально и распределили роли. С нездешней быстротой под люстрой выросла пирамида, завершал ее упомянутый стул, на котором застыл ваш покорный слуга. Стул подрагивал в надежных пятернях Игоря. Советы мне давали наперебой. Я вкручивал и держал в голове свою высотобоязнь.

     - Мо-лод-цы! А теперь я провожу вниз вас обоих.
«Потому что время позднее, потому что всем пора …» Крутились у меня на языке чужие аргументы. Ха! Смех смехом, а ведь мне не хочется уходить. Уходить заодно с кем-то, кончать концерт на фальшивой ноте.

     - Я уйду следом.
     - Тогда оставайся здесь, а я провожу Игоря.

      Его, значит, можно, а меня нельзя. Ему, значит, можно, а мне нельзя. Решив не задерживаться, я ждал только твоего возвращения. Пока надувшееся терпение не вытолкнуло меня на лестничную площадку. Под лестницей, стало быть, у выхода, громко звучали голоса. Говорили двое, то в один голос, то поочередно. Звуки отдавались в пустоте то гудением, то лепетом, то отрывистыми ударами. Ничего не разобрать.
      С минуту я вымучивал три разумных варианта:
    - теперь же уйти;
    - подслушать разговор;
    - встретить тебя буквально в дверях и тем сократить до минимума возможно причитающуюся мне долю происходящего внизу.
      Не исполнив ни одного из намерений, возвращаюсь туда, где велено было ждать. Присаживаюсь на краешек стола и достаю из сумки книгу. Надо же занять чем-то усталые глаза. А вот и ты.

    - Тебя что, напоить чаем?
    - Нет, что ты, я собираюсь, время позднее.
    - Ты обиделся?
    - ?!
    - Ты обиделся, я же вижу.

     «Эй, поосторожнее, так ты, пожалуй, убедишь. А куда потом идти со своей обидой?»
    - Я тебя опечалил и зря. Есть такой обычай, чтобы гости не покидали дома все разом, так лучше.
     Зачем я прячусь за какие-то обычаи, будь они … трижды благословенны! Дело не в краткости свидания, а в итогах. Так, и что мы отсюда вынесем?
     Я оглянулся по сторонам в прихожей, как бы чего не забыть, не оставить.

    - Как тебе понравился Игорь?
    - Мы прекрасно пообщались, заметь, при твоем участии.
    - Мы с тобой тоже могли найти, о чем поговорить.
     Попробуй я, скажи что-нибудь против.

    - Игорь мог бы уйти и пораньше, - ты опять.
    - Надеюсь, ты не сказала ему об этом.
    - С ним я уже поговорила.
     Вот ссорить-то я никого ни с кем не собирался. Хоть беги за Игорем.

    - Он тебе друг? – просто спросил я. И тут же пожалел, что спросил. – Он тебе друг, и не суди его строго.
     Это я пришел к тебе на помощь. Враньё! Так не помогают, так бросают.

    - Спасибо тебе за сегодняшний вечер.
    - За что спасибо? Впрочем, я скоро узнаю, насколько ты искренен.
    - Спокойной ночи.

      Выйдя со двора на улицу, я забыл об Игоре, о странностях старого дома и о своих фантазиях. Я подумал о том, что этот последний час, когда я не упал со стула и не скатился с лестницы, был тем не менее часом разрушения. Это была хорошая ломка. Она не затронула живой ткани. Рушилась стена незнания, ломалась печать прекраснодушия, еще недавно так мило скрывавшая один от другого два подлинных мира: твой и мой.



Октябрь 1984
Правки 2016