Атлант Моня

Из книги «Воробушек»

Моня всё слышал.
Опутанный проводами с присосками, тянувшимися к целой куче разнообразных медицинских приборов, он лежал на широкой койке в просторной больничной палате и всё слышал. Люди, стоящие вокруг, считали, что он не может ничего слышать и уж тем более чувствовать. А он всё слышал. Он слышал, как распахнулась дверь палаты и несколько человек вошли в комнату. Он слышал, как они остановились возле его кровати, глядя на его маленькое тщедушное тело и на мониторы приборов. Он слышал, как они молчали. Наконец один из них, видимо самый главный, сказал:
– Покажите мне последние показатели.
Так и сказал, не пытаясь правильно построить фразу: «Покажите показатели».
После этого ещё какое-то время все сохраняли молчание, нарушаемое только шелестом переворачиваемых страниц. Очень громким шелестом, как казалось Моне.
– Нет, – сказал, наконец, тот же голос. – Практически – никаких шансов. Думаю, в лучшем случае – до утра. Но, скорее всего, умрёт ночью.
– Думаете? – переспросил его немолодой женский голос.
– Практически уверен, – без нажима, но твёрдо ответил тот, первый.
– Ну, посмотрим, – сказал кто-то ещё, и они вышли.

«Нет, – подумал Моня, мысленно грустно усмехнувшись. – Вот тут ты не прав, Главный. Я не могу умереть этой ночью, поскольку уже умер. Умер сорок лет назад…».

…Тогда ему было двадцать. В двадцать лет все девушки кажутся прекрасными, но когда он встретил Розочку, он понял, что всё это полная чушь! Девушки, окружавшие его до этого, были, без сомнения, хороши. Но прекрасной была только она – Розочка! Моня сразу же решил, что она обязательно станет его женой. Хотя – и он это чётко понимал – шансов у него было ноль, помноженный на… Чёрт знает, на что помноженный, но шансов не было вообще. При своём росте чуть ниже ста семидесяти, несколько мешковатой фигуре и маловыразительном лице, на котором особо выделялись большой нос и такие же большие круглые очки, Моня не пользовался успехом у женской половины человечества. А Розочка… Розочка была само совершенство! Миниатюрная – даже ниже Мони, с прекрасной точёной фигуркой, огромными, в пол-лица, чёрными глазами, она блистала на фоне окружавших её девушек, как солнце на фоне поблекших звёзд.
Моня тогда даже не попытался к ней подойти. Наоборот, он намеренно отступил за спины своих сокурсников, чтобы она даже случайно его не заметила. Но он мог бы этого и не делать. Купаясь в волнах повышенного внимания и откровенного восхищения молодых людей, она вряд ли бы заметила неказистого паренька, даже попадись он ей на глаза…
Да, Моня не был красавцем. Но он был умным. На мехмате университета, куда он с блеском поступил, несмотря на свою «пятую графу», он был, пожалуй, самым умным студентом на курсе. Он блестяще успевал по всем предметам, участвовал в общественной жизни факультета – пел, аккомпанируя себе на гитаре, и имел ещё массу прочих нагрузок. Преподаватели им гордились, а сокурсники относились с уважением. Словом, всё было замечательно. Но Розочка…
Розочка училась на историческом факультете. Её будущей специальностью была этнография, и в обычное время Моня с Розочкой не пересекались: даже лекции у них читались в разных корпусах. А вот на общеинститутских мероприятиях Моня всегда находил её взглядом и, незаметно для себя, оказывался почти рядом с ней. Рядом, но почти…

Скрипнула дверь палаты.
– Ну, как он? – спросил мужской голос. Не тот, который Главный, а какой-то другой.
– Без изменений, – ответил ему голос женский, почти девичий.
«Медсестричка», – догадался Моня…

Развязка наступила на четвёртом курсе. Был какой-то очередной межфакультетский вечер, Розочка, как всегда, купалась в море внимания, а Моня, тоже как всегда, стоял где-то почти рядом. И вдруг… Отмахнувшись от многочисленных ухажёров, Розочка подошла к Моне и сказала:
– Мне кажется, что прелюдия несколько затянулась. Скоро мы уже и дипломы защитим, а ты так и не решишься ко мне подойти. Пойдём танцевать!
И они пошли танцевать. А потом – ещё. И ещё, и ещё, и ещё… А потом они гуляли по городу. А потом, спустя два месяца, поженились.
Розочка утверждала, что обратила на него внимание ещё тогда, при первой встрече. Но Моня ей не верил. Она ведь не могла знать тогда, что он умный. Она могла только видеть, что он некрасивый. Но Розочка смеялась и говорила, что для неё он всегда был самым красивым, а в его уме она до сих пор сомневается: был бы умным, подошёл бы к ней сам, а не ждал этого от неё…
– Мы всегда будем вместе, – говорила ему Розочка. – Только ты меня никогда не предавай. Никогда-никогда…
Дипломы они защитили одновременно. Моня, как лучший выпускник факультета, был оставлен на кафедре, а Розочка распределилась в Институт истории, где ей предстояло заниматься этнографическими исследованиями. С жильём им тоже повезло: Розочкина бабушка переехала жить к Розочкиным родителям, а её однокомнатная квартирка на Бульварном кольце досталась молодым. Одним словом, грядущая жизнь представлялась прекрасной и безоблачной.
Где-то в апреле того года Розочка пришла домой и сказала, что её на две недели командируют на Кавказ изучать «этногенез, состав, расселение, культурно-бытовые особенности, а также материальную и духовную культуру» некой народности. Так было написано в бумаге, приложенной к командировочному удостоверению. Моня не хотел её отпускать, тем более – на две недели, тем более – на Кавказ, тем более – одну. Но Розочка смеялась и говорила, что будет там не одна, а с большим дружным коллективом, что на Кавказ они чуть позже обязательно поедут вдвоём, а две недели – не такой уж большой срок…
Две недели оказались вечностью. На обратном пути, когда группу учёных забрали из горного селения, где они проводили исследования, автобус сорвался в пропасть. В этом никто не был виноват: прямо под колёсами автобуса произошёл обвал породы. Не выжил никто.
Вот тогда Моня и умер. Умер вместе с ней.

– Обстановка? – спросил голос с порога. На этот раз спрашивал Главный. Его голос Моня запомнил хорошо.
– Без изменений, – ответила медсестра. – Какая-то подозрительная стабильность.
– Ну-ну, – только и сказал Главный и, не подходя к Мониной кровати, прикрыл дверь.
«Не посчитал нужным», – грустно подумал Моня и опять провалился в прошлое…

После похорон Моня подал заявление об уходе с кафедры. Оставаться в университете, где всё напоминало ему о Розочке, он не хотел. Его, конечно, уговаривали, говорили, что всё пройдет, боль уляжется, а впереди большая жизнь и наука, которой он служит… Но Моня знал, что ничего не пройдёт и ничего не забудется. А наука… Что ж, науке придётся обойтись без него. Потому что всё, о чём он мечтал, ассоциировалось с Розочкой. А без Розочки никакая наука была ему не нужна. Он и из квартиры хотел выехать, но Розочкины родители настояли. И он остался.
Не особо привередничая, Моня устроился программистом в конструкторское бюро. Зарплата была относительно приличной, график работы – стандартным, да и находилась организация всего в трёх автобусных остановках от дома. Можно было доехать и на метро, но метро Моня не любил. В новую работу он вошёл быстро: была она совсем несложной для него, с его-то университетским образованием, и монотонной, что Моню особенно устраивало. Он легко определял содержание и форму исходных и конечных данных, проверял программы, продумывал оптимальные схемы и макеты ввода, сохранения, методы контроля исполняемых машиной операций, отлаживал уже имеющиеся программы… Но главное, эта работа занимала все мысли и позволяла не думать о том, что случилось. Не думать о Розочке. О том, что её больше нет.
Иногда Моне даже казалось, что он сам стал некой компьютерной программой с неизменной функцией: утром подъём, душ, завтрак, пять минут до автобуса, десять – на автобусе, три минуты до работы. Восемь часов за монитором или письменным столом, и обратно: три минуты до остановки, десять – на автобусе и так далее…

– Маша, вы что, спите?
«Опять этот Главный. Что он бегает каждые пять минут?»
– Что вы, Геннадий Петрович, я не сплю. Я слежу за приборами.
– И что приборы?
– Всё без изменений. Показатели как и два дня назад…
«Ого! Два дня? А мне казалось, что прошла всего пара часов…» – Моня хотел вздохнуть, но у него не получилось.
– Удивительно! Четвёртые сутки организм сопротивляется. Хотя, по всем показателям, он должен был умереть ещё три дня назад. Такое впечатление, что его что-то тут держит, какое-то незавершённое дело.

«А что меня тут держит? – подумал Моня. – Меня уже давно ничего не держит на этом свете. Разве что что-то случилось перед тем, как я здесь очутился. А как, кстати, я здесь очутился?».

То утро ничем не отличалось от предыдущих: подъём, душ, завтрак, пять минут до автобуса, десять – на автобусе… Подождите… Десять минут на автобусе…

…Моня очень удачно вскочил в автобус, буквально за секунду до того, как дверцы захлопнулись. И, хотя он оказался почти прижатым к дверям, это было лучше, чем ждать следующий, который, без сомнения, ещё и опоздает. «В тесноте, да не в обиде», – подумал Моня и посмотрел, кто это давит на него всем весом. Давящим объектом оказалась девушка лет двадцати. Моня глянул на её лицо и замер. Перед ним была Розочка. Та Розочка, которую он увидел в самый первый раз. Лёгкая, миниатюрная, с прекрасной точёной фигуркой, огромными, в пол-лица, чёрными глазами… Моня не мог поверить увиденному. Никогда за эти почти сорок лет, прошедшие с того рокового дня, Моня не засматривался на девушек. И хотя его, молодого вдовца с отдельной квартирой в центре и приличной зарплатой, неоднократно пытались сосватать, Моня стойко держал оборону и уклонялся от подобных знакомств. Он на всю жизнь запомнил слова Розочки: «Мы всегда будем вместе. Только ты меня никогда не предавай. Никогда-никогда…». И Моня не предавал…
И в этот раз в автобусе Моня не предавал свою Розочку. Просто девушка, которая в этот момент невольно прижималась к его груди, была ею. И Моня смотрел на неё, смотрел и не мог оторвать взгляда. А девушка, словно почувствовав его внимание, повернулась к Моне, намереваясь сказать ему что-то…
И в этот момент Моня почувствовал удар. Автобус словно натолкнулся на какую-то стену, и передняя часть его остановилась, а задняя всё ещё продолжала двигаться, сминая в плотную массу людей, находящихся между кабиной водителя и задней частью автобуса.
«Мы сейчас рухнем, мы сейчас рухнем в пропасть! – в ужасе подумал Моня. – Как же так? Розочка, моя Розочка, ты не должна ещё раз погибнуть!». И он ухватился за выгибающийся поручень и прикрыл собой кричащую от ужаса девушку…

– Видно, что-то его тут держит, – опять сказал Главный. – Держит и не отпускает. Дай-то бог. Пусть держит. Может, выкарабкается?

А Моня знал, что его тут держит. Потому что из последних сил удерживал многотонную массу тел, стремящихся смять, раздавить эту хрупкую девушку. Его Розочку… Ну, пусть почти Розочку… Он стоял, как Атлант, распрямив свои старческие плечи, он ощущал огромный груз, навалившийся на них, но стоял и не мог позволить себе скинуть этот груз с плеч. Потому что тогда небо бы упало, и все, все, кто был дорог ему, погибли…
А потом стало темно, и он больше ничего не помнил…

Моня открыл глаза и, с трудом разомкнув сухие губы, хрипящим шёпотом спросил у Главного:
– Розочка… Девочка та – жива?
– Ты гляди-ка! – удивлённо воскликнул Главный. – Заговорил! Ну, теперь выкарабкается. Обязан выкарабкаться!

А Моня и сам знал, что выкарабкается. Потому что если он не выкарабкается, то кто будет держать небо?