Вечерний променад

Из книги «Воробушек»

Некрасивых женщин больше, чем красивых. Просто красивые более заметны, поэтому часто кажется, что они в общей массе преобладают. Но если присмотреться, некрасивых всё-таки больше. И самое интересное, что эти некрасивые тоже не все одинаковые. Бывают женщины просто некрасивые, а бывают некрасивые вызывающе. И если первые с возрастом порой даже хорошеют, то вторые – наоборот: становятся всё некрасивее и некрасивее, и с годами их лица приобретают просто уродливые черты.

Танька была как раз из категории вторых. Ещё в детском саду мальчишки наградили её прилипчивым прозвищем Яга – этому способствовала и её фамилия – Ягодкина, а в школе одноклассники просто сторонились её, хотя училась Танька неплохо, даже порой совсем хорошо. Но, как говорится, оценки к лицу не пришьёшь, и окончила она школу практически без подруг. Правда, и без врагов.
Несмотря на хорошие оценки в аттестате, мысль об институте Танька отмела сразу: ей казалось, что студенты уже по определению должны быть если не прекрасными, то уж красивыми – обязательно. А она со своей внешностью ни в одну из этих категорий не вписывалась. Поэтому она, недолго думая, поступила в училище и выучилась на ткачиху. Иными словами, получила профессию, которая позволяла отработать на вредном производстве двадцать лет и выйти на пенсию в сорок пять…
Нельзя сказать, что в училище все её однокурсницы были ей под стать. Имелось среди них довольно много и миловидных, случались и просто хорошенькие, но общая атмосфера была попроще, и внешним уродством Таньку никто не попрекал. Поэтому она успешно завершила учёбу, устроилась на местную ткацкую фабрику, где и проработала до вожделенной пенсии за одним и тем же станком.

В личной жизни у Таньки тоже всё было просто. Замуж она так и не вышла, хотя мужчины в её жизни были, некоторые даже довольно подолгу. Но все эти мужчины были из категории «никому не нужных»: то ли пьяницы, то ли просто опустившиеся, то ли такие, кому надо было как-то пристроиться на время, и неважно к кому. Первых она пыталась отучить от пьянства, а когда её усилия не оканчивались успехом, просто выгоняла. Вторые либо ещё более опускались, и тогда разделяли судьбу первых, либо брали себя в руки и уходили сами. Ну, а последние, как только определялись со своей судьбой, исчезали из Танькиной жизни тихо и незаметно. Самое удивительное, что ни о ком из них Танька не жалела. Она твёрдо знала, что по прошествии какого-то времени в поле её зрения появится очередной горемыка, которого она будет пестовать, холить, лелеять, пока не выгонит.
«В сорок лет и в сорок пять – Танька Ягодкина опять!» – мысленно говорила она себе и грустно улыбалась.

Было у Таньки одно необычное увлечение. Даже не увлечение, а, можно сказать, страсть. В свободное от перевоспитания падших мужиков время она любила читать старинные любовные романы. Именно старинные, в которых всё выглядело красиво и романтично. А современные романы Таньку откровенно раздражали. Ну, не верила она тому, о чём там писали: ни в счастливые встречи не верила, ни в бескорыстную любовь. А вот в старинных всё было правдиво описано: у красавицы имелся прекрасный принц, а у уродины – богатый родитель, который выдавал свою некрасивую, но богатую дочь за прекрасного, но бедного принца. Собственно, и в наше время всё обстояло так же, но в современных романах об этом предпочитали не писать, а выдумывали какие-то совсем уж невероятные истории.
А ещё в старинных романах было множество красивых слов. Их Танька запоминала и частенько употребляла в мысленных монологах.

В этот раз Танька решила совершить вечерний променад по бульвару. Именно променад, и никак иначе. Она надела свой выходной светлый плащ, купленный десяток лет назад с неожиданной премии, модную те же десять лет назад шляпу с большими полями, которые удачно закрывали её лицо, и сапожки на высоком каблуке. Сапожки, в отличие от плаща и шляпы, были новыми. И хотя приобретены были на распродаже, смотрелись очень и очень ничего. По крайней мере, Танька была в этом уверена.

Ровно в восемь вечера Танька неторопливо двинулась в путь по бульвару. Бульвар этот тянулся вдоль всего квартала старых домов, в одном из которых она когда-то получила комнату от фабрики. Комнатка была небольшой, но уютной. Единственный недостаток – смежная. Впрочем, тогда так многих селили: если одного пола и одинокие – поживут и в смежных. Пусть будут счастливы, что хоть такую жилплощадь дали. Вот Танька и была счастлива. Хотя в соседней смежной комнате жила весьма вредная старуха, которая в своё время попортила Таньке немало крови. Но потом она, эта старуха, умерла, а комната (потому как смежная) отошла Таньке. Иными словами, не было бы счастья, да несчастье помогло. И теперь Танька наслаждалась жизнью в отдельной двухкомнатной квартире. Правда, наслаждалась она теоретически, а практически, особенно в моменты отсутствия очередной особи мужского пола, изнывала вечерами от одиночества.

Итак, Танька шла по бульвару в своём плаще и широкополой шляпе, и если кто-то посмотрел бы на неё издалека, то мог бы даже слегка очароваться её худенькой фигуркой, плывущей на фоне тёмных деревьев. Но смотреть и очаровываться было некому. Бульвар был пуст. Впрочем, Таньку это не расстраивало. В такие вечера она не искала встреч и гуляла, по её выражению, для себя. Она даже радовалась, когда вокруг никого не было, ибо в этом случае могла не отвлекаться на мысли о своей внешности. В такие вечера ей нравилось воображать себя некой загадочной светской дамой, скользящей по аллеям средневекового парка. Почему «загадочной» и почему «парка», Танька не задумывалась. Просто эта фраза, на её взгляд, была красивой и романтичной, потому она так и думала.
На углу, у универмага, бульвар резко поворачивал вправо и через несколько десятков метров заканчивался, упираясь в шумную торговую площадь. Впрочем, шумной площадь была только днём, а сейчас, вечером, лишь многочисленные фонари, расположенные по её периметру, выдавали её местоположение. Они, эти фонари, заливая всю площадь ярким светом, придавали ей вид огромного солнечного зайчика, упавшего откуда-то из необъятных глубин ночного неба на тёмный бульвар. Когда-то давно Танька поразилась удивительному контрасту  света и тени и в шутку назвала эту площадь «светом в конце туннеля». Вот и теперь этот огромный солнечный зайчик внушал ей робкую надежду, что всё будет хорошо.
«Всё будет хорошо!» – привычно пробормотала свою мантру Танька и в тот же момент увидела его.

Он сидел на второй лавочке от поворота. Если бы лавочка была тёмной, возможно, Танька и не заметила бы его сразу. Но этим летом все лавочки покрасили светлой бежевой краской, и они белели вдоль всего бульвара пунктирной линией, сродни дорожной разметке. Так вот, на одной из этих светлых чёрточек он и сидел.

Сначала Танька подумала, что это какой-то бомж. Или пьяница. Потому что сидел он, откинувшись на спинку скамьи, но при этом упираясь руками в сиденье. Словно сел из последних сил, да так и не разогнулся полностью.
Танька уже хотела было пройти мимо, потому что поза этого человека напомнила ей позу Василия, её последнего, которого она также подобрала на лавочке. Только не здесь на бульваре, а в каком-то дворе. Василий был тогда весьма пьян, но внешне выглядел довольно пристойно, на что Танька и купилась. Осторожно выяснив у Василия, что идти ему некуда, забрала домой, отмыла, поутру похмелила и начала делать из него человека. Но Василий оказался упёртым, пить не бросал и человеком становиться не собирался. Промучившись с ним полтора месяца, Танька его выгнала. Формальным поводом для этого послужил тот факт, что Василий умудрился пропить её любимую индийскую вазу, которую Таньке вручили в незапамятные времена за победу в каком-то конкурсе. Но, если честно, ваза была лишь предлогом: она бы и так выгнала его, как не поддающегося перевоспитанию и бесполезного в доме мужика.
Вот и этот на лавочке поначалу напомнил ей Василия. Но, приглядевшись, Танька поняла, что это птица совсем другого полёта. Добротный тёмный плащ, тщательно начищенные чёрные ботинки и шляпа из дорогого фетра. Уж в чём в чём, а в материалах, проработав четверть века на ткацкой фабрике, Танька разбиралась. Но что её окончательно добило – это трость, которую мужчина сжимал между колен. Массивная, с резным набалдашником, она как будто кричала о финансовом благополучии сидящего на лавочке человека.
Всё это мгновенно отложилось у Таньки в голове, и она поняла, что подходить к этому человеку и пугать его своим лицом не стоит. Она чуть нагнула голову и ускорила шаг.
«Пусть себе сидит», – подумала она.
Однако, когда она уже почти прошла мимо, мужчина неожиданно поднял голову и, чуть наклонив её, будто прислушиваясь к чему-то, спросил:
– Вы меня, бога ради, извините, девушка. У вас сигаретки не найдётся?
Вообще-то Танька не курила. Нет, бывало, конечно, после каких-нибудь посиделок с очередным кавалером она для форсу выкуривала сигаретку-другую, но так, чтобы посерьёзному курить, – такого не было. Но сигареты с собой носила, причём двух видов: попроще и подороже. Так, на всякий случай.
И вот, похоже, этот случай наступил. Танька достала из кармана плаща пачку дорогих сигарет и молча протянула мужчине. Но тот не отреагировал, а продолжал сидеть, вопросительно повернув к ней голову.
– Берите, – сказала Танька, поднося пачку почти к самому его лицу.
– Да, да, спасибо, – откликнулся мужчина, провёл перед собой рукой и, наткнувшись на пачку, достал из неё сигарету. – Спасибо ещё раз. Я, знаете ли, лет пять назад курить бросил, а тут вот вдруг захотелось… А зажигалку можно? Или спички?
Она протянула ему зажигалку. Мужчина вновь очертил рукой полукруг, словно суживая пространство, и, коснувшись Танькиной руки, взял зажигалку. Он аккуратно прикурил, прикрыв огонёк рукой, хотя ветра не было, и вернул зажигалку Таньке.
– Спасибо, – сказал он. – И ещё раз извините… Просто вот... вдруг как-то очень захотелось курить…
– Да не за что, – ответила Танька. И вдруг, повинуясь какому-то внезапному порыву, сказала: – Вы не против, если я тоже выкурю сигаретку в вашей компании?
– Как я могу быть против! – тут же отозвался незнакомец. – Покурить в компании хорошенькой женщины вдвойне приятно!
«Издевается? – подумала Танька. – Да нет, вроде не похоже…».
И вдруг все несоответствия сложились в одну стройную картину.
«Господи, – догадалась Танька, – он же слепой!».
И как только эта мысль пришла ей в голову, всё стало легко и просто. Она опустилась на лавочку – не рядом, а на некотором отдалении от мужчины, достала сигарету и закурила. Едкий дым царапнул по горлу и тут же провалился куда-то в глубину груди. Голова слегка закружилась, вызвав острое чувство эйфории.
«Это ж сколько я не курила? – подумала Танька. – Месяц, два? Или больше?».

Неожиданно для себя она начала вспоминать, когда курила, а когда нет.
«С Васей курила, – думала она. – С Колей тоже курила. А вот с Борисом – нет. Тот вообще табачного дыма не выносил. И с Генкой не курила. А с этим, как его, ах да – Сергеем, тоже курила. А с остальными уж и не помню…».
– Вы меня извините, – прервал её размышления незнакомец. – Вообще-то я обычно предпочитаю одиночество… –
Танька дёрнулась, чтобы подняться, и мужчина почувствовал это. – Нет, сидите, пожалуйста. Я не то имел в виду. Я вообще предпочитаю одиночество, но в данном конкретном случае я рад, что вы его скрасили. Видите ли, с тех пор как умерла моя жена, мне как-то проще одному. Не в бытовом смысле – тут я вынужден пользоваться помощью других людей, а в жизни вообще. Я много размышляю, философствую, иногда надиктовываю свои мысли на магнитофон, – он усмехнулся. – Не знаю, будут ли они когда-то кому-то интересны, но мне приятнее думать, что будут. Я, знаете ли, таким образом создаю себе иллюзию активной жизни… А вы, простите, не имею чести знать вашего имени, чем занимаетесь?
– Да так… – Танька вдруг почему-то смутилась. Сказать ему, что она уже на пенсии, язык не поворачивался. Всё же ей всего сорок пять. И вдруг словечко, понятие из старинного романа, неожиданно всплыло в её памяти, и она ляпнула: – Живу на ренту…
«Господи, – подумала Танька, – что я несу?».
Но он почему-то не удивился. Почему-то воспринял её ответ и слово это дурацкое как должное.
– Значит, – улыбнулся он, – мы с вами в какой-то степени коллеги. Я тоже вот когда-то, до всего этого, – он чуть приподнял руку в направлении глаз, словно бы подтверждая Танькину догадку, – был довольно обеспеченным человеком. И вот теперь тоже… – он усмехнулся, – рантье…
– И давно это с вами? – вдруг зачем-то спросила Танька. – Извините за бестактный вопрос.
– Ничего страшного, – вновь улыбнулся он. – Сразу же после смерти жены. Врачи говорили, что на нервной почве. Даже обещали, что всё это может пройти, и я вновь стану видеть… Теперь уже не обещают. Да я и не жду больше. Привык. Правда, теперь, похоже, будет сложнее.
– Почему? – спросила Танька.
– Женщина, которая помогала мне по хозяйству, уехала. Внучка у неё родилась. Вот и отправилась помогать дочери. В другой город. А мне новую помощницу прислали… Да, новую… Только, знаете ли, какая-то она… без души. Придёт, уберёт, приготовит и… до свидания… Ни поговорить, ни посидеть просто так…

Танька замерла. Вот оно! Вот то, что ей нужно было в этой жизни. Не мужик как таковой, не «кормилец» в дурацком понимании этого слова, а человек, который будет воспринимать её такой, какой она себя ощущает. Который не будет виновато отворачиваться от её лица и говорить всякие общие слова, чтобы скрыть своё смущение…
– Меня Танькой зовут, – неожиданно для себя сказала она и тут же поправилась: – Татьяной…
– Очень приятно, – откликнулся мужчина. – А меня можете величать Вениамином Сергеевичем…
– И мне очень приятно, – вежливо ответила Танька и вдруг как сорвалась: – Вениамин Сергеевич, а хотите, я для вас буду и стирать, и убирать, и готовить. И денег мне за это никаких не надо. А вечерами мы с вами будем сидеть и разговаривать… Или молчать, если будет о чём…

– Красивая вы женщина, – после короткой паузы сказал Вениамин Сергеевич. Танька было дёрнулась, чтобы возразить, но он, словно почувствовав, мягким жестом остановил её порыв. – Я не вижу вашего лица, Таня, я вижу вашу душу. А душа у вас прекрасная… Давайте не будем пока касаться вопросов быта, а вот поговорить вечерами – на это я согласен.
Он вновь провёл перед собой рукой и, коснувшись Танькиной руки, чуть приподнял её, Танькину руку, и поцеловал.
– Сударыня, разрешите назначить вам свидание. Завтра, если вы не против, на этом же месте и в это же время. Я буду счастлив пообщаться с вами…
Встав со скамейки, он опёрся на трость и, чуть приподняв шляпу, сказал:
– До завтра, прекрасная дама!
Повернулся и пошёл по направлению к огромному солнечному зайчику, лежащему в конце бульвара.

«Есть, – подумала Танька, – есть свет в конце туннеля».
И заплакала.