Пока не сыгранная партия

Может статься, что завтра стрелки часов
Начнут вращаться назад,
И тот, кого с плачем снимали с креста,
Окажется вновь распят.

Б. Гребенщиков

      Все шахматные партии когда-нибудь будут сыграны. Эта мысль впервые посетила Сеню Немова, когда он познакомился с комбинаторикой – разделом математики, изучающим множества и расположение элементов в них. А ведь, действительно, подумал он, какая разница – будь то шахматы или крестики-нолики на поле размером три на три клетки – и там и здесь количество последующих ходов ограничено, а общее их число в партии счётно и конечно.

      И даже тот факт, что число возможных партий – а это он тоже вычитал в  научно-популярной статье – многократно превосходит число электронов во вселенной, не поколебал его уверенности в правоте этого утверждения. Потому что, если в силу каких-то причин у человечества не хватит ни времени, ни упорства, чтобы справиться со всей этой громадой, данную задачу можно будет поручить суперкомпьютеру, и, записанные в гигантском цифровом хранилище, эти партии будет ждать своего часа, чтобы быть сыгранными уже с помощью резных фигурок на каком-нибудь Нью-Васюковском турнире или в вагоне поезда, следующего из Костромы в Урюпинск. Но и тогда это будет чисто физическим воплощением цифрового варианта партии, живущей в недрах машины, что по большому счёту для самих шахмат особого значения не имеет.

      Окончательно его сомнения в справедливости этого развеялись, когда он познакомился с теоремой о бесконечных обезьянах. Один из её вариантов гласил о том, что работающая бесконечно долго обезьяна-машинистка рано или поздно напечатает любой наперёд заданный текст конечной длины, например, "Войну и мир" или утраченные труды Тацита.

      Забытая на время, мысль о конечности партий вновь пришла ему в голову, но теперь уже не в виде забавного умозаключения, а как своеобразная печка, от которой следовало плясать рассудку в поисках ответа на мучившие его в последнее время вопросы. Звучали они довольно банально, как и у большинства людей, переживающих кризис среднего возраста: почему всё вдруг стало складываться вкривь и вкось, как в служебном, так и в личном плане, и где следовало искать выход. Невольно припоминался Данте с его «Божественной комедией» – земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу.

      Работа в транспортно-логистической компании, попавшей под американские санкции за нарушение нефтяного эмбарго, престала приносить удовлетворение. Да и не только одно лишь это – пострадал и материальный достаток. Собственно, он-то и предложил шефу эту хитрую схему поставок сырья в одну из ближневосточных стран, и ему же, как водится, это вышло боком. Хорошо, хоть не уволили с «волчьей» записью в электронной трудовой.
      Ну, а что касается девушек, то с этим у него и отродясь ничего путного не выходило. Единственное его недавнее увлечение, романтическое и трепетное, закончилось, не успев толком начаться. А на новые поиски не хватало ни сил, ни желания. Само по себе тоже ничего не получалось, и уже начинало казаться, что вряд ли когда-нибудь получится.

      Что-то серое и тягостное, предвестник грядущей депрессии, медленно и неотвратимо сгущалось на горизонте. Апатия, боязнь яркого света, леденящий спину озноб в жаркий день. Подобный недуг уже как-то приключился с одним из его знакомых, и пережить это на собственной шкуре крайне не хотелось. Нужно было разобраться, что было не так и попытаться что-то изменить. В плане игровой стратегии. Ибо, что наша жизнь – игра…

      Будучи от природы человеком дотошным, Сеня не любил бросать начатое на полпути. И неважно, даже если ожидаемый результат в какой-то момент начинал выглядеть сомнительным или вовсе невзрачным, совершенно не таким, как это представлялось изначально. Во всём должна быть своя завершённость. Даже в той же шахматной партии, полагал он, попавший в безвыходное положение король должен быть непременно «съеден», а на его место торжественно водружена фигура противника, в идеале – пешка. Ибо без этой, пусть и очевидной, а подчас даже и вовсе циничной развязки, финал партии, да и вся она в целом выглядели бы по меньшей мере ущербно. Поэтому посетившая его мысль, показавшаяся любопытной в контексте его поисков, требовала более детальной проработки и обобщения, а, может, где-то и философского осмысления.

      Пищу для этого дали всё те же электроны. Ведь из этих строительных кирпичиков, главным образом, и состоит всё сущее в природе. Именно они определяют химические свойства элементов и связывают между собой атомы в молекулярных структурах. А, находясь в квантово-запутанном состоянии, обмениваются информацией между собой, причём мгновенно и независимо от расстояния. А раз так, то и проживаемая им жизнь, как некая форма существования и постоянного взаимодействия определённого набора элементарных частиц вдруг предстала ему совсем в ином свете.
      Однажды прожитая жизнь, рассуждал он, как та же сыгранная партия, может в точности повториться позже – ведь количество циклов рождения и угасания вселенной бесконечно, и повтор просто неизбежен. Причём неоднократный.
От этой мысли захватывало дух! А почему именно циклов, а не поступательного, однонаправленного развития? В пользу этого говорил тот факт, что все явления в природе развиваются циклично. Взять хотя бы те же фазы луны или собачьи свадьбы. День регулярно сменяется ночью, а закон граблей воспроизводится с завидным постоянством. Так почему со вселенной должно быть иначе?

      Будь это не так, какая-нибудь сверхцивилизация, непременно ставшая таковой со временем, давно бы упорядочила на свой манер пространство во вселенной, подмела бы весь межгалактический мусор и понатыкала повсюду гигантские ветряки для утилизации бесхозного космического ветра, подчиняясь требованиям партии «зелёных». И при этом ни сама, ни результаты её деятельности не остались бы незамеченными. К чему ложная скромность при тотальном превосходстве? Ведь мы же не задумываемся о том, как воспринимает очередную уплотнительную застройку стайка воробьев, потревоженная сваебойной машиной!

      Так ведь ничего необычного, приятного на вид или ухоженного на манер дачной грядки ни у нас под боком, ни в обозримых просторах как нашей, так и прочих галактик даже сквозь хвалёный Хаббл не просматривается. Куда ни кинь взор – повсюду следы катастроф, то там то здесь, словно прорехи в кафтане оборванца, зияют чёрные дыры, алчно поглощающие всё, до чего способны дотянуться, и над всем этим господствует энтропия, мать беспорядка. Никакого тебе «по уму»!

      Нет, прав всё же Вова Иванихин, его приятель, утверждающий, что все эти истории с летающим тарелками больше похожи на досужие вымыслы домохозяек и мистификации спецслужб, грубо свёрстанные для отвлечения массового сознания от проворачивания тёмных делишек большими дядями где-то наверху. Хотя Сеня иногда пытается на это возражать, приводя похожие на правду свидетельства очевидцев, но тот моментально разбивает его доводы в пух и прах. Стало быть – циклы.

      Поэтому в какой-то момент времени он вновь проживёт эту же самую жизнь, эту «шахматную партию». Эту, и несметное количество её вариаций, что уже не существенно. А почему именно он? Потому, что эта же самая комбинация элементарных частиц, из которых он состоит, однажды в том же самом порядке соберётся вновь – ведь количество попыток неограниченно. При этом каждая новая жизнь для него будет начинаться и повторяться сразу же после окончания предыдущей – ведь время в периоды его отсутствия во плоти восприниматься не будет, ибо нечем, сколько бы циклов развития вселенных ни прошло за это самое время. А значит, и они, как и время, для него существовать тоже не будут. Хотя, какая новая жизнь – никакая она не новая, а хорошенько забытая старая. Этакий «век сурка». И вот сейчас он проживает далеко не лучших из их вариантов.

      Эта мысль рождала ветвящуюся гроздь подмыслей, хотя помельче калибром и слегка угловатых, но всё же неплохо укладывающихся в пока ещё зыбкий фундамент нарождающейся концепции.

      Судя по наблюдениям за окружающими, каждый раз память о прожитом у всех тщательно стирается, а случающиеся огрехи подтирки – а что, вообще, у нас работает без сбоев? – всплывают в ощущениях типа «Deja vu». И тогда ад – это вечная память обо всех прошлых перерождениях. Вечная память, и лучше бы без добавления привычного «аминь». Действительно, ведь это уже с ним было, и не один миллион раз. И из колеи уже не выбраться. Врагу такого не пожелаешь. И одному Богу известно, за что он наказывает грешника, обрекая на эту муку и дозволяя вселиться в него бесу. Почему бесу – сейчас поясню, вступал в диалог с мнимым оппонентом Сеня, используя свой излюбленный прием. Оппонентом, да, понимаем, был он сам.

      Но сначала про Бога, раз упомянул его всуе. Бог в этом случае – это некий Абсолют, перебирающий в руках казалось бы бесконечно длинную нитку своих чёток и в который раз любующийся на очередную, давно уже знакомую горошину. Хотя тоже, знаете ли, занятие не для слабонервных.

      А про беса, продолжал рассуждать Сеня, тут всё понятно. Вот вы попробуйте не взбеситься, осознав опыт многократно прожитого и обречённость на столь же долгое его повторение! И при этом не иметь силы разорвать этот порочный круг! А, может, и не круг это, а пресловутая спираль?

      Подавленный осознанием всего этого потока обобщений, нахлынувшего на него, он пришёл в некоторое замешательство. Ведь что же получается? Сплошная предопределённость. И можно ли назвать это судьбой человека, выражаясь шолоховской терминологией? Ведь в любую минуту он может поступить, повинуясь спонтанному импульсу воли, и затем насладиться ощущением свободы своего выбора. Хотя мы крайне редко задумываемся над тем, как много счастья умещается в возможности пойти куда захочешь. Куприн так, кажется, писал. Но и этот шаг будет означать следование уже другой партии, также неоднократно сыгранной прежде. По всему выходил и логический, и физический тупик. Круг замыкался. Значит, всё же круг.

      Неужели не существовало способов выхода из всего этого? Уж больно печально было примерять на себя участь грешника, пусть и не напрямую, а чисто умозрительно ощущая себя в оковах жёсткой обусловленности.

      Поразмышляв немного на эту тему, Сеня сформулировал для себя две задачи. Первая – научиться отыскивать наиболее удачный маршрут прохождения трассы, как он, логист-профессионал, стал называть переживаемое им в данный момент воплощение. Наиболее удачный из всей огромной совокупности, условно оставшейся за плечами. Точно так же, как Фил Коннорс, этот незадачливый метеоролог из хорошо знакомого всем фильма, нащупывает правильный вариант проживания одного лишь только дня. И затем следовать по этому маршруту. И вторая – научиться пересылать этот вариант себе будущему. Или хотя бы способ отыскания этого варианта.

      Судя по тому, что готового решения ему никто не передал, такая задача вставала перед ним впервые. Ну, хорошо, перед всеми его предшественниками. Но для начала следовало разобраться с феноменом повторного и многократного перевоплощения человеческих душ, описанным в рамках тех или иных философских учений и религиозных воззрений. Может, готовые ответы на эти вопросы лежали где-то там, в их закоулках?

      С практикой перерождений Сене уже приходилось сталкиваться. И не только по песенному наследию Высоцкого («иль будешь баобаб пока помрёшь») и группы «Воскресенье», певшей о долгом пути «моих перерождений в дальний край несбывшихся надежд». А Вова Иванихин, приверженец восточных взглядов на природу человеческой души и сознания, ярый адепт буддизма, однажды в лёгком подпитии и вовсе шокировал его неожиданным признанием на эту тему: «Будь моя воля, я бы не рождался». Тогда Сеня не совсем понял, что тот имел в виду. Даже не понял вовсе, но переспрашивать не стал.

      Наверное, надо поискать ответ где-то в дебрях хитросплетений именно этой парадигмы, умудрённой в подобного рода сущностях, подумал Сеня, неожиданно вспомнив эту странную фразу.

      Вооружившись по рекомендации товарища нескольким авторитетными источниками, он стал въедливо, с присущим ему педантизмом вникать в суть тонкоматериального описания мира, в пути просветления сознания и в особенности духовных практик, способствующих этому. Ибо цель буддистского учения, как он всё больше и больше убеждался, во многом совпадала с той, что была сформулирована им: избавиться от того, что на востоке зовётся сетью сансары – от чреды бесконечных перерождений.

      В его случае – хотя бы от неудачных. А там посмотрим.
      Поначалу все сложные для среднестатистического европейца категории топорщились в голове и плохо монтировались с укоренившимися, прагматичными взглядами на жизнь и бытовыми стереотипами. Непривычные термины и их странные комбинации громоздились и наслаивались друг на друга, подчас пугая неожиданными ассоциациями. Чего стоила одна только «мандала» или выражение «Бисалгал хэхэ», что в переводе с языка одного из народов, исповедующих тибетскую версию буддизма, означало что-то вроде занятия медитацией. Но затем всё улеглось и встало на свои места. Как любил выражаться Иванихин, устаканилось.

      Этому способствовало последовательное, методичное освоение новой «дисциплины», как Сеня привык называть всё то, что подлежало изучению. Точно так же, как томатный сок не смешивается с водкой при правильном добавлении его в стакан в ходе приготовлении коктейля «Кровавая Мери», так и он, размеренно и неспешно – порция за порцией, словно сок по лезвию ножа, вмещал фрагменты эзотерических знаний в содержимое своей черепной коробки. Только не встряхивать и обходиться без резких движений, увещевал он себя, когда на глаза вдруг попадался незнакомый термин из смежной области, отложенной пока к проработке, или всплывал любопытный факт. Всему своё время, и непременно делать паузы. Наверное, отсюда и пошло это выражение «устаканиться», догадывался он, представляя картину приготовления этого коктейля. Там также помогало терпение, когда неосторожно влитая порция сока, замутив собою водочную страту, затем плавно оседала вниз, возвращая той былую прозрачность.   

      Вскоре с теоретическим наследием было покончено. Всё было разложено по полочкам и ожидало своего натурного воплощения – одной лишь только силой мысли проникнуть в тонкоматериальную структуру мира и получить доступ к информационным тайникам не удавалось даже основоположникам учения. И ритуалам, именуемым практиками, здесь уделялось если не первостепенное, то всё же одно из главных мест.

      С азами этих практик на первых порах проблем не возникло. Он довольно быстро освоил первичные навыки медитации – успокоении ума посредством концентрации на определённом предмете. Больше всего для этой цели подходило зеркало в старом ореховом трельяже, с которым он никак не решался расстаться. Как с памятью о бабушке, завещавшей ему эту квартиру. По выходным она обычно баловала его пышными оладьями и густым вишнёвым вареньем. И то и другое выходило у неё превосходно, и вновь оживить знакомые с детства переживания, неразрывно связанные с домашним уютом, запаха печева и теплом, исходившим от духового шкафа, впредь не удавалось. И лишь иногда, глядя теперь на зеркало, он вдруг чуть ли не физически ощущал тот кисло-сладкий вишнёвый привкус.

      В средневековом трактате об Инь и Янь, который Сене как-то подсунул Иванихин, Сеня вычитал, что это был уже вовсе не трельяж, а дух скорби Цукумогами, порабощающий души людей. И он уже готов был расстаться с ним без сожаления, но зеркало с отслоившейся и помутневшей местами амальгамой для целей фиксации бесконтрольной умственной деятельности подходило, как нельзя лучше.

      С продвижением к более высоким состояниям сознания сразу возникли сложности. Тут уже требовался надёжный проводник. И даже не архат – достигший просветления и уже свободный от дальнейших перерождений буддийский святой (сейчас Сеня уже понимал, что имел в виду тогда Иванихин, говоря о своём рождении), но, хотя бы, посредник с уровнем сотапанны, или «вошедшего в поток».

      На местных «гуру», коих в последнее время развелось предостаточно и от чьих предложений пестрил интернет в соответствующем его сегменте, рассчитывать не приходилось. Эффект тот же, что и от покупки электронного гаджета на сомнительном сайте – в лучшем случае грубая подделка с ущербным набором функций и скорая утрата потребительских качеств. Другое дело – аутентичный представитель касты тибетских монахов. Что предполагало бы организацию экспедиции в какую-нибудь затерянную горную обитель и строгое, самоотрешённое выполнение там всех монашеских уложений. Попробуй, уклонись – с таким же успехом можно было, вскарабкавшись по водосточной трубе на условную крышу мира, отыскивать в толще выстилающего подчердачный настил голубиного помёта жемчужину знаний, случайно склёванную прожорливым сизарём. А это уже совершенно иной бюджет и иные временные затраты. Но ни лишними средствами, ни резервом времени Сеня не располагал. Депрессия – дама бестактная, в чём он уже сумел убедиться. Приятеля одолела в два счёта.

      Иванихин в случаях затруднительного положения обычно советовал прибегнуть к лайфкаку. Или, как он интерпретировал этот термин, попытаться незаметно ухватить бога за бороду с помощью ученического рейсфедера. С учётом восточной специфики – а в процессе ликвидации своей безграмотности Сеня не раз столкнулся с забавными традициями взаимодействия верующих с божествами, населяющими богатый пантеон их религии – это можно было бы сформулировать иначе: в отсутствии жертвенной монетки при виде статуи бога достатка Хотэя почесать его пупок, этот условный монетоприёмник, обычной кредиткой. Как и в других конфессиях, здесь тоже имели место свои суеверия и предрассудки.

      Что же касается сути лайфхака, то легче всего обнаружить его тоже можно было во всемирной помойке. В самом деле, перед отысканием портала в информационное поле универсума неплохо было бы прошерстить его цифровой эрзац.

      Сеня ввёл комбинацию ключевых терминов в запросную строку лупоглазого поисковика (термин «предсказание» тоже попал в их число в силу того же суеверия) и принялся пролистывать страницы, предлагаемые в порядке убывания их релевантности.

      Ну и словцо – он поморщился, мысленно произнося его вслух. Мало того, что оно, как и многие другие, было заимствованным, чему он часто противился, так от него ещё и за версту веяло какой-то дремучей корабельной оснасткой – реями вперемежку с вантами. Рее-вантность. Море он недолюбливал – даже при виде волн его порой начинало укачивать. Зная это, Иванихин подтрунивал над приятелем – дескать, позоришь своего однофамильца: он часто называл его капитаном Немовым, намекая на  известного героя Жюля Верна.

      Листая страницы и механически склоняя на разные манеры коробящий его термин – приём, который не раз гасил его неприязнь к чему-либо, внутренне отторгаемому – Сеня вдруг наткнулся на искомое объяснение. Эти самые, созвучные ему, реи с вантами, догадался он, помогают быстро забраться наверх для получения лучшего обзора в случае необходимости. Ну ладно, пойдёт, согласился он, смиряя протест.

      Где-то через полчаса блужданий по просторам интернета он наткнулся на ресурс, адресованный любителям оккультных практик и предлагающий широкий ассортимент «нерукотворных артефактов» для выполнения различного рода обрядов и ритуалов. Интересно, подумал он вскользь, а как это продукт человеческой деятельности, именуемый артефактом, обошёлся без рук человеческих? Ответ выскочил тут же: ему припомнился анекдот про то, как европеец, посетив Россию и любуясь детьми, пришёл к выводу, что у русских хорошо получается лишь то, что они делают не руками. Сеня хмыкнул – ну разве что.

       Сайт компании был свёрстан на манер пещеры с сокровищами, да  и её имя звучало подобающим образом – Aly-Вa-Buy, что было весьма созвучным с именами известных интернет-гигантов. Грубый и довольно затёртый приём, подумал Сеня. Но неизменно срабатывает. Ну, хорошо, что у нас там за броской афишей? 

      Псевдо-нерукотворные артефакты – гигантские алмазы, золотые слитки и прочие, привычно олицетворяющие богатство в глазах обывателя сокровища, были небрежно разбросаны по неровному полу пещеры. Судя по их габаритам, они могли вполне обладателю поистине гигантских размеров, из чего можно было заключить, что здесь некогда обитало семейство циклопов. Вдоль стен, освещённых колышущимся пламенем факелов, стояли внушительного размера кованные сундуки, видимо, тоже с драгоценностями. При наведении курсора на каждый из них, так же, как и на прочие циклопии «цацки», всплывало краткое описание возможностей, отрывающихся его обладателю. Похоже, фантазия у разработчиков сайта особым креативом не блистала.

      Тут его внимание привлекла неоновая надпись, окаймляющая стену пещеры в правом углу, рядом с напоминающим грот ответвлением. «Не хотите ли совершить увлекательное путешествие в прошлое и взглянуть на своё будущее?» — гласила она. У её подножья лежали какие-то африканские амулеты, рунические талисманы и напоминающие куклы вуду фигурки - они были узнаваемо перетянуты крест-накрест лентами и имели перья вместо волос. Похоже, это было то, что он искал, хотя выглядело довольно примитивно.


      Задержавшись на долю секунды – а не поджидают ли простодушного посетителя в закоулках этого лабиринта четыре десятка разбойников-головорезов, тоже упоминающихся в этой восточной сказке, – он кликнул по светящейся надписи.

      То, что происходило с ним, начиная с этого момента, он припоминал с трудом. Неужели нейролингвистическое программирование добралось уже и до интернет-технологий, рассуждал он впоследствии с удивлением, анализируя своё поведение. Или это было что-то иное? Но точно связанное с воздействием на нейроны, к которым вдруг открылся доступ для манипуляций. Он помнил, как кликнул на предложении приобрести эксклюзивный, единственный и в своём роде универсальный предсказатель – там упоминалось, что он был обнаружен при раскопках руин какого-то испанского замка группой энтузиастов ещё до того, как об этой находке стало известно прессе и широкой общественности. Помнил также, как подписывал соглашение о какой-то конфиденциальности, как читал собственно описание этого явно нерукотворного артефакта, о чем свидетельствовала его внешность, и то, что его ничуть не смутила его стоимость: с учетом последней скидки она составляла 0,666 эфириумов – этой не очень популярной криптовалюты, которую также можно было приобрести здесь же, на сайте, причём без комиссии. Наличие трёх шестёрок не повлияло на его решимость – важным было перевести это в рубли и оценить доступность товара. Сумма выходила довольно приличной – почти все его сбережения. Но и тут его рука не дрогнула, и он выполнил транзакцию.

      Последними, что зафиксировалось в его памяти, было то, как он вводил адрес доставки – она тоже включена в стоимость товара. Это он проделывал уже в полуобморочном состоянии. Но ни о том, что по сути представлял из себя приобретенный эксклюзив, ни то, как он выглядел, Сеня не помнил. Единственным свидетельством осуществившейся сделки была смс-ка с номером подтверждённого заказа и датой доставки, а также сообщение от банка о списании средств. Поэтому он с нетерпением ожидал прибытия курьера.


В назначенный день раздался звонок в дверь.
 
      «Бабай-доставка» – прозвучал с лестничной площадки немного хрипловатый голос. Он вдруг представил себе бабая, этакого старичка в лохмотьях, каким обычно пугают детей, укладывая их спать: будешь ворочаться – он вылезет из-под кровати и заберёт тебя. Но вместо лохматого бабая на пороге бесшумно вырос молодой человек в чёрной униформе и в ставшей уже привычной санитарной маске такого же цвета, и придающей ему сходство с ниндзей. Не один ли это из тех самых сорока разбойников? Сеня перевёл взгляд на плечи – не скрывается ли за ними меч, типичный атрибут восточного воина? Меча не было. Значит, не он.

      Тем временем «ниндзя» протянул ему запечатанный пластиковый пакет и попросил расписаться в квитанции. Сеня с удивлением взял предложенную им чёрную ручку, стилизованную под гусиное перо – а, может, это и было настоящее перо – и поставил роспись в нужном месте. Парень столь же бесшумно, как и при появлении, скользнул в проем двери и неслышно растворился в полумраке подъезда. Впрочем, на этот факт уже ни занимал Сеню, он уже был всецело поглощён пакетом.

      Вскрыв его, он извлёк на свет закутанный в противоударную упаковку, напоминающий бильярдный шар предмет а также похожую на пепельницу тарелку, блок питания и флакончик с какой-то жидкостью. Отложив всё это в сторону, он принялся под щелчки лопающихся воздушных таблеток нетерпеливо сдирать с упаковки скотч.
На поверку артефакт оказался прозрачной сферой диаметром около шести сантиметров. На руководстве пользователю значилось «Изделие МС», далее следовал шестизначный номер. Magic Cristal, магический кристалл – догадался Сеня. Он взял в руки «пепельницу». Она имела сферическую выемку, совпадающей по форме с «изделием» (подставка, догадался он), сбоку виднелось гнездо для подключения питания.

      Во введении к прилагаемой инструкции значилось, что на самом деле изделие являлось не самим аутентичным артефактом, а его сертифицированной репликой (очередной развод, подумал он с некоторым сожалением), отпечатанной на 3D принтере по метрикам, полученным путём сканирования исходного образца лучом протонного томографа. При этом утверждалось, что технология копирования сохраняет состояние квантовой запутанности оригинала и реплики, что гарантирует их информационную идентичность.

      Далее прописывалась последовательность инициации изделия и сообщалось, что код, содержащийся в прилагаемом конверте, похожем на конверт для ПИН-кода банковской карты, является одноразовым. Связь с кристаллом осуществлялась по «блютузу», при этом также указывалось, что компания не несёт ответственность за сохранность как самого терминала, с которого осуществляется ввод кода, так за содержащуюся на нём информацию. Это связывалось особенностями энергетических флюктуаций изделия «МС», генерируемых в процессе сеанса.

      Для максимальной прозрачности канала передачи информации, читал он в инструкции, желательно сеанс проводить в тёмное время суток, при этом рекомендуется выключить все электронные и осветительные приборы. Значит ночью и при свечах, догадался он. Так бы и написали. А для полной аутентичности, читал он дальше, прибор следует установить перед зеркалом.

    В качестве комплимента к артефакту прилагалась двухсотграммовая бутылочка с зелёной жидкостью, на этикетке которой значилось: «Эликсир забвения», снизу был изображён цветок лотоса, в центре которого сверкала огромная капля воды, напоминающая кристалл. Знаменитый эффект, именем которого он обязан этому цветку – полное отсутствие смачивания. Рожденный в мутной болотной воде, лотос всегда хранит первозданную чистоту. А потому, не помня ничьих касаний и вечно пребывая в сансаре, он абсолютно не привязан к ней. Недаром древние греки полагали, что употребивший его утрачивает все воспоминания, да и буддисты ему поклоняются издавна.

      Сеня повертел бутылочку в руках. Занятная, но довольно архаичная технология. Уместней была бы ручка со вспышкой, как у «Людей в чёрном». Впрочем, и в такой версии средство вполне себе прокатывало. Цивилизация цивилизацией, а традиционный способ забыться у нашего брата никто не отменял. Сеня отставил эликсир в сторону. Вряд ли пригодится.
 
      Дождавшись вечера, он установил шар на подставку, поставил её на трельяж, рядом с которым уже горела пара свечей, подключил питание и создал пару подставки с телефоном. Протерев слега вспотевшие от волнения руки, приготовился ввести ПИН-код. Стало быть, займёмся скраингом, усмехнулся он. Scrying. Этим словом англичане обычно называют гадание на магическом кристалле. Что-то среднее между scream и crying. И то и другое означало «крик». Странно.

       Он ввёл требуемую комбинацию цифр, замер на секунду и нажал на ввод. Раздалось лёгкое шипение. Шар дрогнул и медленно взмыл над подставкой. Остановившись на уровне его глаз напротив, он слегка сплющился, а заем вытянулся и застыл, превратившись в подобие сфероида. В нём, словно в спиральной галактике из созвездия Андромеды, обозначилось смещённое от центра светящееся ядро, от которого в стороны потянулись два расходящихся рукава. Сначала они походили на искрящуюся звёздную пыль, но затем постепенно окрасились в синий и красный – каждый в свой – цвета и, снова сходясь и перекручиваясь, словно потоки магмы, стали насыщать собою всё пространство сфероида. Заполнив его окончательно, они выплеснулись наружу.

     Освободившийся от сгустков магмы и блёсток золотой пудры кристалл резко поблек, а затем сквозь разрывы мерцающей пелены в нём медленно стали проступать какие-то неясные образы. При этом сам кристалл, казалось, не то раздался в габаритах, не то приблизился к Сениному лицу. Но, скорее всего, произошло и то, и другое, потому что в какой-то момент он практически полностью перекрыл ему поле зрения.

     И тут он увидел себя, маленького и беспомощного, со втянутой в плечи головой, чем-то напоминающего шахматную фигурку наподобие пешки, пробирающейся по извилистым тропам и временами останавливающейся на их пересечении. Он увидел также то, как над этой фигуркой нависают две смутные тени, тёмная и светлая, каждая их которых по очереди пытается развернуть голову этой пешки в ту или иную сторону.
 
      Тропинок было бесконечно много: они густой сетью покрывали покрытую травой поверхность земли (что-то подсказывало Сене, что идти здесь можно было только по этим тропам), но уже буквально через пару шагов можно было легко сменить направление движения. Можно было также и шагнуть наверх или опуститься вниз: для этого следовало слегка подпрыгнуть или присесть, и тогда идущий перемещался на новый горизонт со своей сетью маршрутов и со своим пространством выборов.
      Можно было вернуться на предыдущий уровень, чтобы попытаться «переходить». Но прежняя сеть маршрутов на покинутом только что горизонте тут же обретала совсем иные очертания. В чём-то схожие с прежними, но уже другие: их рисунок стремительно терял схожесть с оставленным только что оригиналом уже на незначительном удалении от точки возврата. Поэтому кажущееся на первый взгляд привычным трёхмерное пространство возможных путей с каждым таким возвратом приобретало свойство запутанной многомерности. Но совершенно таким же оно было и впереди. Это – как дважды войти в одну реку, мелькнуло в голове у Сени. Ни за что не получится. Причём, ни в одну, подправил он мысленно эту максиму – здесь она выглядела абсолютно бесспорной.

      Одновременно с этим Сеня видел, что неподалеку от него во всём обозримом пространстве на переплетениях пронизывающих его путей, застыли другие фигуры, время от времени приводимые в движение этими же смутными, колышущимися субстанциями. И, что самое печальное – это сразу бросилось ему в глаза, – каждый, идущий по тропе искренне полагал, что делает свой выбор самостоятельно. И совершенно не замечал плывущие над ним тени и те манипуляции, которые эти тени проделывают с его головой, разворачивая её в ту или иную сторону.
 
    Он всмотрелся в некоторые из фигурок. Большинство из них ему ни о чём не говорили, но были и те, в которых он узнавал своих знакомых. В одной из них он разглядел Иванихина. Он, как слоник в цирке Дурова, усевшись на бортик манежа, сидел в позе полулотоса на зелёном холмике чуть в стороне от основных маршрутов, листая при этом книгу, и все попытки очередного укротителя сдвинуть его с места заканчивались безрезультатно. Как всегда, себе на уме, подумал Сеня.

      И вдруг отпрянул от кристалла. В светлой строгой фигурке, облачённой в мантию, с небольшой короной на голове, а потому всем своим обликом напоминающей ферзя, он узнал ту самую девушку, которая в своё время внесла немало сумятицы в размеренный строй его жизни и надолго завладела его помыслами.

      Познакомились они на одной из приятельских тусовок, где она появилась в компании Иванихина, мастера отыскивать изюминки в зачерствелой буханке ржаного хлеба – там, где из по определению их не должно было быть вовсе. А среда, в которой он тогда пребывал – некая охранная структура при каком-то сугубо маскулинном производстве (не то на пугающем своим названием заводе «Механобр», не то на «Полиграфмаше», куда так и так и напрашивалось ввернуть Шариковское Полиграфыч), эта среда как раз была выпечена из теста самого грубого помола и красавицами отнюдь не блистала.

      Надо сказать, что в отношениях с прекрасным полом у его товарища проявлялся какой-то особый магнетизм. Сеня никак не мог понять, как ему удавалось это при довольно заурядной внешности. Далеко не красавец, сутуловатый и слегка астеничный, прячущий взгляд своих слегка испуганных маслянистых глаз за тёмными стёклами роговых очков с внушительными диоптриями, вечно небритый и со свисающими на плечи патлами, он производил впечатление обиженного судьбой и неуверенного в себе человека. Хотя, тот же Вуди Аллен – ну какой из него ловелас и сердцеед? – а вон как голливудские красотки подле него так и укладываются штабелями. Внешне же Иванихин чем-то на него походил.
 
     Скорее всего, в искусстве обольщения ему помогала та непринуждённость и уместность, с которой он цитировал что-то из недавно прочитанного, а читал он помногу и взапой, чему немало способствовал режим работы, а также довольно парадоксальные взгляды на природу вещей, которые он черпал в том же буддизме и в прочей эзотерике.

      На Сеню его подруга произвела тогда неизгладимое впечатление. Напоминающая индийскую внешность, слегка раскосые глаза в обрамлении черных бровей, над которыми так и напрашивалась характерная родинка, густая прядь спадающих на плечи волос – всё это сразу пленило его.
      – Моя восточная принцесса, – представил ему свою спутницу Иванихин. – А это капитан Немо.
      Девушка с удивлением взглянула на Сеню.
      – В присутствии прелестных особ он всегда чуточку немеет, –пояснил он и многозначительно подмигнул приятелю. Дескать, соблюдай дистанцию.
      Этим он ещё более смутил Немова. Надо сказать, что в обществе очаровательных девушек Сеня и вправду нередко утрачивал красноречие. Но то, что он и так никогда не стремился флиртовать с подругами своих друзей, Иванихину было хорошо известно. Тогда к чему же эта обидная фраза, эта красная черта? Опасения, вытесняемые агрессией? Наверное, у Иванихина на этот раз имелись серьёзные виды на свою подругу – недаром он даже не упомянул её имени.

      Познакомиться ближе им тогда так и не удалось. Так, обменялись парой ничего не значащих фраз и расстались, толком даже не попрощавшись.
      Но её казалось бы забытый образ вдруг ожил в памяти Сени через несколько дней, после чего стал преследовать его завидным постоянством. Она часто являлась ему в сновидениях, загадочно улыбаясь и глядя своими чуть раскосыми глазами. А однажды он увидел её в автобусе. Она стояла на задней площадке и с кем-то беседовала по телефону. Сеня стал протискиваться к ней, но автобус остановился, она выскользнула из него, и двери захлопнулись буквально у него перед носом. Напрасно он что-то кричал водителю – автобус уже тронулся, и его крик утонул в шуме мотора. Многие с сочувствием смотрели в его сторону: наверное, его лицо выражало такие же чувства, какие испытывает опоздавший на рейс пассажир при виде взлетающего самолёта.
   
      Глядя в кристалл, Сеня видел, как что-то похожее разворачивалось у него перед глазами – если белая тень с каждым своим ходом старалась сблизить тяготеющие друг к другу фигурки, то чёрная с неменьшим усердием разводила их в стороны. И здесь «разводы», с сожалением подумал он.
      Сеня припоминал, что он даже пытался выведать у своего приятеля, в ту пору уже всецело охваченного новой страстью, адрес или телефон его бывшей приятельницы, но тот ответил на это что-то невразумительное.
      И всё же они встретились. Это снова случилось в транспорте, теперь уже в метро. Была весна, и его душа полнилась светлыми предчувствиями. И, казалось, они вот-вот оправдаются. Она тоже узнала его и улыбнулась в ответ. Всё существо его затрепетало, но слова, которые он готовился произнести в этот миг, вдруг куда-то улетучились.
 
      – Привет! – только и смог выдавить из себя он. – Как дела?
Тоже мне, Капитан Немо…

      То, что он услышал в ответ, тут же повергло его в шок. Отца её, как выяснилось, профессионального управленца, переводили по службе в какой-то промышленный город в Сибири, за несколько тысяч километров отсюда, и они переезжали туда всем семейством. Ошарашенный, Сеня уловил только то, что в названии города ему послышалось сочетание каких-то природных богатств с фамилией не то политика, не то олигарха, в чём особой разницы он никогда не усматривал. Не то Нефте-Зюганск, не то Газо-Усманск. Улетали они уже через пару дней. И даже то, что они обменялись телефонами, не сулило надежды на возможную встречу, уж больно велики были расстояния. Так оно и оказалось.

      Даже то обстоятельство, что осенью этого года ему выпала удача отправиться в командировку в те же края (сослуживцы, глядя на его воодушевление, удивлялись – тоже мне, Европа), не привело к их встрече, даже несмотря на то, что они созвонились накануне и оговорили её детали. Его рейс внезапно отменили, а когда через два дня он всё же вылетел, её срочно командировали в район для инспекции проблемного прииска.

      Сеня с изумлением и оторопью следил за разворачивающейся перед ним картиной. Он даже не заметил, как кристалл медленно уменьшился в размерах и переместился на прежнее место. И лишь тогда он увидел, как напротив, на фоне переплетающихся красно-синих с чёрными прожилками струй отражается его лицо с округлившимися глазами и с руками, обхватившими голову. На месте рта зиял искажённый и поблекший, выплеснувший все эти краски, магический кристалл. Где-то он уже видел нечто подобное… Мунк! – озарило его. Его знаменитый Scream!

      Так вот в чем загадка этого полотна, словно по касательной к клубку его рефлексий пронеслось это мимолетное озарение. Мозг тут же зацепился за этот образ потерянного, одинокого человека, стоящего на мосту, и причина его отчаянного, безумного крика стала ясна. Ну да, конечно – что-то, подобное магическому кристаллу, только что приоткрыло завесу над царствием холодной метафизики, ведущей его по дороге скорбного бытия, и он осознал ту фатальную неизбежность, с которой ему предстояло пройти через всё то, что кем-то предначертано. И он ужасается, не в силах совладать с лавиной чувств от осознания своего бессилия и тщетности усилий в попытках противостояния этому.

    Наверное, его крик в, автобусе был событием из того же ряда, словно он впервые тогда осознал себя пешкой в руках провидения. Какая-то незримая сила, затеявшая многоходовую комбинацию с пока неясным умыслом и скрытой целью, диктовала всем свою волю, лукаво посмеиваясь в кулачок. И вот теперь он убеждался в этом. Потому, что видел, как с какой рвением и упорством разобщались сблизившиеся фигурки, словно делалось это в назидание допустившему это, умышленно или по недосмотру.

      Видимо, она тебе не партия, вспомнилось ему несколько устаревшее выражение. Партия? И, действительно, ни эта, ни другие партии, разыгрываемы этими субстанциями на поле человеческих судеб, были не его. Во всяком случае, в отношении этой девушки. И все его домыслы относительно поиска оптимального варианта прохождения трассы, а он уже вкладывал слегка ироничный оттенок в это определение, мысленно произнося его, и тем более его фиксации на скрижалях некоего информационного поля с возможностью использования впоследствии в качестве гида – не более, чем детское заблуждение относительно существования волшебной палочки или цветика-семицветика. Ибо всё, согласно Экклезиасту, тщета и ловля ветра.

      Его концепция цикличности развития вселенной и неизбежности повторов рассыпалась буквально на глазах. Скорее всего, она была справедлива лишь в определённых условиях и в пределах ограниченного отрезка времени – так же, как классическая физика являлась грубым приближением квантовой теории для описания явлений макромира. Потому как концепция эта не учитывала наличия сущностей, скроенных не из элементарных и иных частиц (собственно, термин "построенных" тоже был притянут за уши), не подверженных ни полевым завихрениям, ни гравитационным волнам, а потому стоящих в стороне от вселенских катастроф и колебаний космических струн с их заумными теориями с красивыми названиями. А, главное, в стороне от всех этих Больших Взрывов.

      И, как убедился Сеня, пребывали эти сущности в диалектическом единстве – другого термина он не находил, как бы он ему не претил. То есть в слиянии двух начал и в их перманентной борьбе между собой. Каждое из них временно одерживало верх в этой извечной борьбе, но вскоре и его постигала участь быть поверженным. Иногда эта борьба принимала форму войны, и тогда трофеи каждой из сторон, эти фигурки, мнящие себя объектами схватки, устилали собой все обочины вдоль тропы этой войны.

      А, может, все эти лежащие фигурки были жертвами тех самых духов Цукомогами, озарило его. Ведь в средневековом трактате говорилось, что раз в сто лет участь старых вещей, превратившихся в духов скорби, тех, которые выбрасывают на свалку, постигает и самих людей. Ими ведь тоже кому-то надоедает играться!

      Опустошенный, он смотрел и поблекшее изделие «MC», покоящееся на подставке. Номер, как там его… А, может, это и есть то самое хранилище всех сыгранных партий, вдруг осенило его (кстати, осенило – это точно про меня: с Васей или Петей та-кого бы не случилось). Партий, тщательно записанных и аккуратно разложенных по папочкам с шёлковыми тесёмками. Выигрышных и неудачных, пронизанных честолюбивыми помыслами и низким коварством, полных предательств и жертв. Талантливых или попросту бездарных. И в нём, в этом кристалле, видимо, нашлось место и для теней невидимых игроков…

     Он вспомнил вдруг вспомнил про куклы вуду, валяющиеся на полу пещеры. А вдруг этот кристалл – тоже своеобразная кукла, и с ним тоже можно обойтись, как с куклой? Ведь в инструкции речь шла о квантовой запутанности копии и оригинала, и принцип взаимности тут тоже должен сработать. И тогда разом покончить с этими Цукомогами и с их «разводками». Но где бы найти для него иглы?

      Он оглянулся вокруг в поисках чего-нибудь подходящего. Бабушкины спицы для вязания? Он видел их где-то в кладовке.  Хотя, этим его, похоже, не возьмёшь. Здесь нужен инструмент порадикальнее, чтобы разрушить внутреннюю структуру кристалла, это хранилище very «big data». Но для начала хорошо бы стереть хотя бы его внешнюю память.

      Он взял бутылочку с эликсиром, отвинтил её пробку и вы-лил часть содержимого на подставку. Затем поместил на неё кристалл и стал медленно вращать его, стараясь смочить всю поверхность. Вынув его, он к своему удивлению обнаружил, что почти вся жидкость впиталась в него – на донышке осталось всего лишь несколько капель, а шар же был почти сухим. А теперь…


      В небе за окном уже догорал закат, огни домов погасли и город погружался в сон. Сеня вышел на балкон, держа в руках копию али-ба-байского артефакта. Тот уже остыл и перестал светиться.

      Он взглянул вниз с высоты девятого этажа – тротуар у дома был чист и безлюден. В лужах отражалось звёздное небо. Он вытянул ладонь с лежащим на ней кристаллом в пространство за перилами балкона и снова взглянул на него.
Никаких папочек с компроматом, этих инструментов манипуляции, готовых быть извлечёнными из архивов услужливыми помощниками для того, чтобы в нужный момент оказаться на столе у незримого вершителя судеб. Никаких надёжных и апробированных маршрутов, обтянутых бархатом, сидений поездов дальнего следования и кают пароходов, минующих рифы и обходящих стороной бури. Пусть всё с чистого листа.

     Решение окрепло окончательно. Он наклонил ладонь. Шар на мгновение замер, словно удивлённый этим странным жестом, а затем нехотя скатился с ладони и скользнул вниз. Через несколько секунд он превратился в точку, а затем послышался хлопок, напоминающий многократно усиленный звук капли, упавшей в воду. Сене даже почудилось, что в этот момент бетонное перекрытие под ногами слегка дрогнуло, а мимо окна ввысь устремились какие-то тени.
Вернувшись в комнату, он снова взял бутылочку с эликсиром и взглянул на этикетку. Там, где обычно указывалась крепость напитка, значилось: ГОД 3 сут. Год и трое суток? Годность?
      Шли уже третьи сутки с момента её получения. Может, попытаться забыть всё это, столь напоминающее сон? Да и явь ли это была?

      Он не стал терзать себя догадками и вылил остатки напитка в кофейную чашку. Тот теперь лился до странности тягуче. Он поднёс чашечку к губам. Вкус напоминал «Шартрез», этот известный монашеский ликёр, хотя сквозь кажущуюся сладость явственно проступал привкус горечи. Наверное, таков вкус времени. Собственно, как и его цвет.

      Странно, подумал Сеня, в детстве он любил рисовать часы зелёным карандашом, именно с этим цветом у него всегда ассоциировалось время. Выпить время? А не пожалеет ли он? С другой стороны, слишком много откровений ему довелось испытать за последние часы, и далеко не самых сладких.

      Он выдохнул, словно это был неразведённый спирт, и опрокинул в себя содержимое чашки. По пищеводу неожиданно разлился приятный холодок, мысли тут же отступили на задний план, голова налилась тяжестью и опустилась на руки. Он погрузился в глубокий сон без сновидений.


      Очнулся Сеня от звонка в дверь. В комнате было светло, но солнце светило как-то по-вечернему. Сколько же это я проспал, с трудом поднимаясь и направляясь к дверям, подумал он. И, вообще, с какой это стати я завёл манеру спать за столом?
      Проходя мимо зеркала, он бросил на него беглый взгляд. Оттуда смотрела помятая физиономия, поросшая трёхдневной щетиной. Сеня остановился и протёр глаза – что за новости! – но вновь прозвеневший звонок заставил его двинуться дальше.
      На лестничной площадке стоял Иванихин, переминаясь с ноги на ногу.
      – Немов, ты хоть цепочку скинь.
Затёкшая рука плохо слушалась.
      – Что ты там возишься?
      – Тебе что, в туалет приспичило?
      – В туалет, конечно! Я его уже вторые сутки вызваниваю, а мне всё твердят, что аппарат выключен или находится вне зоны действия сети, – выговаривал ему приятель, пока тот возился с цепочкой. – Что у тебя стряслось? Батарея села? Или твоя летающая тарелка?
      – Похоже на то. Сам не пойму.

      Дверь, наконец, открылась. Сеня вытащил свой телефон из кармана. Тот был заряжен, но сигнал от сети действительно отсутствовал. Никаких пропущенных за последнее время не значилось, а единственный принятый был от какого-то неизвестного абонента. Судя по дате, случилось это ещё три дня назад. Кто же это был? И, вообще, что с ним происходило всё это время? Вопросы множились.
Он перезагрузил телефон, и, дождавшись связи с оператором, набрал загадочный номер.
      – Бабай-доставка слушает!
     Сеня снова пожал плечами и уже собрался нажать на отбой, как на глаза попалась ему пробка с надписью Ali-Ba-buy, лежащая рядом с бутылочкой с зелёной жидкостью на дне. Он взял её в руки.
      – Извините, а эликсир случайно я не у вас заказывал?
      – Забвения?
      – Он самый.
      – Да, это наш продукт, он идёт с некоторыми заказами.
      – А для чего он предназначен?
      – Вы его уже употребляли?
      – Похоже, да.
      – Тогда мой ответ вам уже вряд ли поможет.

      У Сени шевельнулось какое-то смутное воспоминание, связанное с этой бутылочкой…
      – Подскажите, хотя бы, что означает ГОД 3 сут.
      – Глубина обратного действия.
      – То есть….
      В трубке уже звучали гудки отбоя.

      Сеня перевел взгляд на Иванихина, который с удивлением всё это время взирал на товарища, наблюдая за его манипуляциями и слушая странный разговор.
      – А что это ты меня кинулся разыскивать?
      – Тут такое дело… – Иванихин почесал нос. – В общем, сейчас сам поймёшь.
      Он достал телефон и набрал чей-то номер.
      – Всё в порядке, клиент на месте.
      Он назвал этаж и номер квартиры, после чего загадочно улыбнулся и подмигнул Сене.
     – А ты мне пока кофе приготовь.

     Сеня вышел на кухню, включил кофеварку и снова принялся рассматривать странную бутылочку.
      Тут снова раздался звонок. Сеня бросился в прихожую, распахнул дверь и застыл на месте. Бутылка выскользнула из рук, и осколки со звоном разлетелись по кафелю. Но он даже не обратил на это внимание – на пороге стояла его принцесса!
      – Ты?
      – Я. Ну, здравствуй, капитан!