Мысли и мнения

Андреевская резво проскочила по ступеням парадной, придерживаясь рукой за поручень отнюдь не кавалерийской походкой. Каблук звонко ударялся о холодный камень мозаики и дереву лестницы.

— Простите за опоздание, великодушно… — распахнула дверь девушка. Стоило только это сделать, как мимо пролетел, так пули быстро не летают, Муравьев-Апостол. — Сергей Иванович, вы куда?! Здравствуйте и до свидания, господа, как говорится…

— Что за день! — произнёс Рылеев стоило только громыхнуть старой, но верной двери. Качнулось пламя тонкой восковой свечи, стоящей у двери. Качнулось и потухли. Вышло все это совсем уж расстроенно и раздосадовано. Рылеев сдал руками ажурную салфетку. Даже на рояле по традиции играть не хотелось. И причиной тому было не то, что он расстроен… Кондратий Фёдорович всплеснул руками, а после опустился на стул, хватаясь ими руками.

Сергей Иванович обжег грудь о прохладное дыхание улицы. Огляделся, вытянувшись штыком от холодного порыва ветра. Сразу же вымерил нужный себе силуэт облегченно. Настолько Муравьев-Апостол разогнался, что в Пестеля чуть не влетел на всех парах.

— Паш, погоди… Пожалуйста.

— Сереж, я не имею ни сил, ни желания сейчас вести беседы, — закатил глаза Павел Иванович и Сергею показалось, что в этом кроется лишь желание с ним не разговаривать. Тот будто прочитал мысли молодого человека. — С головой не просто отговорка. Только у некоторых с ней персональные беды… Ты чего ушёл?

— А что мне без тебя там?

— Не ты ли высказывал собрания три назад полностью полярные взгляды? С северными тебе было поинтереснее, мое отсутствие тебя не столь колебало.

— Я запутался, Паш. А сегодня прийдя, я решил окончательно утвердиться в своих намерениях, прислушаться к себе…

— Решил?

— Да. Я могу сомневаться в себе, но в тебе никогда. Я считаю должным извиниться, — Сергей осторожно коснулся рукой плеча Пестеля.

— За что? Взглядам свойственно меняться, не мне тебя за них упрекать.

—И я рад, что мысли вернулись к тому, отчего исходили. Я знаю, что тебе это неприятно и, по себе судя… Счёл бы это за предательство по отношению к себе, не идей, — выдохнул Сергей Иванович. — а мне важно, чтобы такой мысли у тебя все же не возникало. Tu vois?

— Серж, убей.

— …Потому что я знаю тебя, Паш.

— Принято. Не сочти за нежелание вести диалог, но…

— Je comprends. Ты не задержишься в северной столице? Детище оставил у Лорера на сохранение? — спросил Муравьев-Апостол.

— Нет, убываю при первой же возможности. Дел много, съезд впереди, сам же знаешь, — по-военному сухо отчеканил Павел Иванович. — да, правильно мыслишь.

— Хорошо, а-то не доверял бы я этих дел никому, не тот случай о нахождении тайного на видном месте. Все тайное становится явным в руках заинтересованных хоть сколько-то лиц. До встречи.

На душе Муравьева-Апостола полегчало. Он посмотрел вслед уходящему другу, который по обыкновению выразил молчаливое согласие, не имея намерений спорить. Сергей и перевёл взгляд на далёкий и одновременно близкий шпиль римского купола Казанского кафедрального собора, стоящего на Невском проспекте. В голове сразу раздавался треск ключей о ключи, все взятые города. И возникал образ громадной полуциркульной колоннады коринфского ордера. Он напоминал ему всегда ветхозаветные врата. Всевидящее око и «песочные часы» напоминали о течение жизни и неминуемой гибели. Гибели не во славу, но разве бывает ли гибель столь бесславная, чтобы о ней предпочли бы забыть и вспоминали с позором? Из головы все не шёл Раевский.

За спиной минула Гороховая.

— Сергей Иванович! — послышалось откуда-то сбоку, как обычно бывает на станциях. Он не вздрогнул и даже не удивился. Но сконцентрироваться столь же быстро, как обернулся, он не смог.

— Вы что-то хотели? Простите великодушно, но, кажется, нам придётся заново иметь знакомство, не припомню вас… Однако лицо мне очень кажется знакомым.

— Пётр Яковлевич Невский, ротмистр Александрийского Полка.

— Сергей Иванович Муравьев-Апостол подполковник Черниговского Полка.

— А не припомните, потому что до этого дня знакомства нам иметь и не приходилось. Официально, лишь мельком видеться на смотрах. Я слышал об инциденте на балу, вы поступили весьма и весьма благородно. О таком благородстве офицеры нынче лишь складывают былины. Вы разрешите полюбопытствовать, Фрейберг и впрямь принял ваш вызов?

— Принял. Однако ничей другой принять не сможет, дуэль была сегодня утром.

— Убили?

— А вы с какой целью интересуетесь? — повернул голову, фокусируя взгляд, Сергей Иванович.

— На мое имя в офицерский дом пришло письмо, но это я понял лишь когда уже вскрыло конверт и бегло пробежался по содержанию. Не Волконский ни в коем случае, но я догадываюсь, что он просто перепутал адрес, однако, — Мужчина усмехнулся. — там упоминались вы, а я не имею чести знать госпожу «Дюшен-Андреевскую». Не могли бы вы это передать?

— Безусловно.

— Надеюсь вы убили этого светского выскочку, сующего везде свой нос, — ещё раз попытался с иного угла узнать исход вызова Пётр Яковлевич. Все же он был важен, иначе язык не узел — развяжется сам. Его мраморный прохладный вид заставлял напрячься. Чёрные глаза посмотрели на Сергея с прищуром и плещущимся интересом.

— Его убил случай.

— Между нами, будьте предельно осторожны в последствии, когда покинете Северную Столицу.

— О чем вы? — недоверительно посмотрел на собеседника Муравьев-Апостол и меж его бровей пролегла глубокая складка.

— Не смею говорить полностью, пока нет безусловного подтверждения, но это касается Павла Ивановича и его организационных дел, слухами мир полнится, а руки ушами допытливыми развязываются, — наклонившись к уху Сергея произнёс Пётр Яковлевич. — Это бумага господина Фрейберга, советую вам ознакомиться, — он мягким жестом толкнул тонкий лист пергамента под мундир мужчины, делая вид, что так и должно быть. Поправил деловито, смахнув пыль, зарезав чуть руку. — Он же посещал некоторые собрания своими глазами и ушами, будучи на службе псов его величества.

— Благодарствую, может, я могу как-то вас отблагодарить?

— Представиться возможность — пренепременнейше.

— Не люблю долгих ожиданий, — поставил перед фактом Муравьев-Апостол.

— Не заставлю вас долго ждать, Сергей Иванович, будьте покойны.

****

Пальто оказалось ненужным предметом одежды, и Трубецкой даже обрадовался, что оставил его у литератора. Было желание поскорее уйти. Солнце слепило глаза, а воздух, пыль в глаза швыряя, сам по себе прохладный от воды вокруг, был липким и неприятным. Кожу стягивало. На лице ощущалась некая сальность, уж от дум натужных или просто выхода на улицу — черт разберёт.

Петербург. И без того душный по атмосфере, давал продохнуть через раз, воздух выбивая из легких. А ведь этот город, как и сам князь… Натура величавая, неприступная снаружи, но грязная внутри.

Кого он можем встретить на улицах Петербурга, когда степенной походкой подойдёт к набережной? Мелко будут семенить по мостовой девушки с компаньонами, компаньонками, в компании надоедливых и назойливых престарелых женщин в чепцах, не понимающих, что перезрелые ягодки бродят. И все они по-былому несчастны. Несчастные, замученные, униженные жизнью и оскорбленные теми, которым приходится едва ли лучше, преступившие закон и наказанные. Весь неприглядный люд, пьющий в кабаках и жалующийся на свою горькую и неудавшуюся жизнь, но при этом не желающий ничего для того, чтобы ее изменить… И из этого срама, прорехи на человечестве, Пестель хотел что-то делать, уравнивать… А это, как из цемента пытаться сваять подобие гипсовой фигуры. Бесполезно.

Кто не может ничего сделать, обычно руководит. Хоть и того не может. Нынче и дружбу водить опасно с такими, как Павел. Сергей Петрович это понимал, как никто другой, кто хоть сколько дорожит своей репутацией. И выход из этой серебряной паутины есть, не тот случай, когда ты играешь в черкесские шашки и можешь лишь двигаться на клетку назад навстречу смерти… Хоть и сомнительный. Врагов близко держи, но друзей ещё ближе. С давним знакомым владыкой Курляндии, претендентом на пост первого человека после короля и с амбициями стать королем, только предстоял диалог… Пётр Алексеевич не Павел.

Холодная голова — лучшая голова. Трубецкой любил холод.

Предстояло брать транспорт, хотя можно было сразу выйти на Вознесенский проспект, но Сергей решил почему бы и не пройтись по Крюкову каналу до Грибоедова, а дальше через Старо-Петергофский проспект на набережную Обводного. А там до Лиговского уже совсем немного останется…

Дом Михаила находился на пересечении Московского проспекта и Лиговского. Оттуда было прекрасно видно Московский сад…

Трубецкой всяко к культурным местам был ближе, оттого живя на Галерной, и Неву видел, и Александровский сад, и Исаакиевский, не понимал он его желания подальше обосноваться… Для него это было сродные непопулярному в их время аскетизму.

Трубецкой доехал до пункта назначения степенно, не спеша, имея изначально намерения закончить непременно быстро и не только с сегодняшним визитом. А после к жене.
Последние дни что и делал, так прогонял ни к месту метлой поганой. А совесть…

Удивительным было одно ее наличие у такого человека, как Сергей Петрович. Она ела мерным червячком медленно, шепча, все же она не виновата, что оппоненты у него либо умные слишком, либо идиоты каких поискать, что он сам себя поставил в столь странное положение.

Он бы не изменил себе сейчас, сказав, что на его век хватит того, что он имеет, а дальше хоть трава не расти, хоть Яик, хоть батюшка Дон разливайся!.. Не хотел Трубецкой, чтобы знала его благоверная обо всем этом, переживать ведь будет… Хотя семена подозрения в его голове давали ростки, что догадывалась, и его игра в молчанку обостряла страх неизвестности в гораздо большей мере… У страха глаза велики, а руки коротки.

Трубецкой был разочарован и в идее, и в себе местами, потому что его раннее увлечение грозилось все же сыграть против него неплохую шутку, но не мог оставить. Хотел, но не мог. Это, как пытаться бросить курить, пристрастившись к трубке. Пожалуй, бесполезно. Все равно будешь в этом находиться, вариться в общем котле, но сегодня он сделал вполне рациональный выбор. Человек не обязан думать ни о ком, кроме себя, поквитается со всем прошлым и, как сказал Пестель, даже с бумажкой гарантийной.

Во главе южного общества всегда Трубецкому хотелось видеть Михаила Орлова, благо, в здравом рассудке. Вот и сейчас, стоя перед домом, он лишь расписался в своих намерениях. Он теперь будет связан крепче, но это того стоит.

Именно Михаил Орлов сделал первую публичную попытку реформации в дозволительных масштабах к ограничению произвола землевладельцев над зависимыми. Это было, когда он подал на имя императора петицию, подписанную им и людьми из высшего, приличного, общества. Эта цель золотой нитью в переплете и записана в Устав «Ордена Русских Рыцарей», созданный им с благословения Александра I. Вот тебе и неожиданное, Павел Иванович, поддержка государства, расписочка…

Тайный орден аристократии с политическими целями, где хочешь что-то спрятать, — прячь на видном месте. Иезуитское воспитание не настораживало, а наоборот располагало, Михаил Орлов не поддерживал идею Александра I, симпатизировавшего Польше, о присоединении Польши к России ещё в более раннем времени. А подконтрольно мелкие кружки и масонские организации, почти что теплица, да не все под паром. Что проще?..

Михаил считал, что на территории Польши действует слишком много тайных организаций, которые не должны начать действовать в составе России. Довольно ловко он идеи через брата и до царя доносил. Они смогут сделать все грамотно. А Алексей для брата все сделает, сомневаться в этом не приходилось. Было мёд ними главное: сплочённость и любовь. Впрочем, взаимная. Орловы всегда отличались этим, где стоило обидеть одного и там уж… Глядя на Муравьевых-Апостолов, у князя не складывалось обоюдных ощущений, ибо они точно друг друга тащили на дно, а здесь подталкивали друг друга к выходу их мутного брода.

Трубецкой постучал в дверь, лязгнув на себя ручку в виде кошачьей головы. Ненужный шик и осколки былой роскоши.

— Михаил Фёдорович, — поздоровался с прохладной улыбкой Трубецкой, руку протягивая, пока хозяин дома вышел под предлогом, что руки через порог не жмут.

— Сергей Петрович, — кивнул младший Орлов, немного суетливо оглядываясь по сторонам в поиске какого-либо спутника. — Вы к кому? — поднял брови Михаил.

 — Да к вам. В первую очередь к вам, — поправил себя князь. Его взгляд дал понять Михаилу, что разговор не пяти минут. Тот уверенно кивнул головой.

— Ну, проходите, раз пришли. Только вот… Pas d'ordre! — он немного замялся рассеянно, руку на шее размещая. — Право, неловко… Я только трапезничать собирался, стол собран… Не хотите отобедать со мной, князь? А после уж, если не спешите конечно…

 — Нет, все в порядке, — поспешил заверить Сергей Петрович, походя в прохладную комнату дома. — в удовольствие отобедать в вашей компании.

— Ваш любимые плов с креветками, — развёл руками в радушном жесте Михаил.

— Поражаете памятливостью, — перебил Трубецкой, одобрительно кивая головой.

— Так вы же любовь привили-то! — высказал пылко и восхищенно Орлов. А сам стол был богат, воистину пир, хоть и не тайная вечеря.

— А Алексей Фёдорович где, вы имели интерес уточнить, к кому я изволил прибыть? Вдруг меня касается, а я и ни сном, ни духом, — произнёс Трубецкой. Эта реплика младшего Орлова посеяла в нем сомнения. Потому что вид у мужчины был соответствующий.

Михаил был человеком проницательным и смысла в увиливании даже ради приличия нет. Трубецкой себе наложил плова и был, пожалуй, доволен, как евреи, если бы отменили черту оседлости. В компании Михаила просто было, что в юности, что сейчас, он ничего с него не требовал.

— Что вы, простите, ни в коем случае не хотел вводить вас в заблуждение. Да на втором этаже… Делами занимается, — он брови вскинул, силясь добавить с подтруниванием, что любовными. — Вы его знаете. Весь в государственных, — не удержался Михаил. Сам, в отличие от и него, женат уже, сии развлечения, как примерный благоверный не может себе позволить. — Давно вас не видел сами-то как? Как жена? Все так же в революционном северном? Не диктаторствуете ещё?

—Да все слава богу, не хвораем и вам того же, — ловко соскочил с темы князь, найдя за что зацепиться в последнем. Он в натопленном доме, находясь до сих пор в одеянии своём умудрился запариться. Не мудрено, конечно. Он приоткрыл шею со вздутыми линиями вен. — А я, собственно, касаемо последнего…

— Вот как, — понимающе кивнул собеседник и прохладно. — тогда без вступительной мишуры… До нового года ещё… Сразу к делу, что уж там, приходил ли князь просто так, хоть раз, — звучало саркастически можно было даже сказать обидно, но смех в последних словах выдал младшего Орлова.

— Я тоже по тебе соскучился, Михаил Фёдорович, — дернул губы в улыбке князь. — предлагаю решить сначала вопрос, а дальше пропустить по паре… — он красноречиво провёл рукой, сменяя на тыльную сторону в значении принять на душу. — Пока уж горит идея…

— На горячую голову вопросы не решают, — тонко заметил Михаил.

— Спокойно… — произнёс Трубецкой, подбородок ставя на одну руку, а дрогой ложку держа у рта. — Она давно холодна и обдумано все до мелочей. Человеку, который медлит с выбором, достанется выбор, сделанный обстоятельствами… Я подумал над вашим предложением.

— Вот как… А вот это уже интересней, — проговорил заговорщически младший Орлов. — Я вас выслушаю с интересом!

Михаил внимательно выслушал речь Трубецкого и про собрания у Рылеева, и про Пестеля с его темным народом, и про монархию с конституцией, слушал внимательно, не перебивая. Точно сидел в драматическом театре.

— Делать хочет на словах, а так сдаться грозится… — когда речь была почти закончена, а факты рассказаны в рамках разумного, он кинул чуть небрежно на стол некоторые бумаги.

— Пестель-то прав, в сути, в какой-то степени, — произнёс Орлов, отхлёбывая чая, смеясь жеманно. — Сутей, как и правд, великое множество. Но нет, у нас подход другой…

 — Я хочу реформ, — поговорил князь уверенно, глядя в глаза. — крови не хочу, нет в этом нужды, это не более чем прихоть… — дело грозится ролью его быть на вторых ролях, но оно даже на руку, все, что им может понадобиться, так это его уши. А слушать он умеет, а так не пропадет, не прогадает и руки в тепле.

— А не двойной ли игры хочешь? — спросил довольно равнодушно Орлов. Доверять не намеревался. А проверять — вполне.

— Думаешь сдать могу?

—Не думаю, а знаю, — отсек безапелляционно Орлов, лениво расчищая мандарин. — появляются проблемы — я их решаю, да и манифест подписанный твоей рукой в двадцать третьем, — он сделал такой равнозначный взмах рукой, будто отсек кусочек чего-то. — Диктаторства боишься?

— Приоритеты меняются в течение всей жизни, тебе ли не знать? — произнёс холодно Трубецкой. — Как можно бояться того, что на воде вилами писано… Избираем по-видимому для того, чтобы во главе восстания блистал княжеский титул знаменитого рода. Ибо я последнее время сохраняю исключительно гордое молчание.

— Привлекаете тем внимание, — закусив щеку изнутри произнёс Михаил Орлов.

— Всегда привлекал, — подтвердил князь. — да и все мы, выходцы из масонских лож и борцы за правду.

— А Пестель? — заинтересованно щелкнул языком, отрываясь от перестукивании какого-то ритма о поверхность стола, Михаил.

— Нет. Дальше с Паленом не пошло…

— Прекрасно, хочется верить, что далее так и будет, — выдохнул спокойно, опустив глаза, Орлов. — ибо я слышал только обрывки про речь: «Если вы хотите что-нибудь сделать путем тайного общества, то это глупость. Потому что если вас двенадцать, то двенадцатый неизменно будет предателем! У меня есть опыт, и я знаю свет и людей» Не находите в себе эту роль?

— Не хочу балагана, не нахожу, не в бардаке порядок, — повторил свою предыдущую мысль князь. — а ты говорил что можешь устроить все законно, не революции, реформы… Но и, якобы, Рылеев тоже туз некий имеет, сверху…

—- Я предполагаю, что на фоне своей компании… — Михаил выдержал небольшую паузу, — Милорадович. Ему могут позавидовать и Ермолов, и Раевский… В наших реалиях чего-то выше я не вижу, — по поверхности стола к Трубецкому прикатилось яблоко, если это тонкий намёк на червивость Трубецкого, то он согласится. Внутри. Создать, построить и самому же разрушить? Да…

— Думаешь все так просто? —засмеялся тихо, неприятно, хрипло, такой ещё хрип бывает, когда кровь на снег только выпавший хлещет из полного рта. Отчего-то повисло напряжение, взгляд его стал нечитаемым и непробиваемым, хотя и сменился после на улыбку. Неприятнее до зубного скрежета.

— А я не с пустыми ты знаешь, — он обозначил уже факт преданности, пожалуй, что мог сделать, то и сделал, не от него в дальнейшем зависит, хотя небольшой козырь есть мастный

— И я знаю, и ты знаешь… Ты Раевского накрыл, — утверждающие проговорил Трубецкой. — а через него меня хотел?

— Нет. Ты же знаешь, что нет… — сначала возмутился Михаил, но после добавил уже более степенно. — А даже если и так, то отпустили бы тебя, ты князь, и на содействие пошёл бы, — отчего-то на этом моменте Трубецкой начал сомневаться а туда ли пришёл. Оскорбился, не того он ждал от старого товарищества.

— Нам нужен только радикальный юг… Илларион Васильчиков рассказал о подобных настроениях императору и предложил принять какие-нибудь меры. Ответ был прост и внятен: «Вы знаете, что я разделял и поощрял все эти мечты и эти заблуждения. Не мне подобает на эту тему вести диалоги, это все равно, что предать все эти идеи, что будут поставлены мне в укор». И знаете что? Сейчас его сменил Милорадович, — вздохнул с придыханием, неизвестность похоже ведёт их «Атлантиду». Орлов, похоже, не помощник. Эта мысль резко возникла, но предпочла быть отвергнутой.

— Но знания похвальны, — не ожидал видимо предположения правильного, все же Трубецкой вертясь в высших кругах сторонился все же последнее время событий. А сноровки не терял, как утверждал один товарищ. Такому только штык, да бокал шампанского товарищи…

 — Мне нужны гарантии, что от тебя утечек не будет, раз уж мы начали сомневаться в друг друге? — на раннюю реплику решил перекинуться Михаил, желая видимо связать ещё плотнее. Напугать, а потом постепенно развеивать, это было в его манере.

— Могу информировать. — коротко резюмировал Сергей Петрович. — Пестель механик, я ему уступлю, Рылеева можно подтолкнуть на главу севера дабы отойти…

— Нет. — запротестовал активно, прикидывая что можно сделать Михаил. Он прикрыл усталые глаза. — Нельзя тебе отходить. Значит так, я переговорю с Алексеем, может, тебя получится с канцелярией связать, а в нужный момент, когда что-то будет подписано — свистнуть. Vous n';tes pas le Prince de la morale, — смехом заключил Михаил Фёдорович, зная о прекрасной традиции все на словах и не более, ибо можно отбрехаться, а тот же манифест двадцать третьего подписан Трубецкого рукой… Многими руками и эта бумажка предъявлена может быть в любой удобный момент и тогда уж докажи, что неё держишься такого же мнения до сих пор.

— А брат твой разве не рискует? — убирая пальцы узловатые от лица спросил Трубецкой. — Когда своих же накрывает? — как говорится семья, муж и жена — одна Сатана, на братьев пожалуй, тоже распространялось.

— Не приплетай, — предостерёг угрожающе и льдисто Орлов младший. — он приверженец монархии и… заговора, — решил выкинуть небольшую карту, дабы работать вместе было беспрепятственней, да и он уверен, что вряд ли князь будет действовать даже с этим знанием. Он боится. За свой комфорт опасается.

— Александра убрать хотите? — не без интереса поинтересовался Сергей Петрович, засмеялся. Ему нравится все больше и больше эта la Com;die.

— Николай послабее, — заключил как факт Орлов. — И Алексей имеет нужное на него влияние. Александр не слишком старается что-то менять, как раньше, это повод. Дай повод, так и кость в горле встанет поперёк, — признал очевидное Михаил. — не хочу захряснуть, а там Палена уж… Раз он не переметнулся к Пестелю, а повод-то был… — заключил расслаблено и довольно, как кот — Ибо… Он консервативнее день ото дня, мы вряд ли сможем договориться, князь, вы понимаете. К чему это все идёт.

— Понимаю, — кивнул головой, губы поджав, Трубецкой. — дело простоять может и пару веков… А Москва все также третий Рим.

— А так и будет, — вскинул руками граф. — мы сможем только положить основы… Жди вестей, Сергей Петрович, да будь в поле зрения и прибудет с нами сила, и истина станет истиной, и раздвинуться пред нами границы дозволенного…

— Merci, je n'ose plus tergiverser. — Сергей скомкано попрощался и попросил держать в курсе вестей, сославшись на какие-то срочные дела.