Точка на горизонте

Из книги «Воробушек»
Воробушек: Рассказы. – Ярославль: ИПК «Индиго»,  2021. – 208 с., ил.


В зимние каникулы они собрались на этюды. Серёга предлагал поехать в деревню к его бабке, пописать сельские пейзажи, но у Сашки была другая идея. Вернее, в деревню ехать он был согласен, а вот что писать – на это у него было своё мнение.

Пятнадцать лет назад, когда Сашке было всего-то шесть годков от роду, они с отцом летали на Север, в тундру. А если точнее, летал отец по каким-то своим делам, а Сашку он взял с собой, как сказал матери, «для общего развития». Мать ругалась, говорила, что нечего дитя малое тащить к чёрту на рога, что Сашка там обязательно простудится и заболеет. А отец возражал, что шанс повидать зимний Север может никогда больше не выпасть, а простудиться Сашка способен и дома. Короче, ругались они дня два, и отец победил.

На Север они полетели на самолёте. Лететь на самолёте было здорово. Сашка смотрел в окно, которое называлось иллюминатор, а за окном, если землю не закрывали облака, были видны зелёные пятна, голубые чёрточки и белые скатерти. Отец сказал, что это леса, реки и поля. Сашка ему верил и не верил. Он знал, что лес бывает большой и высокий, а реки – широкие и глубокие. А здесь – какие-то пятна и чёрточки. Но потом отец показал ему множество огоньков внизу и сказал, что это город. Город Сашка тоже представлял себе иначе – сам в нём жил, но почему-то именно вид сияющего огнями города убедил его в том, что отец не шутит. А потом они прилетели.

Поначалу Север никакого особого впечатления на Сашку не произвёл. Аэродром, куда сел самолёт, был маленьким, не таким, как в Москве. Да и сам посёлок, куда их привезли через час, мало отличался от подмосковного, за которым у них была дача. Нет, отличался, конечно, но не очень. Словоохотливый водитель автобуса, пожилой эвенк, поведал им, что в посёлке имеются две гостиницы, больница, баня, библиотека, краеведческий музей и даже детская школа искусств. Но отец ответил, что им не до школы искусств, что у них только два дня, а надо ещё дела сделать да ребёнку тундру показать. Под ребёнком он имел в виду, конечно, Сашку.
Против тундры Сашка ничего не имел. Ему самому было интересно, что это за зверь такой – тундра, и что там есть такого, чего нет у них в городе. Он думал, что сейчас они с отцом прямо в тундру и отправятся, но они поехали в гостиницу, а потом отец и вовсе убежал по делам, оставив Сашку на попечении улыбчивой тётушки с удивительно плоским лицом, но очень добрыми глазами. Тётушку звали Галей, она напоила Сашку вкуснейшим чаем с травами и ягодами, уложила его на высокую кровать, застеленную кружевными салфетками, и посоветовала поспать, пока отец не вернётся. Но Сашка спать не собирался. Тем более что тётушка Галя начала рассказывать ему про оленей, про яранги, про рыбаков и охотников, про белое-белое бескрайнее пространство, покрытое нетронутым снегом. Сашка клевал носом, но не засыпал: во-первых, ему было интересно, а во-вторых, он ждал, когда вернётся отец и они поедут смотреть на эту самую тундру. Но отца всё не было, по комнате разливалось тепло от включённого обогревателя, и он незаметно для себя заснул.

Проснулся Сашка от того, что отец потрепал его по голове. Он с удивлением увидел, что лежит совершенно на другой кровати и в другой комнате. Рядом с кроватью стоял стол, на столе исходил паром большой эмалированный чайник, а возле него на красивой тарелке лежали удивительно пахнущие пирожки.
– Это тебе от тётушки Гали, – сказал отец. Именно так: не от тёти, а, как в сказках, от тётушки. – Быстро ешь, и поедем.
Сашка посмотрел в окно. На улице было темно, только белые звёздочки изредка мелькали в этой кромешной темноте.
– Это иней, – ответил на безмолвный Сашкин вопрос отец. – Слетает с крыши и светится.
– А чего он светится? – удивлённо спросил Сашка.
– Вставай быстрей, сам увидишь, – улыбнулся отец.

Через двадцать минут они уже вышли на улицу. Ничего такого, от чего бы светился летящий иней, Сашка не увидел. Вокруг была темнота, и ничего не сверкало.
– Видишь? – спросил отец.
– Что? – не понял Санька.
– Посмотри на небо, – кивнул отец.
Сашка посмотрел. Как ни странно, небо было не чёрным, а, скорее, пепельным, как будто кто-то подсвечивал его изнутри, но этот свет никак не мог пробиться сквозь толстый серый сумрак.
– Чего там такое? – удивлённо спросил Сашка. Но отец на его вопрос не ответил, а только сказал:
– Давай быстрей. Рассвет пропустим.
«Ну и что, – подумал Сашка. – Пропустим и пропустим. Что я, рассвета никогда не видел?».
Он действительно несколько раз уже видел рассвет, когда они прошлым летом ездили с отцом на рыбалку. Сначала над горизонтом появлялись робкие блики, потом небо алело, а потом показывалось солнце. Это выглядело очень красиво, но непонятно было, зачем надо было лететь на Север, чтобы посмотреть на рассвет.
– Быстрее, сын, – снова сказал отец. – У нас полчаса осталось…
Они сели в стоящие рядом нарты, отец закутал Сашку в тёплый тулуп, укутался сам и уселся рядом. Только сейчас Сашка увидел, что в нарты запряжены настоящие олени.
«Ух ты! – восхитился мысленно Сашка. – Как у Санта-Клауса!».
А олени уже бежали, подчиняясь негромким покрикиваниям маленького человечка, стоящего сзади, за Сашкиной спиной… Их размеренный бег и тепло тулупа убаюкали Сашку, и он вновь заснул.

– Просыпайся, сын, – толкнул его отец. – Приехали.
Вылезать из-под тёплого тулупа Сашке не хотелось.
– Я ещё посплю, – сказал он. – Я потом…
– Что значит – посплю?! – полушутливо прикрикнул на него отец. – Мы что сюда – спать приехали? Быстро вставай и иди встречать рассвет!
Сашка вылез из-под тулупа и сполз с нарт.
– Смотри! – сказал отец.
Сашка посмотрел. Ничего нового он не увидел. Такое же серое, белёсое небо над головой и такой же белый, чуть с голубоватым оттенком снег до горизонта.
– Куда смотреть? – переспросил Сашка.
– Туда, – махнул рукой отец.
Сашка ещё раз посмотрел на горизонт и опять ничего не увидел. Он уже было собрался сказать об этом, как вдруг…
Где-то на самом горизонте, там, где серое небо сливалось почти с таким же серым снегом, вдруг появилась точка. Или нет, она ещё не появилась, а только наметилась. Или даже не наметилась, а почувствовалась. Но вот она стала яснее, яснее… И неяркий, но уже вполне заметный красноватый отблеск покатился по равнине, невообразимым образом меняя её цвет…
– Ну, вот и всё, – через несколько мгновений тихо сказал отец. И уже чуть громче спросил Сашку: – Правда красиво?
– Всё? – не отрывая взгляда от горизонта, спросил Сашка.
– Всё, – подтвердил отец. – Теперь солнце постоит так чуть-чуть, а потом исчезнет. А вот летом, наоборот, совсем заходить не будет.
Но Сашку не интересовало, что будет летом. Он смотрел на эту красную, почти багровую точку на горизонте и ощущал в душе какой-то невероятный, немой восторг…
И вдруг неожиданно для себя он увидел следы. Обыкновенные следы человеческих ног. Они вели куда-то в сторону восходящего солнца, и в третьем следе Сашка с удивлением обнаружил несколько красных пятнышек. Он шагнул поближе и нагнулся: это были три раздавленных ягодки клюквы…

Эту поездку, этот сказочный рассвет Сашка запомнил до мельчайших деталей. И уже потом, повзрослев, много раз пытался выплеснуть свои эмоции красками и на картоны, и на холст, и на бумагу, но всё было не то. Да, белый снег был чуть голубоватым, серое небо – не совсем серым, как и тогда, и точка на горизонте была красновато-багровая, но это была просто картинка. Не картина, а картинка, потому что при взгляде на неё не возникало в душе того чувства немого восторга, как в детстве.

– Возьмём палатку, – сказал он Серёге. – Поставим на краю поля. А утром будем писать рассвет.
– Зачем палатку? – удивился Серёга. – У бабки дом – пять комнат. Переночуем, позавтракаем, а потом…
– Возьмём палатку! – отрезал Сашка.

Палатку они поставили на краю поля, как Сашка и хотел. Поставили уже к вечеру, а сначала, конечно, заехали
в деревню, познакомились с Серёгиной бабкой.
– Зовите меня тётушка Галина, – сказала она Сашке, и на него сразу же вновь накатили воспоминания. Словно провалился он туда, на пятнадцать лет назад.
Тётушка Галина накормила их вкуснейшим борщом с пирожками, напоила чаем, чуть поохала, узнав об их намерении ночевать в палатке, но отговаривать не стала. Только принесла из сеней две пары огромных старых валенок, потому что о валенках они, к стыду своему, забыли…
В палатке ночью было холодно. Холодно потому, что палатка была обычная летняя, туристическая. Потому, что забыли они взять с собой не только валенки (их хоть, слава богу, тётушка Галина дала), но и тёплые спальники. А потом поднялся ветер, пошёл снег, и появилось стойкое ощущение, что вообще нет никакой палатки, а лежат они в чистом поле. Серёга два часа ворочался, матерился вполголоса, и в итоге заявил, что в гробу он видел такую романтику, что здоровье дороже, поднялся и ушёл. В бабкину избу. Греться. А Сашка остался.
Чтобы немного взбодриться, он глотнул горячего чая из термоса, который был приготовлен на утро. А что? Термос большой, на двоих наливали, а теперь он один. Так что Серёгину порцию можно выпить и ночью. Затем сделал несколько махов руками, поприседал и даже попрыгал вприсядку.
И вдруг понял, что согрелся. И, осознав сей факт, умиротворённый, задремал, свернувшись в уголке.

Проснулся он внезапно. В палатке было темно, но из узкой щели над затянутым брезентом окошком в боковой стенке сочился серый, неяркий свет.
«Неужели проспал?» – ужаснулся Сашка и попытался вскочить. Но вскочить не получилось. За недолгие часы сна тело застыло и почти отказывалось слушаться.
«Дурак я, – подумал Сашка. – И действительно, на кой мне далась эта палатка? Переночевали бы в доме…». Но некое шестое чувство подсказывало ему, что в этой ночёвке в палатке был какой-то особый смысл.
Осторожно покачавшись с боку на бок, Сашка расшевелил своё тело и даже начал чувствовать замёрзшие руки и ноги. Он пошевелил и теми и другими. По мышцам пробежал слабый разряд, и вдруг всё тело почувствовалось, заломило и затянуло. Сашка с трудом перевалился на бок, поднялся на колени и начал активнее двигать всем, чем получалось. Постепенно к телу вернулась чувствительность и способность двигаться.
– Дурак я, дурак! – приговаривал Сашка, отвинчивая плохо слушающимися руками крышку термоса. – Дурак я, дурак! Ох!..
Не горячий, но вполне ещё тёплый чай живительным потоком разлился по телу. Казалось, он проникал не просто в желудок, а стремился заполнить каждую клеточку организма, прогревая её изнутри. Выпив почти половину термоса, Сашка вновь энергично подвигал руками и ногами. Тело отозвалось таким же энергичным покалыванием во всех мыслимых местах.
«Живём!» – радостно подумал Сашка и встал, насколько позволял потолок палатки. Он ещё раз глянул на серую щель на стенке и решительно откинул полог у входа…

Сашка понял, что он всё-таки успел. Ещё не рассвело, но открывшийся окоём был готов к предстоящему взрыву. Серая, почти такая же, как на Севере, масса зимнего неба стремительно врезалась в резко обозначенный горизонт, потому что снизу в него так же стремительно врезалась бескрайняя белая равнина заснеженного поля. Они как будто соревновались, кто первый достигнет финишной линии. И там, на этой линии, что-то уже начиналось, что-то пока неясное, но необратимое. Несмотря на внешнее спокойствие, оно бурлило, рвалось и клокотало, стремясь вырваться наружу и явить себя во всей красе. И вдруг…
Яркая точка, внезапно возникшая на горизонте, была не такой, как тогда, на Севере. Здесь присутствовали другие краски, другие тени. И лучи, брызнувшие из-за горизонта, окрашивали не только землю, но и небо. И всё-таки она была ТАКОЙ! Она была точкой рассвета, точкой появления солнца, точкой начала жизни.
Сашка зажмурился, а потом опустил глаза. От порога палатки, уходя в бесконечность, тянулась цепочка следов. Сашка оторопел, но быстро понял, что это Серёга, выйдя ночью из палатки, проложил эту цепочку, направляясь в деревню по свежевыпавшему снегу…
Следы эти были каким-то дежавю, только вот в третьем следе ничего не было. И поэтому эта цепочка была просто цепочкой следов…
Конечно же, никаких этюдов Сашка писать не стал. Да он бы и не смог, даже если бы захотел. Руки, ещё не отошедшие от ночного холода, плохо слушались, пальцы толком не гнулись, да и краски, вероятно, задубели за ночь. Впрочем, он и не проверял. Он даже не стал сворачивать палатку,
а просто, сделав ещё несколько глотков тёплого чая, побрёл в деревню.

Тётушка Галина, наверное, перевыполнила план по оханью на три года вперёд. Сашка был немедленно извлечён из куртки, посажен к тёплой печке и укрыт тулупом. После чего ему был вручён стакан, наполовину заполненный зеленоватой, противно пахнущей жидкостью. Он посопротивлялся, утверждая, что не пьёт самогон, но был жёстко принуждён и выпил.
– Надо бы тебя в баню, – сказала тётушка Галина, – да вот беда: мой позавчера котёл взялся ремонтировать…
В это время из горницы появился заспанный Серёга.
– Ну, как? Написал что-нибудь? – спросил он.
Сашка отрицательно покачал головой.

Палатку они собрали уже днём, а ближе к вечеру последним автобусом выехали в город. Тётушка Галина их отговаривала, звала погостить ещё день-другой, но Сашка упорно настаивал на отъезде. В конце концов она собрала им с собой два пакета деревенской снеди, и они уехали.

Ещё два дня Сашка не мог взять в руки кисти. Нет, пальцы уже хорошо слушались, краски были мягкими и податливыми, а вот душа полностью не оттаяла. Он подходил к мольберту, выдавливал на палитру краски, долго стоял и отходил, чувствуя, что всё ещё не готов. И вдруг… Словно что-то нахлынуло на него и выплеснулось, заставляя почти не глядя наносить на холст крупные, стремительные мазки. Он писал как одержимый, не замечая ни времени, ни усталости. Ему казалось, что он снова летит на нартах, запряжённых оленями, по зимней тундре, а рядом с ним, укрытый тулупом, сидит отец…
Через два часа он поставил последнюю точку. Точку на горизонте. И сделал шаг назад, чтобы ещё раз окинуть взглядом картину. Всё было так, как ему виделось много лет: серое, белёсое небо и такой же белый, чуть с голубоватым оттенком снег до горизонта. И там, где серое небо сливалось почти с таким же серым снегом, появлялась точка. Или нет, не появлялась, а только намечалась. Но неяркий, уже вполне заметный красноватый отблеск катился по равнине, невообразимым образом меняя её цвет… А от края картины туда,  к этому невообразимому горизонту, тянулась цепочка следов, и в третьем следе алели три раздавленные ягодки клюквы.

На выставке студенческих работ Сашкина картина пользовалась бешеным успехом. Все подходили к нему, жали руки, поздравляли – и студенты, и преподаватели, и посетители выставки. Даже на одном искусствоведческом сайте появилась хвалебная статья о работах молодых, и добрая половина этой статьи была посвящена Сашке и его картине.
А Сашке хотелось, чтобы картину увидел его отец. Чтобы подошёл, посмотрел и сказал: «Всё так, сын. Всё так. Это хорошо, что ты запомнил тот наш рассвет. Хорошо, что запомнил». И потрепал бы его по волосам. Как в детстве.
Но отец не пришёл на выставку. Не мог прийти: три года назад он в очередной раз уехал на свой Север, в бескрайнюю тундру. И не вернулся…