Сказка про крылья. Эпизод 24

Сказка про крылья. Эпизод 24.

Наташа вышла счастливая после интервью. Со следующей недели ей предложили начать работу, и зарплата оказалась хорошей, и с детским садом к этому времени все должно было уладиться.
После первой зарплаты можно начать присматривать квартиру и заниматься разводом. Михаил и Калерия обещали порекомендовать ей хорошего адвоката.
Она шла по улице, улыбалась, сияла глазами. Было солнечно, пахло близкой осенью, ей казалось, что все люди смотрят на нее дружелюбно и с интересом.
Раздался звонок. Сначала она вздрогнула от неожиданности, но номер был уже знаком, звонил Дима.
“Как ваше интервью? - спросил он. - Все хорошо?”
“Все замечательно,”  - ответила Наташа. В трубке завозились, как будто она переходила из рук в руки, и Даша защебетала радостно: “Мамочка, а мы тебе купили пирожное с клубникой! Ты когда придешь?”
Наташа слушала дочкин щебет. Как хорошо! Она наконец свободна! У нее есть работа, есть жилье, есть люди, которые ей помогают… она было подумала “Есть Дима…”, но тут же запретила себе эти мысли. Рано. Еще рано. Она не готова и ей страшно: страшно поверить, страшно довериться, страшно просто потому, что рана еще очень свежа.
Дима милый, рядом с ним она не испытывает тревоги, он спасает котят и клянется собачьей родословной, но… надо подождать.
Пуганая ворона куста боится, на воду дую, обжегшись на молоке, - подумала Наташа про себя. Пусть все успокоится.
Ей ведь еще предстоит развод, а значит, придется встречаться с Геной. И Дашу он потребует видеть обязательно, имеет право. Он отец. От этих мыслей у нее вдруг заколотилось сердце и началась одышка. В глазах поплыли черные точки, Наташа пошатнулась и схватилась за дерево на краю тротуара.
“Вам нехорошо?” - рядом остановились две пожилые женщины.
Наташа покачала головой: “Ничего, ничего, я в порядке, немного голова закружилась”.
Женщины взяли ее под руки, довели до уличного кафе и усадили на стул.
“Посидите, - заботливо сказала одна, а вторая зашла внутрь и принесла ей стакан воды, - выпейте! Пейте”.
Наташа сделала несколько глотков, улыбнулась сквозь слезы - женщины смотрели на нее с такой искренней тревогой, что она расплакалась, - совсем нервы ни к черту, подумала она.
“Может, вызвать такси? - спросила одна. - Или Скорую?”
“Нет-нет! - запротестовала Наташа. - Мне недалеко. Меня дочка ждет в торговом центре”.
“Валя, мы проводим девушку до торгового центра! - распорядилась вторая. - Не дай бог, упадет, вон бледненькая какая. Уж не беременная ли?” - заговорщицки подмигнула она Наташе.
“Нет, просто устала, спасибо, я сама дойду”.
“Ничего подобного! - заявила Валя. - Мы с Люсей вас проводим”.
У Наташи опять полились слезы. Господи, подумала она, я уже забыла, что на свете бывают хорошие люди. А их вон сколько…

Дима и Даша ждали в кафе. Пирожное и кофе придали ей бодрости. Перестала кружиться голова, отступили темные мошки.
Дима посмотрел на часы.
“Время обеденное, - сказал он, - честно говоря, я проголодался. А ты, Дарья-Царевна? Проголодалась?”
Даша, уписывая остаток Наташиного пирожного, закивала головой.
“Давайте зайдем в ресторанчик и что-нибудь съедим?”
И опять Наташа не смогла отказать - так легко и непринужденно он это предложил.
В ресторанчике, подавая на стол, молодая официантка сказала с удовольствием: “Какая у вас доченька красивая. И так на папу похожа - прямо вылитая!”
Наташа зарумянилась, Даша озадачилась, а Дима просиял: “Спасибо вам,  - сказал он, - правда ведь, очень похожа?”

Пообедав, зашли и купили продуктов, Дима донес пакеты, сложил в багажник. Наташе было так легко в его обществе, как уже очень давно не было в присутствии мужчины.
Даша всю дорогу болтала, а Дима и Наташа молчали. Казалось, что между ними появилась тоненькая паутинка взаимной приязни и оба боялись оборвать эту паутинку неосторожным словом или действием.

Наташа решила позвонить Кате из дома и обрадовать ее и родителей, что в ее жизни все постепенно налаживается и скоро она сможет выйти “из подполья”.

Дима высадил их из машины, проводил до лифта, - дальше Наташа настояла не провожать, - и вернулся домой, как на крыльях. Наташа обещала, что будет обращаться к нему за помощью, если ей будет что-то надо.

На радостях Дима не заметил слежки. А слежка была.

**
У бати Алеши Морозова разбилась бутылка водки. Вот так вот непонятным образом выскользнула из рук, брякнулась на плиточный пол кухни и растеклась ароматной лужей посреди осколков. Масштаб трагедии понять мог только заядлый алкоголик, каким он и являлся.
Батя зарычал, заметался по кухне в поисках чистого полотенца, чистого не нашел, нашел какое нашел. Полотенцем он стал собирать драгоценную влагу и отжимать в большую миску. Мелкие осколки порезали ему пальцы, водка покраснела, как коктейль “Кровавая Мэри”, он продолжал отжимать, пока из полотенца не удалось выкрутить больше ни капли. Не заботясь смести битое стекло, швырнул полотенце на пол. Кухня выглядела, как филиал мясницкой.

Кое-как остановив кровь, он поварешкой стал переливать в стакан мутную кровавую жидкость и глотать ее, постепенно все больше зверея.
Жизнь проклятая! Проклятая! Вон другие как живут! И бабы у них пальчики оближешь, так и бы жарил с утра до ночи, и тачки, и дети за границей учатся и дом - полная чаша. А у него что? Жена ненавистная да сын, от другого нагулянный.
Его вдруг осенило. Так ведь она во всем виновата! Во всем. Не женила бы она его на себе, может, встретилась бы ему та, единственная, неповторимая, не нищая, как эта, а богатая, с машиной, с дачей, с пухлыми губами.
“Аааааа! - завыл он. - Гадина, про*****, потаскуха… дрянь гулящая!”
Сознание его заволокло красной, как водка с кровью, мутью. Он уже не мог сидеть спокойно. Заметался по кухне, отшвыривая табуретки, полез в ящик стола, вывалил грудой  на пол вилки, ложки, ножи. Схватил нож-секач, повернулся к входной двери, где завозился в замке ключ.

Алеша распрощался с дядей Олегом, погладил Байкала и поскакал вприпрыжку по двору.
Настроение у него было лучше некуда. Дядя Олег сказал, что у них скоро отпуск, они поедут в деревню, пока школа не началась, - Алеша было расстроился так, что даже губу закусил, чтобы не разреветься от огорчения и неожиданности, - а дядя Олег спросил: “Отпустят тебя родители с нами? Хочешь, я сам у них попрошу?”
Теперь Алеша чуть не разревелся от облегчения и счастья.
“Не, дядя Олег, я лучше сам, - зачастил он, - мамка меня отпустит, точно отпустит! А батя… я его уговорю. Он, когда не совсем пьяный, то добрый. А когда совсем - то ему все равно. А мамка у меня хорошая, она меня отпустит. Спасибо, дядя Олег! Я тогда побегу, ладно? Байкал, до завтра. До завтра, теть Ась!”
“Погоди, мы с Байкалом тоже на прогулку, - сказал дядя Олег, снимая с крючка поводок. - Байкал, гулять”.
Они расстались во дворе.
Алеша побежал домой, предвкушая, как расскажет мамке про приглашение дяди Олега поехать с ними в отпуск в деревню. В деревню! Там, наверное, лес, речка, купаться можно сколько хочешь, костер тоже можно будет разводить и картошку в нем печь… и сидеть на крылечке, когда стемнеет, смотреть на звезды и гладить Байкала. И за грибами можно ходить, и за ягодами… и спать ложиться в чистую кровать. А тетя Ася, может быть, даже погладит по голове перед сном и поцелует, она всегда своих ребят целует на ночь - Сашок хвастал…
Хорошо-то как! В деревню, в деревню!
Алеша скакал на невидимом коне, пришпоривая его и настегивая.

Дверь в квартиру оказалась незаперта. Алеша толкнул дверь, из кухни донеслись странные звуки, будто кто-то полоскал горло и при этом стучал по полу деревянной толкушкой, мамка такой картошку мнет.
“Мамка!” - радостно позвал Алеша.
Он вбежал в кухню. Ему показалось, что тут разбили огромную банку томатного сока прямо на пол - огромные лужи и кляксы сока на полу, на стенах, осколки стекла блестели в красном, как рубины. Посреди самой большой лужи лежала мамка, зажимая руками распоротое горло, страшно булькая и колотя ногой.
Над ней стоял батя с ножом в руке. Нет, это не батя, это кто-то чужой, страшный…
“Аааа, явился, ублюдок!” - заорал этот чужой и страшный.
Острая боль пересекла шейку ребенка.
Алеша упал и умер. Счастливая улыбка, смешанная с недоумением, так и осталась на его губах.

Довольный Ростислав потер ладони. Красиво получилось!

***
“Всем! Срочный вызов! Кроме Леры! - раздался тревожный голос Васильича. - Все ко мне!”
“А почему кроме меня?” - спросила Лера на бегу.
“Там твои, мальчик твой, Алеша, ты можешь не справиться, - сквозь зубы ответил Васильич, - все, приказы не обсуждают!”
Лера встала, как вкопанная.
“Вы не можете меня отстранить! - яростно закричала она. - Права не имеете! Я справлюсь!”
Васильич выругался: “Чтоб тебя… Навязали истеричек на мою голову!”
“Сам ты истеричка,” - прошептала Лера. Васильич оскалился.
“Некогда препираться, время. Три минуты сорок секунд. Смотрим”.

Экран засветился.
Вся бригада, стиснув зубы, смотрела неопределенное будущее.
Вот посреди кухни стоит батя с ножом, ждет, когда откроется дверь. Вот заходит мамка с сумками, усталая после работы, видит пьяного в дым мужа, осколки бутылки, окровавленное, испорченное полотенце на полу и начинает скандал. Сумки летят под стол, мамка кидается к плите, хватает сковородку.
“Ты чего удумал, придурок ты, алкаш! Ты чего моим полотенцем полы моешь?! Ты его покупал? Ты его стирал? - орет она и размахивает сковородкой. - Да я тебя сейчас языком заставлю все тут вылизывать!..”
Батя делает шаг ей навстречу.
“Языком? Языкоооом?!” - протяжно воет он и вдруг стремительным движением рассекает ей горло.
Женщина стоит еще секунду неподвижно, кровь бьет фонтаном из разрезанных артерий, валится на пол в лужу собственной крови, прижав руками открытую рану, захлебывается, булькает, в агонии колотит ногой по кровавой плитке.
Убийца смотрит на дело рук своих, вдруг раздается счастливый голос Алеши “Мамка!”.
У Леры мучительной судорогой скрутило сердце, ей захотелось отвернуться, но она поймала беглый искоса взгляд Васильича, силой воли преодолела рвотный позыв, продолжила смотреть.
“Аааа, явился, ублюдок!” - ревет потерявший человеческий облик батя. Шаг вперед, взмах секачом, почти снесший Алеше голову.

Убийца осматривается, достает из-под стола сумку убитой жены, из нее добывает непочатую бутылку водки, садится к столу, оттолкнув ногой труп, наливает полный стакан и выпивает залпом.

“Работаем, - сказал Васильич. - Кто берет на себя женщину? Гриша? Нет? Михаил, берешь? Хорошо”.
“Я возьму соседей и полицию,” - сказал Гриша.
“Давай. Алеша?”
“Я беру Алешу,” - онемелыми губами сказала Лера.
“Остальные помогают. Все по местам! Помним про время”.

Лера стремительно спустилась на землю, прямо рядом с квартирой Олега. Они прощались, звенел счастливый голос Алеши, предвкушавшего поездку в деревню.
“Байкал, гулять,” - позвал Олег. Они вышли во двор. Лера соображала, что сделать, чтобы задержать мальчика на три роковые минуты и сорок, нет, уже двадцать секунд.

Три минуты и двадцать секунд.
Вот Алеша поскакал на одной ноге, а Олег с Байкалом направились в сторону улицы.
Лера обогнала Олега и присела на корточки перед псом.
Лера неоднократно и давно убедилась, что животные, в отличие от людей, их видят.
Ей нравился этот красавец-овчар.
Она уже успела с ним подружиться. Байкал сначала настороженно принюхивался к ней, беззвучно вздергивал верхнюю губу и пятился, но постепенно привык, позволял себя гладить, даже повиливал хвостом в знак приветствия, когда Лера незримо заходила проведать своих подопечных.
“Байкал, - беззвучно позвала Лера, - Байкал…”
Она прикоснулась к сознанию Байкала, показала ему нож в руке убийцы, кровь на полу, умирающую женщину, - служебный тренированный пес немедленно отреагировал.
Он коротко, утробно взвыл и рванул поводок, чуть не уронив хозяина. Олег привык доверять боевому товарищу, раз Байкал так рвется, значит, случилось серьезное. Лера летела низко над землей, Байкал скачками следовал за ней, Олег еле поспевал за ними.
Алеша был почти на середине своего двора, когда Байкал залаял и запрыгал. Алеша остановился, развернулся, увидел Олега, Байкала, заулыбался и побежал навстречу.
“Вы все-таки решили сами? Тогда я лучше мамку сюда позову, да, дядя Олег? Я сейчас! Я мухой!”
Но Байкал встал перед ним, преграждая дорогу, а когда Алеша попытался обойти пса, то даже прихватил зубами рукав его курточки.
“Погоди, Алеша, - придержал его и Олег, - Байкал зря кипишить не станет. Давай немного подождем и разберемся, что тут за чепухень творится”.


Три минуты и двадцать секунд.
Усталая худая женщина с тяжелыми сумками (поварихи в школьной столовой ей отдавали, что оставалось после обедов) шла, привычно раздражаясь на мужа и предстоящий вечер: небось, уже нажрался, тварь безрукая, опять будет доставать своей ревностью “От кого Алешку нагуляла?”, от кого, от кого, было бы от кого. Кому я нужна, кто на меня польстится… Замуж за него шла, думала, ладно, пусть инвалид, все ж таки мужик, штаны в доме, с квартирой, стерпится-слюбится. Алеша вот родился… а жизни как не было, так и нет.
Ей хотелось уже дойти поскорее. Бутылка водки в сумке грела душу предвкушением первого вдумчивого глотка, когда спиртное теплой мышкой проскользнет в желудок, расслабит, отгонит голод, голова станет легкой, непосильные заботы отступят на время, а в бутылке еще много. Если уже пьяный,  подумала она, херушки с ним делиться, хватит с него и того, что выпил. Бьешься тут, как рыба об лед, и даже не выпить спокойно.

Михаил попытался привлечь ее внимание к себе - бесполезно. Она была настолько сосредоточена на мечтах о предстоящей выпивке, что не реагировала на посторонние мысли.
Тогда он столкнул ее с цыганкой. “Дай погадаю, красивая, всю правду расскажу! Что было, что будет, чем сердце успокоится,” - привычно затараторила цыганка, подметая заплеванный тротуар грязной цветастой юбкой.
Женщина шарахнулась, взмахнула сумками, обругала цыганку: “Ходют тут всякие! Иди, побирушка, нах, ничего мне от тебя не надо!”
Тридцать секунд выиграно.

Три минуты двадцать секунд.
Гриша возник на лестничной площадке, закрыл ладонью дверной глазок, начал колотить ногой в соседскую дверь с пьяным криком: “Открывай, сука! Ты к моей бабе шляешься?! Убью гадину!”
Пожилая соседка заголосила на мужа: “Алкаши проклятые! Звони в полицию давай, хватит терпеть, сил моих нету никаких!”
Сосед позвонил и заорал в трубку: “Будете вы уже что-ни-то делать, в конце концов?! За что вам только зарплату плотят! Опять этот алкоголик нам дверь ломает, сломает, кто платит за ремонт будет? Президент?”
Дежурный перекосился, как от кислого молока на больной зуб, набрал радиопатруль: “Всем экипажам, кто там ближе всех к Самоходной номер 5? Опять наш инвалид буянит”.
Экипаж, ужинавший в машине бургерами, картошкой фри и кофе из картонных стаканов, принял вызов со вздохом.
“Опять эта жертва чеченских террористов? - спросил водитель. - Чего он там творит?”
“Соседям дверь ломает, - ответил напарник, допивая кофе и запихивая остаток бургера в рот. Речь его стала невнятной. - Поехали, что ли?”
Им ехать две минуты.

Две минуты пятьдесят секунд.
Женщина, отмахавшись от цыганки, продолжила путь, бормоча себе под нос “Развелось тут всяких, понаехали, как будто столица резиновая…”
Ей осталось идти не больше двух минут до дома.

Алеша послушно присел на лавочку рядом с дядей Олегом и Байкалом. Байкал сразу успокоился. Алеша принялся чесать его за ухом и гладить по голове, Байкал тыкался мордой ему под мышку, делая Алешу абсолютно счастливым.

Две минуты сорок секунд.
Невидимый Михаил стоял рядом с Алешиным батей, готовый на прямое вмешательство, чтобы помешать ему убить жену и сына.

Одна минута тридцать секунд.
“Алеша в безопасности,” - сказала по общей связи Лера.
“Патруль едет, - отозвался Гриша, - должны успеть за пятьдесят секунд до точки невозврата. Как с женщиной?”
“Под контролем, - отозвался Михаил, - если будет надо, войду в прямой контакт”.
“Отлично, ребята, - сказал Васильич, - работаем дальше”.

Озверелый, непохожий на человека батя полез в ящик стола. Михаил подтолкнул его под локоть. Ящик вырвался из рук и упал с грохотом на пол, раскидав содержимое по всей кухне.
Инвалид зарычал, сквозь алкогольную муть пытаясь рассмотреть, что и куда отлетело.
В замке завозился ключ.
Вошла усталая жена с сумками, увидела окровавленное полотенце на полу, швырнула сумки под стол, кинулась к плите, схватила сковородку и заорала: “Ты чего удумал, придурок ты, алкаш! Ты чего моим полотенцем полы моешь?! Ты его покупал? Ты его стирал? Да я тебя сейчас языком заставлю все тут вылизывать!..”
Батя сделал шаг ей навстречу.
“Языком? Языкоооом?!”
Он замахнулся. Но руки его были пусты.

Ростислав, с закушенной губой наблюдавший сцену, не выдержал и подтолкнул к его руке нож-секач. Это было настрого запрещено, но он не совладал с собой. Ничего. Победителей не судят. Завтра или послезавтра он принесет такое сокровище, что эта мелкая шалость ему простится. Поэтому он накинул на пернатого заклинание, лишив того возможности действовать на минуту времени.

Пятьдесят секунд.
В дверь заколотили. “Откройте! Полиция!”
Женщина, держа сковородку наизготовку, закричала: “Допрыгался, алкаш! Щас тебе объяснят, почем фунт пятаков…” - и отправилась к двери. Она уже повернула ручку замка, когда муж с ревом “Ааааа, твой еб@рь явился! Убью суку!” - рубанул ее секачом по шее, перерубив ключицу, трахею и все артерии до шейных позвонков. В позвонках нож застрял.

В распахнутую дверь ворвался патруль. Убийцу скрутили, он еще дергался и орал невнятно.
Смерть женщины была мгновенной.
Вызвали следователя с бригадой и труповозку.

© Анна Чадвик