Жизнеописание от нуля до 17-ти. Часть 3-ья

10.                ----- Воспоминания по фотографиям. 2-й класс -----
Перед тем как перенестись в то, давно забытое, время (или, выражаясь высокопарно, перед тем как «бросить ретроспективный взгляд») положил я перед собой 2 школьные фотографии и они помогут мне вспомнить начальные школьные годы. Я ведь хочу не просто побывать на экскурсии, а хочу пожить в той обстановке (вернуться в неё). Хочу пристальнее вглядеться и вжиться в ту атмосферу и её почувствовать. И фотография (тень прошлого) здесь, конечно, какой никакой, а помощник. Другого подсобного, объективного и достоверного источника информации у меня нет.
Вот бы перенесла меня в детство "машина времени"! Но машина сия (пока!?) не более чем плод воображения писателей - фантастов.

На одной фотографии мы (2-ой "б" класс) расположились во дворе возле стены школы. Дело было в мае 1950 года. На обороте другого снимка, сделанного в классе, надпись: - "3-й класс, 1951 год".
На 1-ом снимке, в центре, сидят: наша классная мама - Мария Дементьевна и завуч (по фамилии Зайцева). Её сын Витя Зайцев учился в нашем же классе. Вокруг этого центра сгруппировались мы – 34 хлопца. Головы у большинства стрижены под "0"; у некоторых - причёски ("чубчики"). Почти все в верхней демисезонной одежде (курточках, френчиках). Одеты очень скромно, если не сказать бедно. Не всегда узнаваемые мальчишечьи лица и выветрившиеся из памяти фамилии и имена. Помню только некоторых.

Я сижу на земле в нижнем ряду с высунутым языком. Когда садился, подтянул штанины, да видать перестарался; слишком высоко задрал. Видны чулки и ботинки. В руках у меня портфель; держу его обеими руками. В левом нагрудном кармане рубашки от спортивного костюма белеет носовой платок(?). Не помню, почему я высунул язык. Наверное, не от большого ума, а с чьей-то подачи. Кажется, кто-то подсказал! Не могу сказать о себе, что озорничал в детстве. Скорее наоборот. И вот на тебе. У всех языки там, где им и положено быть, а я язык высунул, немного склонил стриженую голову вправо и глаза прищурил.
Да…, лица на фотографии не всегда узнаваемые. Открытые мальчишечьи лица. Каждое лицо – характер. У каждого свой (ещё небольшой) жизненный опыт, своя правда и своё понимание жизни. На многих (но не на всех) лицах мальчишечий максимализм и решительность.

Так кого же я всё-таки помню? И что я помню?
В верхнем ряду (слева) первого и третьего не помню. А второй слева в том же ряду Радченко. Учился слабо и после какого-то класса остался(?) на 2-ой год. Далее Чистяков. Рядом с ним Толик Богданов. С Богдановым в 10-ом классе участвовал я в школьных, городских и областной математических олимпиадах. Сохранилось “Посвiдчення” (Свидетельство) от 5 апреля 1958-го года. В нём написано, что я принимал участие в городской олимпиаде юных математиков и моя работа оценена балом 4 (Добре – Хорошо, то есть). А вот на областной олимпиаде мне все или почти все(?) задачи не покорились. Запомнилась, например, такая задача. Извлечь корень квадратный из числа 0,99..9 (всего 60 девяток) с точностью до 30-го десятичного знака.

История с этой задачей показательна и заслуживает, пожалуй, отдельного рассказа. Ведь она (эта задача) меня практически всю жизнь интриговала и после олимпиады я к ней, время от времени, возвращался; как к любимой занозе; никогда полностью из виду я её не упускал. Мы знаем, что для того, чтобы избавиться от занозы и о ней забыть, её надо вырвать. Но часто бывает так, что многократно пытаешься это сделать, пробуешь вытащить, а она вросла в твоё мясо и тело и не вырывается, потому что у тебя к ней нет правильного подхода. В результате, ты вынужденно сросся с занозой и если отступаешь, то временно, ведь заноза-то осталась и забыть о себе не даёт. В общем, задача неизменно мне не поддавалась и поддалась лишь в сентябре 2010-го года! Решение оказалось простым, но, в своё время, у меня почему-то мозги не сработали. Так каково же решение? А вот какое. Привожу его с удовольствием.
Для того, чтобы получить значение квадратного корня с точностью до 30-го десятичного знака надо извлечь корень и посмотреть в полученном значении корня на 31-ую десятичную цифру. Если 31-я цифра меньше 5-ти, то к 30-й цифре следует добавить 0, если же 31-я цифра больше или равна 5-ти, то к 30-й цифре следует добавить 1.
Остаётся выяснить значение квадратного корня по 31-ую цифру включительно. Чтобы сделать это следует учесть, что число, из которого извлекается корень меньше единицы. И, следовательно, значение извлечённого корня тоже будет меньше единицы, но больше(!) подкоренного выражения. А это значит, что извлечённый корень будет выражаться числом 0,99..9 (всего 60 девяток) плюс ещё некоторая добавка. Но коль скоро 60 цифр в извлечённом корне девятки, то и 31-ая цифра тоже 9. Таким образом, при округлении значения корня до 30-ой цифры к ней (к 30-ой цифре) следует добавить 1. Сделав это, мы получим, что искомое значение корня с точностью до 30-го десятичного знака равно 1.
Такая вот задача, которую как оказалось, я решал практически всю жизнь (задача длиною в жизнь).

Но, двинемся дальше. Рядом с Богдановым шалун Слесарев с хитрым лицом проказника. Он постоянно исподтишка проказничал на уроках, но когда его одёргивали, то искренне(!) обижался и говорил, что ни в чём не виноват!

Справа от Слесарева мой закадычный друг Валька Голод; будущий художник и архитектор в Одессе. С Валькой мы в старших классах сидели за одной партой. Это была последняя парта, если стать лицом к классу, то в левом ряду. Перед нами сидели Роза Левина и Алла Савченко.

Жил Валька с мамой в небольшом частном домике на Лесковице на ул. Глеба Успенского, дом 23. Я бывал у него, а он - у меня.
Валька хорошо рисовал, а я увлекался фотографией. И в связи с этим моим увлечением предложил Валька пойти на Болдину гору, взобраться на тамошнюю колокольню и с её высоты сфотографировать Чернигов.
Валькино предложение мне понравилось, было мною принято, и в условленный день и час подошёл я к его дому и постучал в калитку. Валька ждал, был уже собран, и мы отправились. По улицам до Болдиной горы, от расположенного в низине Валькиного дома, не более двух кварталов. Но мы рванули огородами и хорошо знакомыми Вальке тропами и тропинками. Быстро добрались до горы, лихо взобрались по её крутому склону и минут через 15..20 оказались возле Троицкого собора, колокольни и монастыря.
На дворе был год 1957-ой, и особенность той эпохи состояла в том, что государственная идеология в стране легко обходилась без религии. Религиозное мировоззрение не только не было востребовано, но и, скажем мягко, не приветствовалось. Посему поэтому собор и колокольня не функционировали, пришли в запустение и постепенно разрушались. Что же до монастыря, то он жил своей монастырской жизнью.
Колокольня была почти полностью отгорожена от внешнего мира высоким дощатым забором. Много позже я узнал, что её высота 58 метров и построена она была в 1775-ом году. Слышал ещё, что строили колокольню по чертежам архитектора Растрелли, построившего, как известно, Зимний дворец в Петербурге. Так ли это - не знаю, но тот, кто видел оба строения, без труда заметит, что колонны Зимнего и колокольни схожи.
Троицкий собор огорожен не был и я с интересом вокруг него ходил, рассматривая на стенах сохранившиеся строгие и назидательные лики святых и читая, почти не понимая смысла, подписи под ликами на церковнославянском языке. Рядом с наглухо заколоченной входной дверью собора была прикреплена массивная потемневшая от времени металлическая табличка, а на ней надпись на украинском языке, примерно следующего содержания: "Троiцкий собор. Памятник архiтектури ХVII сторiччя. Охоронюється державою, пошкодження караєтся законом".

После собора подошли к колокольне, вернее к забору, отделяющему её от суетного 20-го века. Прошли через узкий проход вовнутрь и оказались в веке 18-ом, на территории, ограниченной стенами колокольни и забором. Из-за забора теперь видны были только кроны высоких деревьев, а остальную цивилизацию 20-го века мы не только не видели, но и… не слышали. Забор, оказывается, хорошо гасил звуки! Иллюзия переноса в другое пространство и время была почти полной! Мы сразу перестроились и, по-моему, присмирели! Разговаривать стали вполголоса, и физиономии наши от внутреннего волнения вытянулись.
Устремлённое вверх, поднимающееся уступами здание колокольни вблизи казалось очень высоким. Мощные, построенные на века, стены; пустые глазницы окон. В некоторых местах стены повреждены и видна кладка из старинного кирпича. Захламлено; куски кирпича; мусор; дух запустения.
«Иногда здесь бывают взрослые»,- рассказывает Валька,- «пьют, курят, играют в карты. А так… в основном хлопцы! А ещё здесь много ворон и пугливых одичавших котов. Хлопцы за ними гоняются».
Через пустой дверной проём входим в колокольню. Через 10..20 секунд глаза привыкают к полумраку, а лёгкие - к застоявшемуся, затхлому воздуху. Посеревшие, потемневшие от времени стены помнят имена своих создателей и звонарей. Их имена стены помнят, а вот нацарапанные надписи на русском языке лучше бы не помнили!
Под ногами слежавшийся многолетний мусор и куски кирпича. Справа от входа поднимается лестница шириной до метра, и мы следуем её приглашению. Валька на правах хозяина и экскурсовода быстро и уверенно идёт первым. Я стараюсь не отставать и всё же отстаю почти на полпролёта. Иногда Валька скрывается вверху, за лестничным изгибом, и тогда я остаюсь в одиночестве. Нигде никого! И только откуда-то сверху доносится Валькин голос.
Преодолеваем несколько лестничных пролётов и вступаем на посещаемую, обжитую лестничную площадку. Валяются окурки, осколки, потемневшие от времени обрывки газет.
Выше следы пребывания людей не просматриваются, но нас это не останавливает; упрямо лезем вверх. Эта часть лестницы резко отличается от предыдущей повреждениями. И проход по ней в некоторых местах просто опасен! Одно место на всю жизнь запомнилось - от ступени отколота большая её часть, и ширины осталось сантиметров 30. Ограждения, разумеется, нет, и на высоте это страшновато! При потере бдительности недолго и загреметь... в пропасть. Тоже может случиться и от избытка воображения. Закружится голова, и...
Поднимаемся… и вниз стараемся не смотреть. Только не опускать голову! Сегодня, коль я это пишу, а вы читаете, то понятно, что всё мы преодолели, благополучно добрались до верхней площадки, а затем спустились вниз!
На верхней площадке колоколов нет, и лестницы выше неё тоже нет. Отличие этой площадки от остальных ещё и в том, что она не ограничивается стенами колокольни и с неё можно выйти на огороженный балкон. Рассматриваем площадку, место, где когда-то крепились колокола и выходим на свежий воздух; на балкон. Здесь много света, ветерок и можно подышать и осмотреться; что мы и делаем.
Осматриваемся: влево, вправо, перед собой - и видим величественную панораму города! Направо, налево и до видимого горизонта сплошной Чернигов. Рассматриваем его, узнаём знакомые места, и я делаю своей «Сменой» несколько снимков. Фотоэкспонометра у меня нет. День солнечный, света в избытке, выдержку и диафрагму установил на глазок, и получились из-за этого снимки темноватыми. Да ещё и разрешения не хватило. Не «Сменой» надо бы снимать, а «Зорким», «Зенитом» или «Киевом». Но такой техники у меня в то время не было.
Насмотрелись вдаль, и переключаемся на ближний план. Рассматриваем то, что рядом, и видим почти под нами, далеко внизу тёмную металлическую крышу Троицкого монастыря. Рассматриваем её, и вдруг(!) Валька рассказывает: «Некоторые ребята захватывают снизу котов и забираются с ними сюда; на эту смотровую площадку. И потом, сверху, с площадки бросают(!) котов на крышу монастыря»!
«И ты знаешь»,- продолжает он,- «с какой высоты кота не брось, он всё равно приземлится на лапы. Летит вниз, кричит и изворачивает тело так, что обязательно на лапы опустится»!
От его рассказа меня коробит! “Но ведь коты разбиваются о крышу?!”, - полувопросительно, надеясь на чудо, спрашиваю я.
Но, нет…, надежды мои напрасны! Валька подтверждает: «Разбиваются. И остаются на крыше. Монахи потом ругаются»!
Спустились мы с колокольни так же, как и поднялись на неё без происшествий. Возвращались теми же тропами и огородами и снова пришли в Валькин двор, и Валька выпустил меня через калитку. Шёл я домой и размышлял о “котах на крыше монастыря”. Не выходили они из головы, испортили в тот солнечный день настроение. Не вышли они из головы и сегодня.
Ну и забавы были у «ребятишек»!

«Ребятишек?!» Но откуда берутся такие «ребятишки»?
Я не верю, что садистские наклонности и жестокость по отношению к «братьям нашим меньшим» наследуются генетически. Но если они не врождённые, то значит приобретённые - продукт воспитания. Специфического воспитания!
В чем специфика? Она в том, что если заглянуть в головы этих «подонков», то увидим зияющую пустоту в том месте, которая отвечает за мораль и нравственность. Слово «подонков» пишу с сожалением и горечью, потому что «ребятишки» наверняка(!) в детстве были лишены родительской любви и нежности. Их заменили избиения и издевательства; унижение и попрание человеческого достоинства; злоба и немотивированная жестокость! И никакого тепла и сочувствия, и ничего человеческого, и никакой надежды! Вокруг звериные рожи! Не станешь зверем - не выживешь! Погибнешь!
Можно ли после этого удивляться, что в такой среде воспитываются садисты, с удовольствием наблюдающие за мучениями тех, кто оказался в их власти? Садисты – это морально-ущербные люди и именно они совершают подавляющее большинство преступлений против личности. И так будет - пока наше общество не выздоровеет!»

Дома у Вальки были карандашные и акварельные рисунки. Он их называл этюдами. 3 рисунка (с дарственными надписями) подарил мне. На одном рисунке (гуашь?) изображена одна из многочисленных черниговских церквей – Ильинская. Надпись: “Борьке на память! От его друга художника, но, тем не менее, артистического человека” (сентябрь – ноябрь 1957 г). На другом рисунке (гуашь?) – могучее раскидистое дерево (дуб?). Надпись: “Борке от В. Голода. Природа не храм, а мастерская. Человек в ней работник”. (И. Тургенев) (Январь 1958 г. Чернигов). На третьем рисунке, выполненном в карандаше, изображено здание Нового Эрмитажа. Скульптура атланта. Надпись: “На долгую память моему другу В. Борису от В. Голода”. Ну а ещё, он добавил мне на память орнаменты в мой фотоальбом.
Однажды Валька взял меня с собой на этюды (на природу). Отправились мы с ним на «Телячий» остров. Этот безлюдный песчаный, поросший ивняком, остров (метров 200 в длину и метров 20 в ширину), расположен посредине Десны у Киевского моста в нескольких километрах от Чернигова.

День для этюдов и отдыха выдался великолепный. Чистейший пляжный речной песок, чистая прохладная быстротекущая деснянская вода. Зелёные речные берега по обе стороны острова. «Экзотика» - так сказал бы я сегодня. Валька пристроил походный мольберт и принялся рисовать, видимый с острова, утопающий в зелени, берег Десны. Я наблюдал за его работой и сравнивал этюд с оригиналом. Постепенно на рисунке появлялись очертания противоположного берега, плакучие ивы, свесившие свои ветви чуть ли не до воды; небо с облачками; речные струи...
В общем, день наш прошёл великолепно - купались, загорали, отдыхали.
В 9-ом и 10-ом классе сидели мы с Валькой за одной партой. Он где-то раздобыл старый задачник по стереометрии с хитрыми задачами и решениями. И мы решали те задачи. В том задачнике одна и та же задача была решена разными оригинальными способами. Мы с интересом разбирали варианты решений; схватывали идею и небезуспешно, воспользовавшись идеей, решали задачу. С задачами у меня было несколько лучше, он это чувствовал, обращался ко мне за помощью и я никогда не отказывал. С готовностью брался за задачу, мы вместе над ней кряхтели…, она поддавалась, а наша дружба к взаимному удовольствию укреплялась.

Однако возвращаюсь к фотографии 2-го класса.
Правее Голода стоит Фима Габелев, далее, выглядывает из-за его спины, Толик Полосмак, потом стоит чистенький и аккуратненький (с причёской "чубчиком") Алик Давидовский – наш отличник. Мама Алика работала в аптеке и приносила сыну, какие-то маленькие, полые внутри, съедобные кубики. Оболочка кубика, напоминающая по цвету гетинакс, а по структуре тонкий хитиновый слой, была сделана из чего-то съедобного. Я несколько раз был у Алика дома (в однокомнатной коморке) и видел эти кубики. Он их демонстрировал и показывал, как их надо есть. Приоткрывал верхнюю грань кубика, засыпал в кубик сахар, потом всю эту конструкцию помещал в рот на коренные зубы и с видимым наслаждением зубы сжимал. Говорил, что всё это полезно (с медицинской(?) точки зрения) и очень вкусно. Но... ни разу не угостил! С некоторых пор Алик под различными предлогами перестал меня приглашать. Может быть, мама запретила? Вообще-то, Алик был отличник, а я – нет.

Рядом с Аликом улыбающаяся физиономия нашего балагура и проказника Арика Рашала. Однажды (примерно, в 6-ом классе) он и Лёша Терехов, стоящий тут же во втором ряду, решили (начитавшись книжек и насмотревшись фильмов) в шутку или всерьёз отправиться в какое-то путешествие. Куда, не помню. Они тщательно и тайно к нему готовились и потом, никому ничего не сказав, отправились в бега. Их довольно быстро разыскали и вернули домой. В назидание всем нам их побег рассматривался на классном собрании. На том собрании они покаялись в содеянном и обещали больше никуда не убегать. Потом, об их неудавшемся путешествии рассказывали в передаче «Пионерская Зорька» и кажется, писали в «Пионерской правде». В передаче их назвали Аркадий Р. и Алексей Т.

Фамилию последнего в верхнем ряду не помню.
Во втором ряду сидят Валера Ларинин, Витя Заяц и Витя Сенин. Оба Вити в френчах. От Сенина в старших классах исходил нехороший запах. В младших классах я этого запаха не замечал. Такой запах бывает у людей, не умеющих пользоваться туалетной бумагой и не соблюдающих правила гигиены. Дурной запах исходил не всегда, а временами. Это подтверждает моё предположение о том, что дружба со средствами гигиены у Вити была ослаблена и соответствующие навыки привиты не были. Положение усугублялось ещё и тем, что Сенин пользовался одеколоном. Сидел он за одной партой с Галкой Костенко, и как она выдерживала весь этот букет одному богу известно.

Рядом с Сениным - Вадим Копыл; приятельствовали с ним в начальных классах.
Вадим хорошо учился и в старших классах был отличником, или почти отличником. После школы окончил в 1966-ом году филологический факультет ленинградского университета, отделение романской филологии. Специализировался в испанском и португальском языках; защитил кандидатскую. Занимался переводами, работал синхронным переводчиком, преподавал в пединституте им. Герцена, стал директором – членкором международной академии португальской культуры; бывал в испано-язычных странах.
С ранних лет у Вадима проявились задатки лидера, и однажды это привело к конфликту между ним и Толиком Филозовым. Толик пришёл к нам примерно в четвёртом классе. Его отец был, кажется, военным и их семья вернулась в Союз из Германии.
Толик был явным лидером - отлично учился, был собран, аккуратен, подтянут и умён. В общем, был образцом во всём. Помню, как мы, открыв рот, слушали его чёткие и точные ответы на уроках. Был он, конечно, и физически развит и на уроках физкультуры мы с восхищением смотрели, как безукоризненно выполняет он упражнения на снарядах и бегает на лыжах. В общем, равных ему в нашем классе не было!
Думаю, что Вадим Филозову завидовал и переросло это в борьбу за лидерство. Ну а Филозов, как мне представляется, к лидерству не стремился, но оно принадлежало ему, так сказать, "по умолчанию".

Я не был в курсе отношений между Вадимом и Филозовым и их конфликт явился для меня полной неожиданностью. Случилась их ссора в классе 7-ом, и инициировал её Вадим.
Это была какая-то размолвка по непонятому мною поводу. А главное и противное состояло в том, что Копылу удалось, личной размолвке придать общественное значение. Он представил дело таким образом, что своими действиями (или словами?) Филозов, якобы, обижает (или оскорбляет) наш класс. Далее он потребовал у Филозова извинений и когда тот отказался извиняться, собрал после уроков класс, в скверике возле школы. Вначале был разговор на повышенных тонах, а потом состоялся самосуд - каждый из присутствующих должен был Филозова ударить. Толик стоял под деревом; рядом мы - враждебно настроенные одноклассники. Первым ударил Филозова по лицу Вадим. Затем били другие; кто по лицу, а кто по телу. Затем, чтобы ударил каждый, Вадим неукоснительно следил.
Вот и я, когда подошла моя очередь, ткнул Толика в бок. Не понятно за что! За компанию?! Этот свой позор, трусость, предательство и подлость я вспоминаю со стыдом всю жизнь! От стыда так и не оправился! Посмотреть Толику в глаза так и не осмелился! Попросить у него прощения тоже не удосужился!
Он же никогда и ни с кем о том случае не говорил и зла, насколько я могу судить, ни на кого не держал. Просто он был выше этого! После окончания с золотой медалью школы Филозов поступил в МГУ(?). Вот здесь http://upmsu.phys.msu.ru/abc1964.html среди выпускников физического факультета МГУ 1964-го года нашёл я Филозова Анатолия Филипповича. Слышал, что по окончания МГУ он был связан с ядерной физикой, вроде бы, облучился и рано умер.

Первый справа от завуча Зайцевой – Вова Сиротенко, второй – Чернявский, а третий – Приходько, которого я вначале ошибочно принял за Макарова (по прозвищу "Модяр"). Помню, что когда наши хлопцы на переменках боролись или стукались, то проигравшие в противостоянии говорили: "Пойду Модяру скажу". Тем самым они как бы искали у Макарова защиту. Я долго не догадывался, что Макаров и Модяр – это одно и то же лицо, но тоже как-то при случае сказал: "Пойду Модяру скажу". При этом, я не знал кто такой Модяр; сказал просто так, чтобы добавить себе веса. Был как-то у Макарова дома и помню, что его бабушка поинтересовалась моей национальностью. Её бесцеремонный вопрос был мне неприятен, и я смешался, не зная, что ответить.

Рядом с Приходько Кононов. Я его ошибочно принял за Колю Малова(?); отличника и спортсмена. Малов сделал в последствии военную карьеру. Затем Витя Зайцев(?) – сын завуча. Как-то я и Вадим Копыл зашли к Зайцеву в гости. Смутно помню, что у них в комнате стояло помойное ведро и Витя туда мочился(?). Замыкает ряд Лёша Терехов, о котором я уже писал.
В нижнем ряду Рожалин(?), затем Юра Бичурин – отличник и хороший хлопец; будущий хирург. Когда классе в 7-ом обучение у нас стало смешанным и появились девочки, Юра стал дружить с Адой Мищенко. Впоследствии она стала его женой. Юра рано умер; коллеги хирурги не смогли его спасти от гнойного аппендицита!

Далее Гитько и Витя(?) Дробышев. У Вити кровоточили дёсны и был он неряшлив - жевал на уроках бутерброды и потом грязными, жирными пальцами касался тетрадных страниц, оставляя на них жирные пятна. А на пятнах расплывались чернила. Как после этого выглядела тетрадь, можете себе представить. А я сидел за Витей и эту тетрадь видел. Шла Мария Дементьевна по проходу между партами и остановилась рядом с Витиным соседом по парте. Заглянула со своего места в Витину тетрадь, перегнулась к нему, взяла тетрадь, посмотрела её, развернула страницей с чернильными разводами к Вите и укоризненно спросила: «Ну, что это такое?» «Такое» - это чернильные разводы на жирных пятнах.
У Дробышева был старший, очень похожий на него брат – третьеклассник и так получилось, что по окончании учебного года оба брата остались на второй год. Витя остался во втором классе, а брат - в третьем. И мы брата догнали, и он учился с нами в третьем классе.

Рядом с Дробышевым Каплан, а потом сидят: Эдик Голдовский(?), Белозёров (приехал в Чернигов из соседней Белоруссии(?)) и я - Боря Вольфовский с высунутым языком. Рядом со мной Зурахов, а потом - Билюба и Вовка Зиненко.

С Вовкой меня связывали прочные долговременные приятельские отношения. Он жил в 5..7 минутах ходьбы от меня в 2-х-этажном доме №10 на ул. Воровского, на 2-ом этаже.
Их семья: отец с матерью, бабушка и трое детей: Вовка (старший), Лёнька и Тонька занимали весь 2-ой этаж. В их просторной квартире было 3 или 4 комнаты, кухня, ванная и удобства. Жили на широкую ногу: хорошая мебель, одежда, посуда ну и, конечно, качественная еда. Другие, знакомые мне в те годы, квартиры, не шли ни в какое сравнение с Вовкиной.
В чём же секрет их благополучия? Он прост. Вовкин отец, Николай Павлович, был секретарём черниговского обкома партии по строительству(?), а мать - работала в Госбанке.
Налаженный быт, безбедное существование и контакты с бывавшими у них дома папиными сослуживцами отразились на Вовкином мировоззрении, умонастроении, поведении и манере держаться. И это сразу чувствовалось. В его суждениях было несвойственное мне знание изнанки жизни, зрелость, приземлённость и вера в то, что если не всё, то многое в жизни можно обрести по блату.

Я, в отличие от Вовки, был наивен и доверчив и изначально считал людей честными и порядочными. И должен сказать, что были у меня для этого основания; с честностью и порядочностью сталкиваться доводилось чаще, чем с низостью и обманом. И вдруг Вовка рассказывает, что для того, чтобы повысить оценку или добиться благосклонности и преимуществ для своего чада, поговорили с бескомпромиссной, как мне казалось, учительницей или с директором и получили желаемый результат! И учителя и директор, оказывается, с большей охотой прислушиваются к сильным мира сего, а к слабым прислушиваются с меньшей охотой, а то и вовсе, не церемонятся. «Но эти же учителя»,- упирался я в противоречие,- «учат меня и моих одноклассников социалистической морали и призывают руководствоваться в жизни моральным кодексом строителей коммунизма. Двойные стандарты?!»
Общаясь с Вовкой, я, пожалуй, впервые понял, что в нашем социалистическом обществе не все равны, и что на каждого (или почти на каждого) можно воздействовать или сверху, или сбоку, или как-то иначе. А воздействовать можно потому (понял я позже), что учителя зависят от начальства.

Я часто бывал у Вовки, и он заходил ко мне. Встречали меня всегда хорошо, но... иногда Николай Павлович - Вовкин отец, надо мной подшучивал. А шутка состояла в том, что он вдруг, меняясь в лице, ни с того ни с сего, начинал говорить со мной строгим, начальственным тоном и голосом. Я от неожиданности пугался и, видимо, выглядел при этом комично. Моё смятение его забавляло, и он гоготал: “го, го, го…”, а насмеявшись, спешил меня успокоить и говорил, что это шутка. Шутки и гогот не одобряла, кстати, ни Вовкина мама, ни Вовка. Они всегда приходили мне на помощь и отца останавливали. Потом я эти шутки раскусил и старался на них не реагировать.

У них частенько бывали обильные застолья. И если я наведывался, в отсутствие родителей, то Вовка подводил меня к заставленному яствами и бутылками столу, показывал какими коньяками, винами и закусками потчевали гостей и предлагал попробовать какой-нибудь коньяк. Я всегда отказывался, а Вовка частенько дегустировал диковинные напитки, оставленные по недосмотру ничего не подозревающими родителями. Отпивал он, конечно, немного; так, чтобы родители не заметили. От коньяка я твёрдо отказывался, но всё-таки пару раз хлебосольный Вовка, с помощью мамы, уговорил меня попить у них чаю и, возможно даже что-то съесть.

Вовка занимался фотографией и у него был двухобъективный зеркальный фотоаппарат «Любитель» и довоенный родительский фотоаппарат «Фотокор». Я тоже фотографировал, и он давал мне попользоваться Фотокором - очень удобным для портретной съёмки, аппаратом. Несколько снимков, сделанных Фотокором, у меня сохранилось.
Точно также я пользовался Вовкиными лыжами. Вспоминаю мягкие снежные зимы моего детства. Я прихожу к Вовке, прошу лыжи, и мне разрешают их взять. Лыжи в сарае, беру их и иду кататься с горки на территории Елецкой церкви и Елецкого монастыря. Накатавшись и надышавшись пьянящим морозным воздухом, усталый и довольный возвращаю в сарай лыжи и иду домой пить чай.

Николаю Павловичу, Вовкиному отцу, по штату была положена машина “Победа”. Водителем на ней был полный добродушный увалень - дядя Ваня. Вовка называл его Иваном, и он был почти как член семьи.
Однажды Николаю Павловичу потребовалось передать какой-то документ в Киев, и он послал нарочным в Киев Ивана. С Иваном собрался ехать Вовка и предложил проехаться за компанию и мне. Я, разумеется, согласился. Помню эту поездку (140 км). Вовка сидел на переднем сидении рядом с водителем, а я на заднем в одиночестве. Ехали очень быстро и комфортно. «Победа» всё-таки! Я смотрел то в левое, то в правое окно; боялся пропустить хоть что-нибудь. Быстро проезжали деревни, а между ними поля и леса. Лесов стало больше ближе к Киеву: ельник, сосняк, березняк; смешанный лес.
Добрались до нужного адреса в Киеве часа за два. Иван быстро выполнил поручение, освободился, показал нам немного Киев, повозил по нему (красивый город) и отправились мы в обратный путь. После часу езды, заехали в лес на перекус и перекусили, чем бог послал. А послал он мягкие булки-сайки с колбасой (тогда такие булочки назывались французскими), ситро и бутылку водки. Водку я, конечно, не пил, а бутерброд с колбасой, запивая ситро, ел с удовольствием. А Вовка и дядя Ваня немного приложились.
На обратном пути после еды и обилия впечатлений хотелось спать, и я кажется, немного вздремнул. Это была моя первая поездка в Киев.

В 2017-м году я разыскал Вовку Зиненко здесь:  http://www.kvirtu-pvo.kiev.ua/zas_zinenko.php . В этой справке есть Вовкино фото, и написано, что в 1968-м он окончил КВИРТУ ПВО и после успешного окончания училища работал в нём и преподавал. А в 1986 году уволен в запас подполковником.
А ещё Вовка (Владимир Николаевич Зиненко) - кандидат технических наук и у него более 50 изобретений, 10-ки научных трудов и монография.