Волчонок

Счастливчик шёл по коридору и не мог найти себе место. Он ковырялся в памяти холодной чайной ложкой с отвратительным металлическим вкусом, силился что-то вспомнить, но попытки были тщетны.
Вдруг что-то ткнуло его в колени.
На корточках сидел мальчик на вид лет десяти, его кожа была абсолютно серой, и он жадно, как рыба, выброшенная из воды, глотал воздух.
Счастливчик примерно понимал где находится и что тут можно увидеть, удивить его было действительно непросто, но он всё равно присел рядом и предложил помочь.
Мальчик вытянул вперёд руку, отказываясь от помощи. Некоторое время Счастливчик смотрел на него внимательно и очень обеспокоенно, а потом, когда дыхание стало чуть более ровным, а кожа чуть менее серой, он протянул бедняге руку и помог подняться и присесть на всепоглощающий зелёный диван.
- Счастливчик, ты что? Это ж для меня обычное дело! Мне так жаль, что я напугал тебя! Глянь, ты ж со страху серый стал почти как я! Всё хорошо, эй! Парень растянул свои синие губы в щербатой улыбке. Глаза его тоже были серыми и в них было гораздо больше, чем бывает в десять лет.
- Я… Счастливчик подбирал слова. Я запамятовал!
- А! Точно! Все Руины гудят о том, что ты всех нас позабыл. Журавли говорили, что у тебя какая-то апельсия, кажется рябиновая, или рубиновая… Не поймёшь этих Журавлей!
«Ретроградная амнезия» пронеслось в голове у Счастливчика, но он не стал говорить это в слух. Порадовался, что хоть что-то помнит и побоялся спугнуть мысли, но больше в голове не возникло ничего.
- Я тебе не верю! Не верю и всё! – мальчик наморщил нос. – Тебе даже девчонки не верят…! – сказал он с жаром, но не стал продолжать предложение – ему опять перестало хватать воздуха.
- А ещё – спокойнее и тише продолжил он, немного отдышавшись, говорят, что ты книгу пишешь. Может для этого ты у всех Историю клянчишь? Станешь второй Рифмой!
Счастливчик и рта не успевал раскрыть, чтобы слово вставить.
- Ладно, расскажу! Ты имя-то моё помнишь?
Счастливчик невнятно промычал в ответ.
- Волчонок! Меня зовут Волчонок! – он с жаром тряс руку счастливчика в своей холодной и мокрой серой ладони и без лишних слов начал свой рассказ.
Я уже родился таким, серым и никому не нужным. Дело в том, что у меня очень доброе сердце, поэтому оно не выдерживает всей той боли, которую я вижу. Журавли сказали, чтобы я об этом не думал вовсе, когда я рассказал им свою историю. Они сказали, что я это придумал, что так не бывает, нельзя ничего слышать и уж тем более запомнить. Но пусть я так думаю, если мне от этого легче. Они всё время просят приходить почаще, говорят, что у меня в голове слишком много мыслей для моего возраста, пугают, что, если я не буду пить ягоды и представлять какие-то глупости, мой мозг разделиться на много-много Волчат, и тогда уже точно никто не даст мне новое сердце, а моё старое такое раненное, такое слабое и искалеченное, что долго стучать не сможет. Только и делают Журавли, что пугают. А вообще, я думаю, они это со страху делают. И что им самим нас всех ужасно жаль…
Я не хочу об этом говорить долго, я всё-таки боюсь, что мой мозг разделиться на много-много маленьких Волчат, а ещё, я вспомнил, что забыл выпить ягоды, и кажется, неправильно рассчитал и отдал Травнице слишком много…
Мальчик говорил, царапая запястье ногтем. Только сейчас Счастливчик заметил, что все руки его испещрены красными полосами, и что ногти он стриг треугольником. Настоящий волчонок, серый, когтистый, клыкастый и безумно лохматый!
Крохотными смородиновыми гроздьями выступали кровавые капельки вдоль свежих порезов. Созерцая эту картину, мальчик немного успокоился и продолжил свою Историю.
Так вот, у меня очень хороший слух, как у настоящего дикого зверя. И когда я спал у мамы в животе, в тёплой и тёмной водяной комнате, когда я был совсем крошечным, я уже тогда слышал, как Мама с Папой ругались, уже тогда мне было их ужасно жаль, потому что они не счастливы друг с другом. Я ничего не видел, но часто слышал, как кого-то рвало, как кто-то с кем-то дрался, падал, и всё время слышал, как стучало стекло. Мне до сих пор становится больно от звона бутылок с Огнём, каждый раз сердце разрывается, кажется, это Огонь заставлял моих Маму и Папу ругаться.
 Я не знаю, что случилось на самом деле, кажется, приходили Кречеты. Кто-то говорил о том, что, когда папу отвезли в холодильник, самый грустный на свете Журавль доставал у него из глаза штопор, но что он вошёл совсем не глубоко и что возможно у папы даже сохранилось бы зрение, хотя, наверное, это было бы лишним. Я рад, что я не видел того, что случилось, мне страшно это представлять.
Когти опять потянулись к предплечьям, и Счастливчик сжал в своих руках ледяные ладони Волчонка.
Я слышал, что, когда Мама воткнула Папе в глаз штопор – я совсем не виню её в этом, она, наверное, испугалась, Папа часто бил её, наверное, ногами. Иногда больно было и мне тоже, когда он попадал ногами в живот. Наверное, у него были тяжёлые ботинки. Папу убила не Мама, а Огонь, он вышел из желудка и залился в лёгкие, когда папа, со штопором в глазу лежал на спине, а мама смеялась, и бутылки разбивались и разбивались, у меня до сих пор в ушах этот звон.
Как только я родился, Кречеты забрали меня у мамы. Говорят, что я не дал закрыть маму за решётку, что её пожалели, потому что у неё в животе я жил, у меня с самого начала было доброе сердце, я таким родился.  Не знаю только, в кого я такой. В маму или в папу? Наверное, в бабушку, или дедушку, я так думаю.
Меня отправили к Ненужным и там мне было всех ужасно жалко. У всех них было всё гораздо хуже, чем у меня, в тёплой водяной комнате было темно, и я ничего не видел, только слышал, и всего лишь от этого сердце сломалось! Если бы видел, оно бы, наверное, разлетелось на осколки, как те проклятые бутылки с Огнём. Я всё жалел их и жалел, выл и плакал… Уже тогда меня прозвали Волчонком.
А потом пришли Журавли и мы долго разговаривал. Они были сильно удивлены тому, что я всё ещё жив, и сказали, что меня совершенно зря отправили к Ненужным. А ещё, они обещали вылечить мою боль за весь этот мир, сказали, что это всё в голове, что нужно просто больше разговаривать и пить ягоды. И что тогда, когда мою голову починят, они даже смогут найти для меня новое сердце, если удастся всех убедить, что голова в порядке. Они так стараются, так часто разговаривают со мной, столько ягод дают… Мне ужасно их жалко, мне так жалко их труд! Я очень надеюсь, что не подведу их.  А ещё, я хочу, чтобы моё новое сердце было не таким большим и не таким добрым, мне ужасно больно, Счастливчик!