Прощание славянки

У Вити Губина из нашей залесной деревушки Поречье была собака.
Ну а дальше, как в той песенке про попа: -
- «Он её любил».

 И это уж точно. «Не разлей вода» парочка была. Ну а вот следующая строчка: -
- «Она съела кусок мяса», - тут, пожалуй, не в тему. Тут явный облом получается. «Шарику», как незатейливо называл хозяин чёрного кобелька, шматок мяса, должно быть, лишь грезился в предутренних снах.
Если кто из деревенских, бывало и бросит ему что - то из мясного, то лишь косточку куриную обсосанную, не больше.
Правая передняя лапа у пёсика была малость покалечена, и он, неотступно следуя за хозяином, заметно на неё припадал. Странная у него была морда: с коротким носом и выпученными глазищами.

А сам Витя был деревенским дурачком. Поговаривали сердобольные старухи, что прибился он к деревне ещё в свои молодые годы. Будто бросили его родители, отработав положенный срок в посёлке лесозаготовителей Северном.
Ну бросили и бросили. Мало ли сейчас и нормальных детей бросают? А тут – дурак – дурачком.
А с другой стороны не таким уж неадекватным идиотом он был. Плохо –бедно, а сам себя он обихаживал. Зимой печку в халупе топил, дровишек из сухостоя к ветхому крылечку приволакивал.
 Не работал нигде? Так сейчас в деревнях и тем, кто в силе да в разуме работы не найти. Простоватым Витя Губин был, - вот это правда. Улыбка до мочек ушей всегда была у него приготовлена для всех и всегда. Да ещё грабли рук с неподдельным радушием распахивал он при встрече, будто для объятий.

Летом обычной в нашей деревне была такая картина.
Сидит Витя Губин на чурбаке при входе в свою хижину.
У правой ноги, заглядывая в его мутноватые глаза притулился Шарик. Всё подачки ждёт. А хозяину на этот раз и дать дружку нечего. Но от настоящей голодухи деревня Поречье эти живые души всё же спасала и летом, и зимой. Поговаривали что кто – то где – то пенсию по инвалидности за бомжеватого Витеньку получает.
Как записной нищий, милостыни он никогда не просил и не собирал, Бога ради не вымаливал.
Делал он свои вылазки за съестным, можно сказать, с творческим подходом.
Кроме дружка Шарика была у Вити Губина и подружка – старая облезлая гармошка, с которой он мало, когда расставался. Кто – то из соседей, чтобы не выбрасывать малость осипшую хромку на свалку, подал её убогому. Вот и брал он её в свои рученьки – грабельки, когда песняк в животе затевался. Вставал у крылечка Ершовых или Громовых, или Сусловых, и так по всему порядку, и выводил всегда одну и ту же мелодию. Одну её, каким – то образом Витюня наловчился исполнять, всего одну. И был это российский символ -марш «Прощание славянки». В дождь, в мороз или в жару июльскую одна была у его гармошки и его тронутой немочью души песня –  вот эта песня дрог войны.
Ворчали, ругались старухи деревенские.
Пост ли великий, давление ли под погоду гнетёт, ну никак уж тут ни до песен и басен. А под окошком Витя – дурачок бравурный марш исполняет. Да ещё малость скособочившись, всепогодными кирзачами такт старательно отбивает. А гармошка сипит, будто и её душа задета.

Кряхтя, немочь свою преодолевая, выходит, бывало, бабулька к игрочишке. Перекрестит его коротенько и подаст горбушку хлебца.
Одет был Витя Губин всегда в чёрный шерстяной жилет с синтепоновым наполнителем и с множеством накладных карманов. А из – под него выглядывала давным – давно уже не свежая фланелевая рубаха. Во вместительные карманы – прорехи жилетки и складывал он куски милостыни. А поверх прикрывал всё ярко синей болоневой курткой. Была она застёгнутой или расхристанной, в зависимости от погоды.
Кроме десятка старух был в Поречье и дедок один, которого называли все «дед Алёшка». При встрече с Витей, всегда задавал он тому один и тот же вопрос:
- Витёк, ну и когда же мы с тобой жениться – то будем?
А дурачок со своей неизменной лучезарной улыбкой каждый раз отвечал шепеляво:
- Ты - то не знай коли, дед Алёска, а я так на Воздвиженьев день. Вот гляди, уж и гармоску нарядил.
 На поцарапанных плечиках его инструмента и места уже не оставалось от многочисленных ярких наклеек.
Как – то, ближе к осени, заехал в Поречье земляк наш, Костя Ершов. Жил он давно уже в Нижнем и давно уже был Константином Фёдоровичем – крупным и удачливым коммерсантом. Попьянствовал с недельку. Карасиков золотистых в пруду всё ловил, да на сметане жарил.
А уезжая, по доброте душевной, оставил он Вите Губину и снасти рыболовные и две картонные коробки всякой городской еды. Да в разноцветных баночках и слюдяных мешочках с яркими картинками.
И, как после оказалось, лучше бы местный благотворитель этого не делал. Отследили ведь ушлые проезжие молодцы Витино богатство. Проезжали с треском и грохотом мимо Поречья на мотоциклах пацаны залётные. Ну и позавидовали на удочки да консервы. Покуражились, разбросали всё.

И это бы ладно. Да попала кому – то из них под берцы с подковами гармошка, пнули, баловства ради. А она пискнула жалобно и рассыпалась на планки да кнопочки.
Недолго жил после этого Витя Губин. Нашли его в перелеске. В кустах таловых. И не болел ничем, а умер в одночасье. Господь прибрал.
Шарик после похорон куда – то запропастился.
А ведь и хватились в Поречье незадачливого гармониста Витю Губина. И марша «Прощание славянки» в его исполнении.  -------- 12. 10.