Дрова кололи ломом

 
      Заварилась большая потасовка в четырехугольнике Беларусь – Польша – Литва –
Украина. Гуманитарная катастрофа с нелегальными беженцами. Откуда она взялась?
Вдруг ни с того, ни с какого Беларусь превратили в транзитный коридор, обиженных
войной и жизнью, беженцев. Откуда они появляются в Беларуси, толком никто не знает.
Толи их сбрасывают в Беларусь с самолетов, толи их привозят неизвестные самолеты или
поезда из России. Едут семьями, беременные, с маленькими детьми. Почему Беларусь, не
имея соглашения о пропуске этих нелегалов с Литвой, Польшей, Украиной, доставляет их
на границу и требует проявлять гуманность: кормить, поить, строить лагеря. Пропустила -
так корми, пои, одевай, давай жилище пока не достигнете соглашения. Теперь обратная
сторона медали. В жизни я видел два типа беженцев.
Моя первая учительница – Пелагей Афанасьевна Чехова со взрослой дочерью
успели выскочить со смертельного окружения  Ленинграда. Они только добраться до
станции Коммунары, где и осели в одиноком деревянном домишке. 1941 год, конец лета.
Они понимали, что им предстоит прожить голодную зиму, поэтому вместе с дочерью
сразу отправились на пустыри, где рос топинамбур (земляная груша). Копали его,
переносили к дому, копали траншее и засыпали землей, сверху клали опавшие листья.
Топинамбур может храниться только в земле. До позднего вечера были в лесу. Собирали
грибы, рябину, калину, дикие груши, яблоки и сушили их.  Оказывали помощь соседям  в копке картофеля. Местные жители помогали, как  могли, перезимовать полуголодную зиму. Платили за работу картошкой. Так они боролись за жизнь до осени 1943 года. Ранней весной сажали щавель, петрушку, тыквы и так далее. Трудились, как говорят,
в поте лица своего. Отремонтировали печь, привели в порядок участок вокруг дома. В
1945 году в этой избе, которая состояла из одной комнаты и крохотной перегородки для
кухни, поставили два ряда парт. На первом ряду теснились мы - первоклашки, на втором
ряду – третий класс. Пелагея Афанасьевна вела сразу два класса. Она успевала дать
задание нам и послушать ответы третьеклассников. Вторая смена была второй и
четвертый класс. Я до сих пор удивляюсь, откуда брались силы у этой пожилой женщины
и ее дочери совершать такой подвиг.

  1996 год. Обломки Советского Союза. Таджикистан. Идет гражданская война.
Таджики воют с таджиками, кому быть у власти. На улице Торфяной города Барановичи
появляется семья таджиков в количестве 12 человек. Среди них четыре мужчины, один из
них с седой бородой и белой чалмой на голове – аксакал, четыре женщины, четверо детей,
двое восьми – девяти лет и двое – год – полтора. Привез их сюда Мамед – тридцатилетний
мужчина, который некогда проходил воинскую службу на аэродроме в нашем городе.
Найти жилище для такой оравы – дело дохлое. Но моя соседка Елена Абрамович -
сердобольная душа, уступила им свой старый домишко, который требовал ремонта, а
денег у нее не было. В доме была электроэнергия, вода, печное отопление, плита на
твердом топливе, так сказать, все условия. Вот площади было маловато - тридцать
квадратных метров комната и пять квадратных метров кухонька. Уступила дом, не требуя
оплаты. И поселилась эта семья наискосок моих окон, против окон соседа, так же
сердобольного и доброго человека. Дело было ранней весной. Старушка не только
позволила жить в доме, но и отпустила им пару соток земли в южной части своего
участка, дабы опаленные войной беженцы, могли заниматься огородничеством. Но это
были странные беженцы. До сих пор я представляю, что большинство нелегалов именно
такие. Рано утром Мамед и его родственник, в сопровождении третьего молодого
человека, вешали на шею табличку, где написано «Помогите беженцам, жертвам
гражданской войны в Таджикистане». И шли на рынки и вокзалы. Если с ребенком на
руках просит женщина, ей помогают, а если мужчина с ребенком, то помогают вдвойне, а
тем более жертвам войны.


Да, это были странные беженцы. Они утверждали, что вся семья были чабанами -
имели много овец. Но бандиты, которые пришли из-за рубежа и местные исламисты
забрали овец и сожгли их жилице, поэтому они вынуждены были бежать в Беларусь.
Странность этих беженцев заключалась в том, что они не умели пользоваться
элементарными орудиями труда: лопатой, топором, пилой. Сосед из – за сострадания дал
им пилу и острый топор, но они продолжали колоть дрова ломом. Делали это в пять часов
утра. Громкие удары будили не только соседей, но и подальше. Они не пользовались
плитой, которая была в доме, а предпочитали готовить пищу во дворе на костре. Старик
молился, по – моему, целыми днями. К позднему вечеру они завершали свою трапезу и
заходили в единственную комнату – 32 кв. метра. Как размещалось там 12 человек не
понятно.
Семья беженцев появилась в конце мая. Сердобольная старушка им так же дала
лопаты, грабли и даже ручной культиватор, но женщине не прикоснулись ни к одному
инструменту. Почему – то они целыми днями сидели на корточках под окнами и ждали,
когда мужья придут «с работы». Двое несовершеннолетних мальчика оставались сами по
себе. В то лето был урожай яблок «белого налива». Мы яблоки сушили, ставили компоты,
делали повидло, продавали, но излишки были велики. Тогда мы с женой мыли опавшие
яблоки, клали в ящик и выставляли у ворот на улице. Проходившие мимо люди, особенно
с детьми, брали и угощались ароматным «белым наливов». Но странно вели мальчишки –
беженцы. Им было лет по 8-9. Они подходили к ящику, надкусывали и бросали на землю.
Что они искали, таким образом, не понятно. Когда я подошел к женщинам – мигрантам,
сидящим в бурьяне, и задал вопрос: «Почему они не возьмут яблоки и не сварят компот и
не сделают заготовки на зиму?». Они молча встали и ушли во двор. Оказывается,
мусульманкам с посторонними мужчинами говорить нельзя.

  Из чувства сострадания к этой семье, будучи к совхозе «Перховищский», я
обратился к директору совхоза с просьбой трудоустроить эту семью и, при возможности,
дать им кров. Директор совхоза с радостью согласился: «Трем мужчинам мы работу
дадим на ферме, пусть они присматривают за коровьим стадом. Старика пристроим на
этой ферме ночным сторожем. Кстати, у меня есть и жилище для них в оставленном
домике. Там две комнаты и кухня. Правда, дом требует ремонта. Для восьми человек
отремонтировать дом не составит труда. И рядом с домом водоем». Когда я сказал, что
они чабаны и имели много овец, директор рассмеялся и добавил: «Вот им и карты в руки.
Пусть разводят в колхозе овечье стадо. Пастбищ достаточно».

   Когда я рассказал об этом предложении Мамеду, он сказал, что мне нужно
посоветоваться с аксакалом - он у них старший. Дело было вечером. Я зашел во двор,
поздоровался и попросил отойти в сторонку аксакала. Он, как обычно, был в белой чалме
и расшитом национальном халате. Как только я сказал, что есть работа и жилище, старик
оживился и сказал, что это хорошо. Он, кстати, прекрасно владел русским языком. Но
слово «совхоз» вызвало у старика такую реакцию, словно ему в ягодицу воткнули шило.
Он подхватился и, ни слово не слово говоря, побежал в дом. На этом моя
благотворительная миссия закончилась. Дело шло к осени. Никто из них не копнул земли
лопатой. Жили на подаяния. На плодородной земле, напротив окон дома вырос бурьян,
где целое лето просидели беженки. В сентябре месяце ребята пошли в школу. Проходя по
улице, мимо дома, где жили мигранты, на детей обрушивались комья земли и гнилые
яблоки. Это до такой степени обнаглели мальчишки – беженцы. Естественно, жители
возмутились и пожаловались участковому. После беседы с участковым, наши бедные
жертвы войны стали собираться уезжать в сторону Гродно. Как говорил мне Мамед:
«Ближе к западной границе». Они мечтали попасть в Германию или любую другую страну
Евросоюза. Дальнейшая судьба жертв Таджикской войны автору не известна.
Так что беженцы – многоликие, как и сама жизнь. Но ввязываться в эту проблему
Беларуси право же не стоит. У нас и без них проблем по самую макушку. Пусть торговля людьми идет без РБ.