Цыплёнок жареный

У моей тёти был замечательный муж, он умел делать всё: мастерить мебель, готовить вино, петь песни. У него были такие же замечательные две сестры и брат. Все пели и играли на разных инструментах. По праздникам в доме собиралось много народу. Тётин муж играл на таре (струнный инструмент), брат его – на дхоле (армянский барабан), старшая сестра, которая прихрамывала на одну ногу и курила папиросы «Казбек», бралась за гитару, другая, сухопарая, с высокой прической, садилась за рояль (старый и расстроенный). Остальные гости кто на чём отбивали ритм, веселье шло такое, словами не передать. Песни пелись разные: армянские, русские, цыганские романсы, но одна исполнялась неизменно. Это была смешная песенка о цыплёнке, которая помимо двух общеизвестных куплетов, имеет довольно интересное продолжение, менее известное среди широких масс. Они исполняли полную версию, за которую в те годы можно было угодить в тюрьму или психушку. Там были такие слова:
Тверская улица,
Кудахчет курица:
Когда ж уйдут большевики?
Когда верблюд и рак
Станцуют краковяк,
Тогда уйдут большевики!

Мне нравилась эта песня, точнее, её диссидентский дух (тенденция юности!), я во всё горло распевала и отплясывала под неё вместе с моими кузинами и остальной молодёжью. Но мой папа скептически смотрел на все это и говорил тётиному мужу: ты уверен, что соседи не донесут? А тот его успокаивал, говоря, что соседи сами горланят «Цыплёнка» на своих вечеринках. Папа вздыхал и просил меня, чтобы я нигде, кроме тётиного дома, не пела таких песен.

Став взрослее, я поняла, что он не зря опасался, стукачи были всюду. В нашем отделении, в институте хирургии, где я работала, был стукач, я потом об этом узнала. Были и в других отделениях. Наш стукач был человек весьма общительный, с приятными манерами. Он дружил с нашим шефом и приходил в лабораторию, когда отмечали чей-нибудь день рождения. Выпив, он рассказывал анекдоты про Брежнева. Или цитировал запрещённого Юрия Влодова: «Прошла зима, настало лето. Спасибо партии за это!» – всё, до последних строк, которые ему особенно нравились:
У моей милой грудь бела,
Всё это партия дала.
И хоть я с ней в постели сплю,
Тебя я, партия, люблю!

То ли пьянел и терял контроль над собой, то ли провоцировал нас на откровение... Он умер от инфаркта в 40 лет. 

А на моих веселых родственников никто, слава богу, не настучал, и ещё много лет в тётином доме гремел дхол, звучали тар, гитара и рояль, и неслось на все голоса: 
Цыплёнок жареный,
Цыплёнок пареный
Пошёл по улицам гулять...