Глухая стена

- Доченька, - произносит Марина, осторожно входя в комнату, - смотри какая погода чудесная, может быть, сходим, погуляем?
- Хорошо… - не глядя на неё, бесцветным голосом отзывается худенькая, темноволосая девочка. Ей скоро шесть, но выглядит она из-за серьёзного, даже немного скорбного выражения лица, немного старше. Юля сидит у окна и держит в руках покорёженную куклу, замотанную в чистую, льняную салфетку.
Марина суетливыми, чуть дрожащими пальцами теребит край кухонного полотенца, что висит на её плече.
- А хочешь, пирог с тобой испечём, с яблоками, а?
Девочка равнодушно пожимает плечами.
- Марина переводит взгляд на столик, где аккуратной стопкой лежат детские книжки и журналы.
- Или вот раскраски новые, ты даже не открыла ни одной, неужели неинтересно?
- Я ведь не просила, - чуть слышно отвечает та, и будто давая понять, что разговор окончен, отворачивается к окну.
Марина вздыхает и неуверенно переминается с ноги на ногу. Она знает, что ждать бесполезно. По своей инициативе ребёнок не заговорит. В зависимости от того, с чем к ней обращаются - просто кивнёт или отрицательно покачает головой. В лучшем случае, скупо ответит: «да», «нет», «не знаю», «не хочу», «хорошо», ну и т. д.
Так что нельзя сказать, чтобы дочка их слишком баловала разговорами. Да и вообще… Марина чувствовала, что эта девочка спряталась в такой глухой обороне, выстроила между ними настолько непробиваемую стену, что достучаться до неё уже вообще не представляется возможным.
Всё это Марина знает, но почему-то продолжает стоять, как будто на что-то надеясь. А вдруг…
- Юленька, мне известно, что ты не просила, - наконец произносит она, - ты ничего и никогда не просишь, да и почти не говоришь с нами, поэтому я не знаю, чего бы тебе хотелось или что тебе нравится. Марина подходит к девочке, но за несколько метров останавливается и замирает в нерешительности:
- Поэтому я и прошу тебя, доченька, помоги мне понять это, пожалуйста, - как можно мягче заканчивает она.
Юля поворачивает к ней своё бледное лицо и в недетских глазах её такая боль, такая невысказанная мука, что Марина осекается и невольно делает шаг назад.
Видимо, столько было вложено в этот взгляд содержательного смысла и энергетического запаса, что через несколько секунд Юля бессильно опускает плечи, лицо её будто вянет и снова принимает своё обычное, уныло-печальное выражение.
Марина возвращается на кухню и чтобы успокоиться повторяет про себя, что они с мужем и сыном всё сделали правильно, когда приняли решение удочерить Юлю. Да, собственно они и не раздумывали, брать или не брать ребёнка в семью. С самого начала, когда узнали о трагедии, это казалось чем-то совершенно естественным и само собой разумеющимся. Даже их восемнадцатилетнему сыну.
Юля - дочь троюродной сестры мужа, вся семья которой погибла в том страшном пожаре: сестра, её муж, их старший сын и бабушка. Выжила, каким-то чудом, одна эта девочка. Да это и было, на самом деле, настоящее чудо. Марина именно так это расценивала.
Господи, как же им с мужем хотелось дочку. Но в результате тяжелейшего осложнения после серьёзной операции, о том, чтобы родить самой, можно было забыть. Марина благодарила судьбу за то, что у неё есть сын. И только иногда, встретив где-нибудь очередное симпатичное чудо с косичками или бантиками, она вздыхала про себя.
И вот теперь у них есть дочь. Да разве могла она хотя бы мечтать об этом ещё каких-то два или три года назад?!
Когда мужу сообщили о том, что произошло с его родственниками в Астраханской области, он бледный, взволнованный едва рассказав ей о случившимся, неуверенным, дрожащим голосом произнёс:
- Мариш, там девочка… Дочка… Жива… 3,5 года. И вопросительно посмотрел на неё умоляющими глазами. И она тут же, ни секунды не раздумывая, ответила:
- Конечно…
Они всегда друг друга понимали с полуслова, ещё со студенческих лет. А часто и слова не нужны были. Хватало взглядов или междометий. Друзья смеялись:
- Эй, вы на каком языке разговариваете друг с другом? На птичьем?
И тогда же она поняла, что случилось чудо. Наверное, её услышал кто-то там, наверху. Несчастье, конечно, страшное произошло. То, что пережил этот маленький ребенок даже представить невозможно. Такого и врагу не пожелаешь. Но она верила, что они сумеют отогреть это маленькое, раненое сердечко. Она сделает всё, чтобы они стали настоящей семьёй. Ведь даже сын поддержал сразу. Сказал, что конечно нужно забрать малышку, а куда ж её в детдом, что ли? Тем более, пусть и дальние, но всё-таки родственники.
Да и вообще Марине и её мужу нет и сорока. Они молодые и крепкие. Вполне в состоянии воспитать ещё одного ребёнка. Тем более что сын полгода назад уехал. Макс хорошо окончил школу, и его пригласили сразу несколько вузов. Он выбрал московский институт и теперь живёт в столице. То есть всё шло так, будто этот жизненный сценарий был написан специально для них. Когда они поехали за девочкой, Марине казалось, что само Провидение включило зелёный свет и тихо улыбалось в сторонке, глядя на них... С работы, правда, пришлось уволиться, там и слышать не хотели о каком-то длительном отпуске, но ведь это такой пустяк. Самое главное, что у них теперь есть дочь…
Но всё пошло совсем по-другому. И идёт до сих пор. Просто так получилось. Вернее, не получилось. Стать семьёй. И никто в этом не виноват.
Первый год Юля вообще не говорила. Любую попытку даже малейшего контакта воспринимала, как насилие. И начинала голосить так, что у Марины реально закладывало уши. Без душераздирающего крика её невозможно было обнять, искупать, переодеть. Специалисты по детству, к которым обращалась Марина, советовали не торопить время, не давить, не суетиться.
Всё наладится, говорили ей одни, подождите. Любовь, тепло и ласка - вот ваши союзники, понимаете? - интересовались другие. Марина понимала. Так понимала эту саднящую боль в душе её девочки, её кровоточащую, незаживающую рану, что у неё самой начинало болеть сердце.
По нескольку раз за ночь, она вставала и подходила к детской, чтобы проверить и убедиться - её малышка здесь? Она спит, дышит? Юля спала, разметав по кроватке каштановые волосы. Как у неё, у Марины в детстве. Она осторожно гладила её по голове, прикасалась губами ко лбу. Это было рискованно. Юля могла проснуться в любой момент, и своим криком разбудить весь дом. Но это была единственная возможность побыть с ней так близко, дотронуться до руки, ощутить дыхание… Марина не в силах была отказаться от этого. В тот их самый первый, самый страшный год.
Постепенно Юляша стала говорить. Очень мало и неохотно, но всё же. Марина воспряла духом, стала водить Юлю в сад, ненадолго, всего на полдня, просто для того, чтобы девочка могла общаться с детьми, видеть других людей. Ведь контактировать с кем-либо ребёнок по-прежнему отказывался.
Но дальше этого они так и не продвинулись до сих пор. Увы…
Юля по-прежнему никогда не заговаривает с ними первой. Она только иногда отвечает на вопросы. Часто соглашается с тем, что ей предлагают, но только для того, чтобы её поскорее оставили в покое. Марина чувствует это. Девочка так же холодна, как и в первый день их знакомства. Она ничего не хочет, ни о чём не просит, ничем не интересуется. И пусть не так уже остро, но всё так же болезненно реагирует на любое прикосновение. Вот тебе и бантики с косичками, - думает Марина и горько усмехается.
И всё то же говорят психологи: потерпите, дайте ей время, любовь творит чудеса… Впрочем, уже не так уверенно, как год назад.
Её приёмная дочь сидит у окна с полуобугленным пупсом, спасённым ею из того самого пожара и смотрит куда-то далеко-далеко. Над ковриком с игрушками, с которыми никто не играет, сидит целый ряд нетронутых, новеньких принцесс, барби и резиновых младенцев в коляске и без.
Марине вдруг приходит в голову, что нет ничего грустнее, чем девочка, совсем не замечающая кукол в нарядных платьях. Эта постоянная трагически-печальная маска и полное отсутствие живой реакции на лице маленького ребёнка, выглядит пугающе неестественно.
Что ж, семьёй они так и не стали… Марина никого не винит, но от этого осознания остаётся такой горький привкус…
… Она снова тяжело вздыхает и вспоминает, что за два неполных года видела слабое подобие улыбки на лице Юляши только раз. Причём совсем недавно, когда как-то в автобусе они встретили девушку с переноской, в которой время от времени жалобно мяукал рыжий кот с круглыми зелёными глазами.
Марина вспомнила, каким неотрывно-жадным взглядом смотрела на него Юля. И губы её слегка подрагивали, словно она хотела улыбнуться, но забыла, как это делается. Они торопились тогда в поликлинику, и у Марины совершенно вылетел этот случай из головы. А теперь вот вспомнился…
Она посмотрела на дверь в детскую, затем в окно и задумчиво покачала головой. Но это уже было не бессильное смирение проигравшего. В этом движении не было отчаяния или безнадёжности. Ей даже показалось, что в их глухой, непробиваемой стене появилась чуть заметная трещинка.
Это было действенное размышление, в котором пока слабо, но всё больше набирая силу разгорался огонёк потаённой радости и то, что до последнего мгновения не оставляет нас и что во все времена и у всех народов, населяющих эту землю, зовётся надеждой.