Ода сенокосу

                Как живешь, село?
                ОДА СЕНОКОСУ
Если каждому из месяцев года дать свое бытовое название, то почти каждый селянин скажет: июнь — сенокосный месяц. Я не случайно заметил — почти каждый. Теперешнее российское село или деревня за последние годы не раз менялись и в качественном, и в количественном плане. Пытались ей навязать и городской образ жизни, но естественные корни деревенского начала позволили удержать в ней основное — способность воспитывать человека трудом, через любовь к земле. Но вернемся к сенокосу.
Стыдно признаться, но, будучи выходцем из деревни, я в свои двадцать пять годков не умел косить. Почти случайно меня научил этому делу древний дед (не хочу обижать отца, то ли не хотелось ему портить без того небольшой участок луга моей никудышной косьбой, то ли меня жалел, не хотел рано будить, но в детстве я не научился косить). Дед показал, как правильно держать косу, как ее править. Правда, не послушав его, я в первую же правку развалил о косу выставленный вперед большой палец. Но на то она и наука. С тех пор пришлось познать труд косаря сполна. Но его не познаешь без самостоятельного сенокоса, долгого, не одного, а десятков. Только тогда начинаешь понимать — для настоящего деревенского мужика сенокос — это поэзия! Это песня! Это своеобразная отдушина в тяжелом труде. Не случайно об этом виде деревенской работы творческие люди складывали стихи, песни, писали картины. Но одно дело прочитать или услышать. Другое — испытать самому.
Простой инструмент — коса. Только в старые времена к косе относились особо. Ее, как и корпус плуга, на зиму заворачивали в тряпицу и клали на печку — не дай Бог поржавеет. Позднее стали смазывать жиром или солидолом. Только у нерадивого хозяина коса не разбирается на зиму, а бывает и всю зиму лежит на крыше какого-нибудь курятника! Да, теперь есть примеры, когда у хозяина не только нет в доме косы, но он и в руки то ее никогда не брал. Чего уж проще — заехал трактор и ссадил участок за какие-то полчаса. Чего ради 3-4 дня, а то и неделю руки обивать! Но это другая сторона деревенской жизни.
Если честно, мне жаль, что эти люди не узнают настоящего сенокоса! Это все равно, что жалеть человека, не знающего вкуса настоящей русской бани, а знающего только душ и ванну. Не могу удержаться от наплыва чувств, воспоминаний тех многих сенокосов, проведенных самостоятельно вдали от дома.
Все начинается с подготовки инструмента. Отбиваешь косу, а мысленно уже видишь тот лужок, откос оврага, представляешь скошенные ряды и даже собранные в валы и копны. Отбиваешь — стараешься! Для себя же! Порепаешь или плохо оттянешь — потом намучаешься. Хорошо отбитая коса по росе словно плывет, не задерживаясь, рука не устает, и от этого удовольствие двойное. Приятно видеть, как ложатся ряд за рядом, и одной правки хватает на целую гонку.
Теперь надо на ночь заготовить „тормозок“, уложить все необходимое в коляску мотоцикла, проверенного уже заранее, и пораньше лечь спать. Будильник на полчетвертого, и с утра, его даже не назовешь утром — темень кругом, холодит под рубахой тело — в путь. Тишина. Даже жалко треском мотоцикла будить уснувшую землю. А, как известно, на рассвете сон самый сладкий. И вот дорога позади. Ты ступаешь на мокрую от холодной росы траву, пробуешь первый прокос. Меня всегда удивляло, почему в книгах писатели сопровождают движение косы по траве словом „вжик“! Когда косишь сам — слышишь-то „хрум“. Но вот если послушать издалека, как кто-то косит, действительно, „вжик“! Это уж игра утреннего воздуха. А какой он насыщенный!
И вот первый запах скошенной травы! Аромат разнотравья — это вам не запах скошенного овса. Хотя тот по-своему хорош. Но у ягодника, пырея, даже подорожника, не говоря уж о зверобое, чабреце, свои, особенные ароматы. Но у свежесрезанной — один запах, а запах высохшего сена — уж тут просто слов не находишь — это не запах, это дух, который лечит душу! И вот это море — только несколько часов назад безмятежно растекавшееся по логу, укрытому туманным утром- лужок, уложенный крутыми рядами усилиями твоих мышц, поливаемых нескончаемыми потоками пота, застилающими глаза — у твоих ног. Теперь самое время бы полюбоваться медленно всплывающим из-за далекого горизонта малиновым солнечным язычком, послушать, словно по мановению волшебника, проснувшихся разом пернатых певцов. Только вот сил нет ни на то, ни на это. Бухнешься под куст носом в нескошенный еще островок, а тело будто не твое! Вот это поработал! Хорошо! Но все, что вокруг тебя — и восходящее солнце, озаряющее после короткого летнего сна землю, остывшую, притихшую за ночь, и такой особенный и естественный голос кукушки, который вовсе не предлагает считать годы, как принято, а вроде как напоминает, где ты сейчас находишься — в одном с ними мире! И так радостно на душе от того, что чувствуешь себя частичкой всего этого!
А как сладок еще не нагретый зноем глоток воды, как аппетитны нехитрые харчи, припасенные из дома. Лопаешь, лопаешь — словно дозаправляешь опустевший бензобак машины — не заправишь, не поедешь дальше. Все в аппетит — и поработал, и подзаправился!
Но уходят годы. Нет коровы в доме и нет нужды заготавливать сено. Будучи главой сельсовета едешь по селу и видишь брошенный дом, а то и только остатки фундамента, заросшие крапивой. Оглянешься — надо нанимать косаря. Да что я сам не смогу? И встает все опять на место: словно ты не крапиву, а мятлик и чабрец скашиваешь. На крайний случай и запах крапивы да лопуха годится! Бывает, подойдет, кто и поучает: „Что ж ты за глава, сам косишь, унижаешься!“ На этот случай отвечаю: „Лев Толстой землю пахал и от этого хуже не становился!“ Теперь кто от чего радость получает. Только радость труда человека не унижает, а возвышает. Дай то Бог познать это каждому.
А.КОЛЕСНИК,
с. Березовка.