Бабьелетний отпуск

Ушли те октябри, ушли…

Столь памятны поездки за мамой в ежегодный октябрь. Получался крохотный, с разнообразием, отпуск. И, хоть путешествие не столь великое: от Войвожа до Ирты несколько сотен вёрст, но пересадки, с одних колёс на другие, время и пространство ожиданий всегда занимательно, заполнено неожиданными встречами и историями.

А мама ждёт и не ждёт: не хочется ей заканчивать летнюю свободу жизни, но впереди длинная зима с морозами и метелями. Дом старенький, холодный, а февраль бросает метели такие, что вырастут сугробы вровень с метровым забором, и к колодцу за водой не проберёшься. Колодец, возле колхозного дома, двухэтажного «многоквартирного», мама называет его общежитием, зарастает льдом и подобраться к нему – совершить подвиг.

А я, отработав очередную пятницу, успел на вечерний рейс автобуса Войвож-Ухта. Отпуска закончились, народ не рвётся на железку. С огромными чемоданами едут знакомые мужики за клюквой. Клюква нужна для того, чтобы на стенах квартиры висели ковры: признак неизменного достатка и престижа. ОРС отоваривает: клюква – ковёр. Бартер. На гребне перестройки. Начинаем жить по-людски.

- Ты, кажется, из тех мест, - обратился знакомый шофер скорой, - ты знаешь Мадорма?
- Нет такой деревни в нашем колхозе.
- Как нет? Мы едем туда. Станция у большого клюквенного болота.
- Может Урдома?
- Вот, она и есть…

В окнах автобуса плыли огни осенней деревни. Лайково. Ещё совсем недавно варил тут трубы газопровода. Дождались жители. А то, мимо их, со свистом, газ летит почти полвека, а им, в утеху, построили магазин каменный и тройной одеколон изредка выбрасывают на делёжку и скандалы. Не хватает всем этого ядрёного и дешёвого продукта.

Борьба с алкоголем начинает приносить результаты: вина и водки пьют меньше, потому как нет их в доступной повседневности; зато, пьющие переключились на потребление любой пакости, содержащей намёки спирта. И пьют не с веселием и не для веселия, а с одной целью: одуреть, охмуриться.

Железная дорога перевела себя на зимнее расписание, поездов меньше, пассажиров, в зале ожидания, больше. Ждут местного поезда. Едут в Ухту по делам, кто по каким…

Колонны, диваны МПС, мерно вышагивающий по залу ожидания, всё тот же пожилой милиционер: всё знакомо, всё без изменений, как будто Ухта – другая планета, никакой перестройки.

А на горе прищурился Ильич и смотрит он не в ту сторону, куда мне ехать. Мне и думать не надо, посмотрел на него и всё ясно и понятно. А напротив него, за рекой Ухтой, без «перекура» горит факел, без ощутимой пользы. Говорят, бомжи там тусуются, круглый год тепло.

А в зале своя тусовка намечается. Парнишка крепенький, но малорослый, навеселе, небрежно сбросил с плеча брезентовый рюкзак, приятный стук наполненных бутылок, растревожил народ в зале ожидания.

- Я, горный орёл,- гордо объявил владелец рюкзака.
- Меня любит самая лучшая в мире, через неделю свадьба.
-Я приехал за вином, у меня блат… А, то, говорят: свадьба комсомола… Шиш им, пусть чай пьют, у меня весело будет… И точка, я так решил…

Утомило его такое содержательное выступление, огляделся: каково? Близкие пассажиры, мужского пола, оживились.

Вышел я покурить. На перроне тепло и тихо. Слышен шум  уходящего поезда. Заглянул в станционный буфет. Весьма бедное внутреннее содержание. Вовсе неудивительно. Заходил я как-то с мамой , хотел старушку чаем напоить. Посадил её, а сам к прилавку: расхристанная килька, помидоры зелёные солёные и плавленые сырки, но дело не в этой скудности, стакан чая найдётся.

Смотрю, сосед по столику, с бабкой разговоры весёлые затевает, она только отмахивается. Забрал старушку без чая, потому что  таких говорунов полный буфет. После делились она с подругами в иртовском магазине, где встречались они при ожидании привоза молока:

- Деушки, а я ведь в лесторации побывала, баско так, полы узорчатые, лампы рогатые, а прилавок весь стеклянный…

А в зале ожидания, возле горного орла, кипела жизнь: весело, но умеренно, гоготали довольные соседи «раздеваемого» жениха. Дело шло к финалу: глухое постукивание бутылок с вином, сменялось весёлым звоном освобождаемой посуды. Хозяин развлечения мирно посапывал.

Станционное радио прохрипело долгожданным объявлением, встрепенулся сонный народ, поезд прибывал. Подтолкнули «горного орла», но теперь он обратился в ощипанную курицу, захромал на посадку. Мероприятие «Весёлая свадьба» стремилось к срыву.
                ***
Выпадают осенью, в октябре, до Покрова несколько изумительных дней. Пусть даже и без солнца. Заключительный аккорд летнего благолепия перед настоящим ненастьем, с дождём и мокрым снегом.

Мне повезло: попал я на такую природную щедрость. Спокойна Кижмола, задумчиво несёт свои воды в Вычегду, а той уже, пожалуй, и не особо нужны, окончилась навигация, устала река, пусть побудет на свободе до льда. Луга за Кижмолой остогованы, простор и порядок.

Уже хорошо вечереет, и с малой надеждой на какую-нибудь оказию, я пошёл на пристань. Бежит Кижмола, торопится и я шустро вышагиваю, несут, несут ноги на встречу с матушкой. Напрасно. Пустынна пристань… Приткнулись лодки носами к её большому телу… Безлюдье…

Потолкался, покрутился, перекурил на брёвнышке, отправился обратно в Яренск, а навстречу мне милиция пешим ходом, в виде молодого бравого сержанта.

- Закурить найдётся?
- Найдётся.

Закурили мы, сержант и говорит:

- Вот на выходные вырвался, прямо со службы и на квартиру не заходил, затемнеть боюсь, на Вожем успеть надо.

- Мне тоже в ту сторону, но нет трамвая.
- Пошли, найдём.

Вот как повезло. Лодка, да ещё с мотором Вихрь. Это же – момент и Ирта.

Легко неслась лодка, по спокойной реке, двадцать лошадей работали, не ленились. Вот позади Яреньга, Присыпи, Паста… и тут, напротив бывшего сенопункта, загорелся хорошим пламенем мотор.

Пламя задавили брезентовым плащом, были такие в «моде», а весло одно и сила одна – человеческая…, но река катится в сторону Ирты и нас несёт прямо к пристани. Тут я распрощался с милиционером, а он поднял начальника пристани, для оказания содействия милиции при исполнении служебных обязанностей. И не успел я дойти до дома, как затарахтел замененный лодочный мотор.

                ***               
Мама читала нескончаемую «Войну и мир», нет по францу зски она читать не знала, и русские-то буквы освоила в ликбезе, но душу свою приспособила к этой книге, и в минуты отдыха книга была под рукой.

Сидела мама под оранжевым шёлковом абажуром, с кисточками, на носу очки, в руках книга, увидев меня ахнула.

- Уезжать надо?
- Пора...

И придавило старушку  известие такое, так ей жилось в последние дни хорошо и спокойно, притихла деревня, вроде как обезлюдела, словно готовится к долгой суровой зиме.

С утра относил ценные вещи соседям, пакостники завелись, даже старую ограбить могут. А день обновился и вновь хорош, и не подумаешь, что октябрь на дворе. Полное безветрие, с восхода и до заката висит солнышко, в одной рубашке с делами управляюсь. И решил тряхнуть летней забавой: сходить на полой и закинуть донки.

Ранние сумерки пали уже на излучину. Птичье безлюдье… Коренные жители, вороны и сороки, начали прижиматься к жилью, на ферму, но мне и одному было неплохо. Маленький костерок оживил берег, напомнил время «летних отпусков» - беззаботной июльской поры, когда взрослое состояние разбавляется изрядной долей детства.

А утром… мать честная! Белым бело! Вышел на улицу - снег натуральный, сантиметров десять, но тепло.

Мама затопила печку:
- Чокось ись надо…

Я согласился с этим доводом и подхватив корзинку, под рыбу, по хрупающему свежаку, хруп да хруп, ноги сами отскакивают от снега земли, заторопился проверять донки.

Не ждал рыбы, но хотелось бы получить от водяного пару налимов на добрую уху, с придачей ершей вездесущих. Не попали налимы, забыли ерши о своей обязанности – глотать червей вместе с крючками. А был полуфунтовый голавлёнок.

Пошёл обратно бором, гляжу: пеньки на ровном месте, не было их летом. Подошёл к одному, столкнул снежную шапку, и открылся, к изумлению, белый гриб. И был он до того крепок и звонок, с неповторимым ядрёным запахом и телом без единой червоточины. И у меня корзина пустая в момент наполнилась.

Глянула матушка на мой улов.
- Не зря я печку протопила, высушим обабки и рыбку запечём…

Сладили все дела и подались на зимовку в Коми, на Войвож.