Оговорка командира гвардейской артиллерии 1

 

Всегда внушала уважение и даже восхищала отточенность армейских команд, особенно артиллерийских. А в артиллерии четко и правильно отдать команду – значит выполнить боевую задачу, ну это банальность … Долгими часами отрабатывалось это умение на занятиях по артиллерийско-стрелковой подготовке, и даже нам – студентам военной кафедры сугубо гражданского  ВУЗа, - пришлось усвоить последовательность слов для приведения батареи к готовности открыть огонь.

Например, поступил приказ подавить наблюдательный пункт противника. Старший офицер батареи должен скомандовать установки для стрельбы: «Цель 8-я, наблюдательный пункт, осколочно-фугасный, взрыватель замедленный, заряд третий, основное направление правее 0-29, прицел 220, уровень 30-03, третьему один снаряд", и только потом - "заряжай!». Получив такую команду, командир третьего орудия батареи (как правило, именно третье орудие гаубичной батареи начинает стрельбу) транслирует её расчету. Бойцы приводят орудие в боевую готовность, командир орудия докладывает: «Третий - готов!». Только после этого звучит команда командира взвода «Огонь!». Но чтобы орудие выстрелило, нужно эту  команду довести до заряжающего. И команда эта вовсе не «огонь!», а - «орудие!», и отдает её командир орудия!
Ну, как вам?! Зд`орово, правда!

Не будет преувеличением сказать, что эта четкость вырабатывалась десятилетиями, а в русской  армии, во все времена славящейся своей артиллерией - столетиями. И даже известны имена тех, кто команды эти внедрял в головы своих подчиненных.
Вот, например, такая естественная для приведения воинов в чувство команда «смирно». Казалось бы, она была всегда, ну, по крайней мере, еще при Петре I должна была быть. Но ведь нет! Ей, оказывается, всего-то 200 лет. И можно назвать имя автора этой, можно сказать, главной армейской команды - генерал от артиллерии Иван Сухозан`ет.  «От артиллерии» - это в переводе на современный язык – генерал-полковник артиллерийских войск. Генерал Сухозанет заслужил это звание в первой половине 19-го столетия. И заслужил верой и правдой, служа Отечеству и Государю Императору, конечно же…

Впрочем, оставил артиллерийский генерал николаевской России краткие воспоминания, где и свое скромное авторство упомянул:  «… Тогда я скомандовалъ "повзводно, по старшинству стройся!" и обыкновенный шумъ, неизбежный при передвиженіи людей, со словомъ «смирно!» мгновенно прекратился. Это новое построеніе, введенное и изобретенное мною, употреблялъ я постоянно при инспекторскихъ смотрахъ и нахожу его весьма полезнымъ и удобоприменимымъ, когда желаешь удержать въ рядахъ безусловную тишину и нравственный порядокъ»- (цитата из воспоминаний И.О. Сухозанета с сохранением орфографии оригинала).

Но вернемся, наконец, к названию нашего очерка. Так в чем же состояла оговорка тогда ещё генерал-майора русской армии И.О. Сухозанета, и почему стоит о ней рассказать? Неужели генерал напутал что-то в командах и не выполнил боевую задачу? Нет, не мог генерал артиллерии так ошибиться, ведь столько уже испытал, в таких сражениях участвовал! Но ведь сам Иван Онуфриевич вспоминал о ней в своих "записках".
 Причем, видимо, и через много лет вспоминал не без содрогания: «Это меня поразило и сконфузило такъ, что я даже и теперь, какъ бы во сне, это вижу …». 
Воспоминания генерала довольно коротки и так по-армейски чётки и однозначны, что не оставляют сомнений в том, что их автор уверен в правильности того, что было им исполнено, и чем это закончилось. Вот только оговорка та не давала их автору покоя…  Но, может быть, уверенное осознание того, что верной своей службой он искупит свою непростительную ошибку, и привело генерала Сухозанета к тем карьерным вершинам, которые он достиг? Таким вершинам, что несколько лет назад на здании Военной академии Генерального штаба Российской Федерации, что в Москве, на проспекте Вернадского, была установлена мемориальная доска первому начальнику высшего военно-образовательного учреждения России генералу от артиллерии Ивану Онуфриевичу Сухозанету. 
Ну а воспоминания, опубликованные в 1873 году в ежемесячнике «Русская старина», назывались «14 декабря 1825 года, рассказ генерала Сухозанета».

«…14 декабря 1825 г. при выходе от Николая Павловича начальники отдельныхъ частей присягнули въ главномъ штабе. Во время этой торжественной церемоніи я сообщилъ полковнику Нестеровскому, что предоставляю своей личной заботе присягу 1-й гвардейской артиллерійской бригады».

Так начинается опубликованный в "Русской старине" отрывок из воспоминаний И.О. Сухозанета. Генерал от первого лица рассказывает о событиях, потрясших, не побоимся этого слова, устои Империи – восстании декабристов. Причем генерал-артиллерист самолично был на Сенатской площади и, конечно же, отдавал команды … Но не будем забегать вперед, а почитаем мемуары далее:

«Действительно, около 9-ти часовъ утра я туда отправился и нагналъ, близъ зданія арсенала, генерала Нейдгардта, который обратился ко мне с просьбою дозволить ему при этой церемоніи присутствовать». 

Вот сразу возникает интересный момент: после присяги начальников гвардейских частей новому императору - которым после почти месяца междуцарствия стал, наконец, Николай Павлович Романов, - генерал отправляется приводить к присяге вверенные ему части. Но тут же возникает еще один генерал – А.И. Нейдгардт, который на тот момент являлся начальником штаба Гвардейского корпуса. Штабист Нейдгардт имел, так же как и Сухозанет, звание генерал-майора, поэтому мог того только «попросить». Сухозанету, судя по его реакции, стало понятно, что Нейдгардта отправили с ним для подстраховки  и, скорее всего, по приказу самого Николая I. Но генерал-артиллерист не возражал, а даже наоборот: 

«…Это домогательство, при тогдашнемъ настроеніи умовъ, предвещающемъ близость важныхъ событій, вызвало на лице моемъ улыбку; однако, я посадилъ любопытнаго генерала въ свою карету и мы помчались далее».

Каковы были мысли у Сухозанета насчет просьбы начальника штаба на самом деле, конечно же, неведомо, но он дипломатично улыбнулся (по крайней мере, в своих мемуарах) – ведь служба! Однако ясно, что слова «при тогдашнем настроении умов …» свидетельствуют об озабоченности высшего командования настроениями в гвардейских частях на утро 14 декабря 1825 года (дата по "старому" стилю).

«… Войдя на казарменный дворъ, я поздоровался съ людьми и, скомандовавъ «смирно!» счелъ нужнымъ высказать имъ следующее: "Ребята! слушайте со вниманіемъ! я самъ внятно и ясно прочту вамъ присягу!" и прочелъ имъ известныя оффиціальныя приложенія».

Здесь следует напомнить, что по тогдашнему строевому уставу русской армии к нижним чинам обращались, употребляя слово «ребята», так как эти «ребята» были в своем подавляющем большинстве из крепостных крестьян и «господами», а тем более «товарищами», быть никак не могли.
Сухозанет «внятно и ясно» прочел  артиллеристам текст присяги новому императору. Что касается «известных официальных приложений», то сложно сказать, что это означает, т.к. вряд ли  солдатам читали манифест о восшествии Николая I на престол – настолько путанно и заумно он был написан. Но вернемся к мемуарам:

«Едва успелъ я дочитать последнее слово и восторженно воскликнуть: "Ура, Императоръ Николай Павловичъ! " какъ этотъ возгласъ подхваченъ былъ всеми шеренгами съ многократными, единодушными и радостными восклицаніями. Солдатъ воспламенить легко. Обратившись къ священнику, я сказалъ ему: "батюшка, читайте молитву къ присяге", а поворотясь къ солдатамъ, добавилъ: "ребята, это – молитва!" После этого чтенія еще разъ громкое ура было повторено целою массою голосовъ и затемъ все по одиночке подходили и прикладывались ко кресту и евангелію. Минута была торжественная, зрелище умилительное. Прощаясь со мною, генералъ Нейдгардтъ благодарилъ меня въ самыхъ теплыхъ выраженіяхъ за удовольствіе, ему доставленное, и прибавилъ: "вы везде мастеръ своего дела!".
 
Действительно, начальник гвардейской бригады не только привел солдат-артиллеристов к присяге Государю императору Николаю Павловичу, но и сумел доставить удовольствие генералу Нейдгардту! На тот момент Сухозанет мог быть доволен собой. Поэтому он с чистой совестью «… уехалъ тотчасъ же домой на свою квартиру, на углу Литейной улицы и Гагаринской набережной».

Но, оказалось, что успешно начатый день продолжился не так благолепно:

«… Не прошло и четверти часа, какъ посланный мною для наблюденія за присягою въ гвардейской конной артиллеріи, адъютантъ мой, Ремезовъ вбежалъ въ мою комнату бледный, смущенный, со всеми признаками самаго сильнаго душевнаго волнененія, и едва могъ высказать: "Ваше превосходительство! Конная артиллерія взбунтовалась, не присягаетъ! Офицеры разбежались!"

По ходу действия, которое, как оказалось, в тот день для генерала Сухозанета только начиналось, следует отметить следующее. Импульсом для бунта в нескольких гвардейских частях, расквартированных в столице империи, был отнюдь не призыв декабристов к перемене правления – введение конституционного строя взамен неограниченного самодержавия династии Романовых. Эти высокие идеи были для нижних чинов далеки и несущественны. Они банально сомневались в правильности присягать второй раз за месяц, да еще и при живом старшем брате Николая – Константине Павловиче Романове. В отличие от либерально настроенного офицерства присяга для простых солдат была отнюдь не формальностью, тем более что она сопровождалась молитвой и целованием креста. Но это общее замечание не отменяет, конечно же, результатов той неряшливой агитации, которая накануне восстания была проведена декабристами в гвардейских частях. Причем агитации довольно прямолинейной  и доходчивой – мол, не надо присягать Николаю, пока старший брат Константин не явился и публично не отрёкся от престола. Это и породило сумбур в головах «ребят», которые, выйдя на Сенатскую площадь, кричали примерно следующее: «Да здравствует Константин и жена его Конституция!».

Но вернемся к воспоминаниям генерала. Получив такое неприятное известие от своего адъютанта, Сухозанет приказывает:
"Не тревожьтесь, сказалъ я ему, – отправляйтесь  къ генералу Воинову (командиру гвардейского корпуса, т.е. всех гвардейских частей); а если вамъ вовсе не удастся его отыскать, то представьтесь прямо государю и доложите о томъ, что вы видели: а обо мне скажите, что я буду тамъ, где мне быть должно".

Сам генерал «… бросился въ первые попавшіеся  сани (скорее всего крикнул извозчика) и поскакалъ въ казармы гвардейской конной артиллеріи».
Таким образом, можно, кроме всего прочего, узнать, что кроме «пешей» артиллерии гвардейского корпуса Сухозанету подчинялась и артиллерия конная. Она-то и «взбуновалась». 
Но генерал знал, как обращаться к личному составу: «Первымъ словомъ моимъ при входе было: "ура, императоръ Николай Павловичъ!" и единодушное, решительное повтореніе этого возгласа всеми присутствующими чинами послужило достаточнымъ доказательствомъ полнаго сознанія долга и уничтоженнаго заблужденія. Людей я нашелъ въ порядке, только лица некоторыхъ изъ нихъ носили еще следы какого-то недоуменія. Веселые взгляды солдатъ, ихъ спокойное, хладнокровное обращеніе, убедили меня въ томъ, что принципъ безпрекословнаго повиновенія начальству въ этой части возстановленъ. Искренняя моя радость этому возвращенію къ долгу присяги была такъ велика, что я добавилъ: "Поздравляю васъ, ребята, съ новымъ императоромъ!" – "Рады стараться!" отвечали они и крикъ: "Ура! императоръ Николай Павловичъ!" еще разъ повторился. Тогда я скомандовалъ «повзводно, по старшинству, стройся!» и обыкновенный шумъ, неизбежный при передвиженіи людей, со словомъ "смирно!" мгновенно прекратился».

Именно в этом месте своих воспоминаний Сухозанет  скромно упоминает о пользе команды «смирно», которую он имел честь ввести в строевой Устав: «Это новое построеніе, введенное и изобретенное мною…»,- и так далее по тексту, процитированному выше.
Здесь же Сухозанет отбирает сабли у нескольких ненадежных офицеров и спешит доложиться царю.  Николай Павлович благосклонно принял доклад  Сухозанета, "… но добавилъ весьма грознымъ тономъ, возвышая голосъ, "но ты отвечаешь мне за все головою".

«Я возвратился поспешно въ конную артиллерію» - рассказывает далее Сухозанет.
Там он «… засталъ совершенный порядокъ, людей еще не распускали, потому что поджидали священника для присяги. После прочтенія оной, когда люди стали прикладываться къ евангелію, мы были осчастливлены прибытіемъ великаго князя Михаила Павловича. Это посещеніе всехъ насъ восхитило; солдаты убедились, что въ нихъ хотели только поколебать долгъ законнаго повиновенія. Ласковое обращеніе великаго князя съ нижними чинами, то добродушіе, которое постоянно его отличало, благотворно действовали на всехъ. Неожиданно прибылъ адъютантъ его высочества (Михаила Павловича) Н.М. Толстой и сказалъ несколько словъ шопотомъ великому князю. Его высочество вышелъ съ нимъ изъ коридора въ помещеніе нижнихъ чиновъ, … и вследъ за темъ его высочество насъ оставилъ, высказавъ мне весьма ласково: "Пожалуйста, Иванъ Онуфріевичъ, приводите все къ концу, въ строгомъ порядке; я не могу, да мне и не нужно здесь долее оставаться! Прощайте!" Тогда мы, касательно этого внезапнаго отъезда, оставались въ полномъ недоуменіи; но впоследствіи узнали, что въ ту минуту получено было известіе о томъ, что взбунтовалась часть Московскаго полка».