Расправа

   Первоначально «Северный Союз» против Швеции возник между Датско-норвежским королевством во главе с королём Кристианом V и курфюрстом Саксонии, по совместительству королём Речи Посполитой Августом II Смелым. Россию взяли так, для массовости, пообещав царю Петру в случаи успеха никому не нужные болотистые берега Финского залива. В военную мощь России никто не верил, включая шведов. Но часть сил Швеции она, конечно, должна была отвлечь на себя. Компания обещала быть успешной. Король Швеции семнадцатилетний Карл XII, шалопай и повеса, человек не опытный и разбить его не представлялось сложным делом. Ничего не предвещало никаких трудностей. А они возникли и возникли почти сразу. Одним ударом, угрожая захватить Копенгаген, юный шведский король вывел Данию из войны, принудив её подписать сепаративный мир. И это в самом начале компании.
  Король Август не смог взять Ригу, русское войско царя Петра разбили под Нарвой. Карл XII решил, что Россия из игры вышла и больше обращать на неё внимание не стоит. Он вплотную занялся королём Речи Посполитой.
   Северная война длилась пятый год, в смысле, пятое лето, зимой никто не воюет, армии отдыхают на зимних квартирах.
   Пока шведский король гонялся за польским королём, царь Пётр тем временем занял территорию от реки Невы до реки Нарвы, и сам город Нарва пал под ударами русских войск. Царь нагло заложил город Санкт-Петербург в устье реки Невы и ещё крепость на острове Котлин, напротив устья той же Невы.
   У курфюрста Саксонии всё складывалось очень плохо. В 1704 году часть депутатов польского сейма низложили короля Августа и провозгласили новым королём Польши и великим князем Литовским шведского ставленника Станислава Лещинского. Одна часть польской шляхты и польского войска под руководством Бенедикта Сапеги примкнула к шведскому войску. Та часть Речи Посполитой, которая не признала нового короля, заключила договор с Россией и официально объявила войну Швеции. Россия помогла Польше деньгами, выделив 100000 рублей и войсками, выделив 60000 солдат.
   Царь Пётр в июне 1705 года лично прибыл на территорию Речи Посполитой, сначала в Витебск, а потом в Полоцк. Русскую армию разместили на зимних квартирах в Полоцке и вокруг него ещё в начале года.
   Последний день Петра в Полоцке, пир по поводу дня святых Петра и Павла небесных покровителей русского царя. Накануне пришло радостное известие: шведам не удалось захватить крепость на острове Котлин и прорваться к Санкт-Петербургу.
   На завтра намечено выступление на Вильно, поэтому пили умеренно.
   Александр Данилович Меншиков вышел на свежий воздух, решил прогуляться вдоль реки. Денщик плёлся сзади. Июльское солнце перекатилось за Двину и склонялось к горизонту. Не спеша шёл Меншиков, попыхивая трубкой, и вдруг перед ним, чуть правее на взгорке вырос красавец белокаменный собор. Меншиков подошёл поближе, любуясь строением, задрал голову вверх.
   - Красивый?
   Меншиков вздрогнул от неожиданности:
   - Напугал, чёрт.
   Перед ним стоял православный священник в простой рясе, поп, наверное.
   - Красивый, - согласился Меншиков.
   - Красивый, а не наш, не православный, - с грустью сказал священник.
   - А чей?
   - Униатов.
   - Это кто такие?
   - Это те православные, которые подчиняются Папе Римскому и платят ему десятину от дохода. Но это не главное. А главное, это то, что они признали, что Дух Святой исходит от Отца и Сына. А это ересь католическая!
   - Ага, - глубокомысленно сказал Александр Данилович, - Как так получилось, что у них храм сей оказался?
   - Отобрали. Наши предки в древние века возводили, а униаты пришли и отобрали. Униаты своего не строят, им проще чужое отобрать.
   - Стерпели?
   - Так сила солому ломит, пан офицер. Поляки сами эту унию придумали, что ж они православных защищать будут? Был тут такой Лев Сапега. Родился православным, перешёл в лютеранство, а потом стал католиком. И везде ему псом пахло. Вот он унию и придумал.
   - И здесь Сапега.
   - Да, и здесь Сапега, пан офицер. Затащить в униатство старались православных людей всеми правдами и не правдами, больше не правдами. Кто-то поддавался, но большинство тверды в вере. Был тут один архиепископ полоцкий Иосафат. Свирепствовал. Душехватом его прозвали. Силком всех в униатство тащил. Церкви закрывал. Ладно – крестить, отпеть не можно было. Человек помер, а не похоронить по-людски. Люди в шалашах церковные требы проводили, лишь бы униатами не стать. Довели людей, что в Витебске Иосафата и убили. А униаты мучителя в мученика превратили.
   И поп в красках, размахивая руками с возмущением стал рассказывать о зверствах Иосафата. Александр Данилович и денщик слушали с вниманием.
   - Интересные тут у вас дела творятся, - наконец произнёс Меншиков. – Давно это было?
   - Давно.
   - А сейчас как?
   - Как? Поутихли малость, конечно.
   - А ну пойдём со мной, батюшка. Как тебя звать-то?
   - Отец Максим. А куда пойдём?
   - К государю.
   - К какому государю?
   - К православному, к Петру Алексеевичу.
   - Так он не наш государь, мы в княжестве Литовском.
   - Всё едино, - отмахнулся Меншиков.

   Пётр Алексеевич пребывал в весёлом настроении. Он сидел за столом, развалясь в кресле и с интересом наблюдал «бражку» за столом.
   - Mein herr kapit;n, - обратился к нему Меншиков, - вот привёл к тебе попа местного православного, отца Максима. Обижают тут православных. А кто, как не ты, единственный православный монарх во всё мире, защитит люд православный?
    - Не единственный, - возразил царь безмятежно улыбаясь. - В Абиссинии есть православный монарх. Негус он называется. Эй, человечки, Ибрагим, Абдул, идите-ка сюда.
    В дальнем углу пиршественного зала игрались двое негритят лет десяти – одиннадцати. Услышав зов, они поспешили к царю.
    - Вот, арапчата, - похвастал Пётр Алексеевич, гладя ладонью по кучерявым волосам детей, - этого самого негуса дети. Христиане.
    - Христиане? А имена у них почему басурманские? – недоверчиво спросил Меншиков.
    - Так у турок же были. Перекрестим в Вильно. Ибрагим станет Александром, а Абдул – Алексеем.
    - Не хотеть быть Александром, - захныкал Ибрагим.
    - А кем хочешь?
    - Хотеть Ибрагим.
    - Да окрести его Абрамом, mein herr, какая разница? Это имя христианское. А Абдул пусть будет Алексеем. С именем Абдул на Руси жить как-то всё же не очень… Зачем ты их с собой притащил? Жили бы они себе на Москве и жили?
    - Так забавно же.
    - Ну, да, ты любишь всякие чудеса и уродства, а своим русским помочь не можешь. Старинный храм отобрали, а мы - молчи.
    - Данилыч, ты-то что завёлся?
    - Да как же, mein herr, мой тятенька оршанский шляхтич Даниэль Менщик из княжества Литовского. Свои, чай.
    - Ты, Данилыч, ври да не завирайся. А то я не знаю, кто ты такой! Шляхтич. Это ты Дарье Арсеньевой расскажешь, а нам не надо.
     - Ей-богу, шляхтич, mein herr. Бумаги, сие подтверждающей, у тятеньки не было. Так война была. Вот пирогами и промышляли. Жить-то надо было как-то.
    - И сейчас война, mein kamerad. Не у нас храм отобрали. И когда это было? Восемьдесят лет назад?
    - Откуда ты это, mein herr, знаешь? – удивился Меншиков.
    - Знаю, я много чего знаю. Меня не готовили стать царём. Третий сын! До всего своим умом дошёл, самоучкой. Братья здоровьем хлипкие оказались. Померли. Сонька во власть вцепилась – не оторвать. Ну, ты знаешь. Мы с Сонькой одного поля ягоды. Повезло мне, что она бабой родилась. Так вот, сейчас война, Данилыч. Сколько униатов в польском войске брата моего короля Августа? Вот! Зачем же их обижать, это не политично. Их обидишь, а они к Станиславу переметнуться.
   Меншиков тяжело вздохнул:
   - И что, ничего нельзя сделать?
   - А что тут сделаешь?
   - Сие всё так, царь-государь, - сказал отец Максим, - только викарий Константин Заячковский говорил о тебе зело поносительными словами.
   - Пустое, - отмахнулся Пётр.
   - И призывал паству против войск Вашего Царского Величества, - продолжил отец Максим, - и к их тайному поборению со злобой великой ко всем русским людям.
   - Собака лает, ветер носит. Что же они так русских ненавидят? Чем русские хуже шведов? Шведы протестанты.
    - Они православных ненавидят. Совесть-то у них не чиста, знают, что не правы. А православный, значить русский, вот русских и ненавидят.
   - Господь с ними, пусть ненавидят. Нам-то что?
   - В Святой Софии Полоцкой гнездо шпионов. Они всё о твоём войске узнают, да Сапеги доносят. А тот королю Карлу.
   - Что? Шпионы? – у Петра округлились глаза от злости. – Почём знаешь?
   - Так говорят. Говорят, что письма для Сапеги и записки всякие они в алтаре хранят. И как они Бога не бояться? Да верят ли они в Бога?
   Пётр чуть успокоился:
   - А это интересно. Точно знаешь?
   - Точно. Да за руку не ловил. Сейчас там, может быть, и нет ничего.
   - Может быть, а может и не быть, а проверить надо. Пойдём, Данилыч.
   - Куда, herr Peter?
   - Посмотреть на твою Софию. С нами пойдёшь, поп.
   Пашка Ягужинский и Васька Поспелов, денщики Петра, торопливо прицепляли к поясам палаши. При палашах были Меншиков и его денщик, Пётр пошёл безоружным, только трость в руках. Он шёл широким шагом и вид царя не предвещал ничего хорошего.
   В храме прихожан не то что б не было, а было очень мало.
   Викарий произносил проповедь о святом апостоле Петре:
    - Неужели это не противоречит любви к ближнему которую нам заповедал Христос? Хорош тот общественный мир, про который Господь сказал: «Мир мой даю вам», а не такой про который Он сказал: «Не мир пришел я принести, но меч». Что за дружба может быть света с тьмою? Какое согласие Христа с Вельзевулом, католиков со схизматиками или еретиками, Церкви с блажью раскольнической. Что это за мир будет, если он устроен за счет оскорбления Бога, если привилегии святого Петра и его преемников будут нарушать, а власть юрисдикции высшего пастыря, от Христа принятой, раскольники будут себе незаконно присваивать? Святой Пётр и его преемники – епископы римские, за это нарушение своих прав будут взывать к Божьему правосудию.
   Пётр слушал и молчал, едва сдерживая раздражение. Но отец Максим не выдержал.
   - Как же вы осмеливаетесь правду защищать ложью? – воскликнул он. - Какое согласие Христа с Вельзевулом? Кто здесь схизматик и какие привилегии у святого Петра?
   - Когда Христос вознёсся на небо, - ответил викарий, - он Церковь поручил пасти Петру, а Пётр – римским папам.
   - Сие ваше, католиков и униатов, безумие и ложь! Был ли Пётр в Риме? А если и был, то он был обычным епископом, но он и в Антиохии был епископом. Схизматики, сиречь раскольники вы, католики, а не мы, православные. Вы раскололи единую Церковь и не признаёте Святых Соборов.
   - Когда сильный ветер отрывает от дерева сучок, то нельзя сказать, что дерево оторвалась от сучка. Греческая церковь оторвалась от своей матери единой католической церкви.
   - И опять ложь, - воскликнул отец Максим. – Мать всех церквей есть церковь Иерусалимская. Почему же ты римскую церковь называешь деревом, а остальных ветками? Ветки вырастают от дерева. Безумные слова вы говорите пастве своей, что Святой Дух исходит от Отца и Сына. Читай по Иоану: «И свидетельствовал Иоанн глаголя: аз видех Духа сходяща яко голубя с небесе, и пребысть на нем». Если бы Дух Святой исходил от Отца и Сына, как бы он мог сходить на Сына Божия?
   - Если сие учение лживо и не согласуется со Святым Писанием, то почему просвещеннейшая Европа его придерживается?
   - От гордыни своей и по невежеству своему…
   Петру этот богословский спор надоел, и он прервал отца Максима:
   - Всё, хватит вам тут диспуты устраивать. Ты кто такой?
   - Я приходской викарий этого прихода.
   - Я слышал, что сей приход сноситься с неприятелями нашими: моими и брата моего короля Августа, с сапежинцами и со шведами? Так ли сие? Могу ли я зайти в алтарь и осмотреть его? Ибо там, как говорят, храниться переписка с врагами нашими.
   - Я не благословляю. Ибо что там делать противникам веры нашей, убийцам католиков и униатов?
   Пётр промолчал и, сдерживая гнев, прошёлся по храму, гневно стуча тростью. Остановился у образа красиво украшенному, где изображён человек с топором в голове.
   - Кто это такой? – Пётр показал тростью на икону. - Видимо, это самый почитаемый здешний святой. Чей это образ?
   - Это священномученик Иосафат, владыка Полоцкий, убитый злобными схизматиками в Витебске, твоими единоверцами, московский царь, поэтому и говорю, что вы убийцы.
   - И опять ты врёшь, - возмутился отец Максим, - возгордился архиепископ полоцкий, после трёхлетнего затвора, что может спасать грешников проповедью покаяния, словом единым. Да не помогло слово. Жестоко стал обходиться с людьми, решил, что ему всё можно, раз он начитался в затворе священных книг. Но чтение не делает читающего праведником, и по книгам не становятся святыми. Затворничество, это, прежде всего, духовный подвиг, усмирение плоти и духа. А Иосафат возгордился. Надоел он и опротивел он народу делами своими, вот и убили его в Витебске и в Двине утопили.
   - Я и говорю: руки по локоть в крови у вас.
   - Жители Витебска потом раскаялись в преступлении сем.
   - Поздно! Кровь невинно убиенного падёт на всех схизматиков.
   - Ладно, викарий, - сказал Пётр, - Богу виднее, кто схизматик, а кто нет. За сию мерзкую хулу ему разбираться с вами на Страшном Суде.  А вот сношение с врагами Речи Посполитой, это преступление перед королём Августом и мной. Почему вы Речь Посполитую шведам отдаёте? Чем мы вам не угодили. Шведы откусят кусок от Польши, а Россия ни на что не претендует. И шведы – протестанты.
   - Речи Посполитой лучше быть с протестантами-шведами, чем с схизматиками-русскими, – заносчиво ответил викарий.
   - Во как? – удивился Пётр и к Меншикову. - Данилыч, этого униатского попа к нам, всех выгнать, храм закрыть. Утром, думаю, благословение будет, чтобы в алтарь войти. Пойдём отсюда, отец Максим.
   Пётр и отец Максим вышли из храма, а Меншиков направился к викарию.
   - Пойдём, викарий, - сказал Данилыч, - у нас переночуешь. Скучать не будешь, ручаюсь.
   - Не благословляю! – завопил викарий.
   - Да ты что? – засмеялся Меншиков.
   - Люди! Их мало, бейте их, я благословляю.
   Прихожане, до сих пор стоявшие в оцепенении и слушавшие богословский спор, поспешили из храма, а послушники и трудники, всего девять человек, вооружились палками и бросились на русских офицеров.
   - Стойте! – закричал Меншиков. – Нам русский царь приказал доставить викария под стражей к нему. Вас трогать приказано не было. Пошли вон отсюда.
   - Бейте их, благословляю, - закричал викарий.
   Один из нападавших размахнулся палкой, целя Пашке Ягужинскому в голову. Тот увернулся, палка попала по левому плечу.
   - Ах, ты гад, - взревел Ягужинский и обнажил палаш.
   Трое остальных последовали его примеру. Четверо против девятерых, силы, конечно, не равные, поэтому вскоре четыре человека из нападавших корчились от боли на полу храма в собственной крови, остальные убежали. Русские офицеры остались невредимы, кроме Ягужинского, у него образовался синяк на левом плече.
   - А что ждать до утра? Пойдём, Александр Данилович, посмотрим, что у них там в алтаре, - предложил Ягужинский, потирая ушибленное плечо.
   - Пойдём, - согласился Меншиков.
   - Не благословляю, - возразил викарий.
   - Да помолчи ты, надоел, - сказал Меншиков.
   В алтарь викария взяли с собой. Там было почти так же, как и в православных храмах. На престоле лежала большая Библия, Меншиков направился к ней.
    - Мирянам прикасаться к престолу и всему, что на нём запрещено, - завизжал викарий.
   - Я знаю, - сказал Меншиков, - но я же схизматик, еретик, мне можно.
   - Никому нельзя.
   - Сейчас палашом огрею, - пообещал Данилыч.
   Викарий затих.
   В Библии обнаружили какие-то листочки и один большой лист. Меншиков вертел его в руках.
   - Чего-то написано. Вроде как не по-нашему. Это что, викарий?
   - Проповедь о святых Петре и Павле, - ответил викарий.
   - Да? – сказал Меншиков. – И на каком языке?
   - На латыни, - определил Пашка.
   - Ты понимаешь?
   - Немного. Да что тут понимать?
   - Это проповедь, о святом Петре? – уточнил Меншиков.
   Ягужинский усмехнулся:
   - В какой-то мере. Вот «Petrus», Пётр значить. Вот Шереметьев. Он, правда Борис, а не Пётр, но Петрович. Бенедикт Павел Сапега. Ну, не знаю. Вот Вильно, вот Гродно. Мы же туда направляемся? Вот Курляндия, Митава, туда Шереметьев. Всё точно. Проповедь для Сапеги и Карла. Подпись: Константин Заячковский. Это ты что ль, викарий?
   Викарий обречённо кивнул.
   - Повезло тебе, Костяря, - сказал Меншиков. – Не будут тебя пытать. Утром сразу повесят.

   Пётр был не доволен.
   - Те, раненные, живы хотя бы?
   - Уходили, живы были, - сказал Меншиков.
   - Всё равно, не хорошо. По аккуратней надо было. Что ж вы так не осторожно, ребятки?
   - Как аккуратней, mein herr kapit;n? Они на нас первыми напали.
   - Ты, Данилыч, не знаешь, что такое европейская политика. Сейчас будут ляхи сочинять, что ввалились мы пьяной гурьбой в церковь и изрубили всех униатов в мелкую капусту потехи для.
    - Сие будет враньём.
    - Кто захочет поверить, поверит. Надо написать манифест с объяснениями.
   - Стоит ли оправдываться, mein herr? Кто не захочет верить, не поверит.
   - Верно, Данилыч, но всё равно напишем, для потомков.
   Утром при стечении народа на площади перед Софийским собором викария Константина Заячковского повесили, предварительно объявив, что он предатель и вёл переписку с Сапегой и шведским королём Карлом, с врагами своей родины Речи Посполитой и своего короля Августа II Сильного.

    Через десять дней был издан манифест с изложением событий в храме Софии Полоцкой под собственной подписью и печатью царя Петра.
    А в сентябре 1705 года царю предоставили копию донесения в Рим папского нунция и униатского митрополита Льва Заленского.
   - Надо же, - удивлялся Пётр, - я лично отрубил саблей уши Зайковскому. Это кто такой? - нахмурился царь. - Я не шляхтич и не казак, я хожу при шпаге. «И заставил его нести их на виселицу». Интересно – зачем? «Собакой травил священнослужителей». У меня есть собака?  Видишь, какие ужасы мы спьяну творили, Пашка. Девять человек положили, не считая баб. И всё это лично я. Зело врут ляхи. Так польские паны над своими холопами издеваются. Русскому государю так не по чину. Голову отрубить виновному, это можно, я не от какой работы не чураюсь. А уши отрезать или собакой травить это свою честь унизить. Я такое ни себе ни слугам своим не позволю. А те четверо, что на вас напали, померли. Осторожней надо было палашами махать. Пять униатских святых мучеников мы сотворили. Во как! А пишут, что я один сию расправу учинил. О вас здесь ни слова, только то, что ворвались в собор во главе с царём пьяные в дым.
   - Панам для расправы над своими холопами слуги зачем? – ответил Ягужинский.
    Великая Северная война продолжалась.

                03.10.2021 г.