У реки два берега. Глава 22

              То, что нам всем надо помнить...


    ... Мы ещё долго шли по этому самому жёлобу, вернее, по каменной трубе, потому что лучи фонарей впереди идущих периодически выхватывали из мрака то стены, то овал потолка, чем-то отполированные и мерцающие в свете лучей разноцветными искрами... Сил уже для движения почти не было. Идущая следом за мной Гуля то и дело спотыкалась, что-то бормотала по-своему, её ребёнок совсем затих. И у меня сжималось сердце в нехорошем предчувствии. Я и сама была уже на грани. Казалось, ещё несколько шагов, и я рухну на этот изогнутый скользкий пол и уже никогда не поднимусь. Но только взгляну на маленького человечка, так похожего на своего отца, и с таким же упорством идущего рядом, вцепившись в карман моей куртки, и понимаю, что мне надо держаться, хотя бы ради этого ребёнка, ради его спокойствия. А у него теперь была единственная надежда на меня, на то, что я его не покину...

    Неожиданно Ремезов объявил привал. Мы с Гулей сразу же сели на пол. Передние охранники получили какой-то приказ от Разорёнова. Потом они все четверо пошли куда-то вперёд. Шедшие  за нами боевики остановились шагах в десяти сзади. Они о чём-то говорили по-своему, а Гуля вдруг прижалась ко мне и тихо сказала, что они договариваются, как только убьют главных, поделить нас между собой и возвращаться назад... И я понимала, что нам некуда бежать, что спасти может только чудо... Но чудес не бывает... На глаза навернулись слёзы... Вспомнились дочери, семья сына, потом Ольшанский... Почему-то вдруг стало душно. И я молила бога, чтобы не упасть в обморок... Что тогда будет с Андрюшей, который сейчас приник ко мне, как к последней защите...

    Дальше я уже плохо помнила, что было потом... Вроде бы вернулись ушедшие вперёд те четверо. Они о чём-то спорили. Ремезов резко оборвал разговор, подошёл ко мне, приказал встать. Следом за мной поднялась и Гуля, она вцепилась  в мою руку. И я почувствовала, как её трясёт...

    -- Первой пойдёт эта, -- Ремезов указал на Гулю, -- только пусть снимет свой балахон. Ты же видел, что с оружием стена не пропускает. Пусть видят, что у неё ничего нет...

    -- Тогда пусть и щенка здесь оставит, -- как-то истерично выкрикнул Разорёнов.

    И тут же я услышала плачущий голос Гули:

    -- Нет, нет, нет, пожалуйста, пусть он будет со мной...

    -- Оставь её. Зачем нам возня с этим... -- тут Ростик грязно и витиевато выругался и приказал, -- иди. А ты, Кузьминкина, пойдёшь следом...

    Я испуганно взглянула на Ремезова:

    -- Я без сына никуда не пойду, только с ним...

    -- Да кому он нужен, разве что этим? -- хохотнул глумливо и как-то похотливо Разорёнов.

     А меня от этих слов вдруг затрясло. Накатился волной какой-то животный ужас. Я крепче вцепилась в руку Андрюши и пошла следом за Гулей. В голове мельтешила какая-то мешанина из обрывков мыслей, сожалений о чём-то упущенном, слов молитв, которые я когда-либо читала...

    Неожиданно в лучах фонарей я разглядела как-будто целлофановую завесу поперёк трубы. Только очень тонкую, переливающуюся всеми цветами радуги. Она была настолько нереальна, настолько невозможна в этом страшном месте, что у меня стало раздваиваться сознание. С одной стороны я с Андрюшей стояла перед этой преградой, а с другой стороны видела наши фигуры как бы сверху...

    Потом я услышала какой-то приказ от Ремезова, и один из охранников, тот, что с фонарём, стал настойчиво срывать с Гули её одежду. Она сопротивлялась, но лежащий неподвижно у неё на руках ребёнок ей мешал. Но вот её чёрная одежда сдёрнута, под ней обычное длинное платье, и видно, что никакого пояса шахидки на ней нет. И тогда охранник сильно толкнул её в спину. Она по инерции побежала в сторону преграды заплетающимися ногами, вцепившись в тельце ребёнка, и уже казалось, что она сейчас врежется в эту призрачную преграду и упадёт, как вдруг она стала растворяться в этой переливающейся перегородке. Вот исчезла голова, потом левая часть тела, ребёнок, потом двигающиеся по инерции ноги... Она исчезла полностью...

     -- Ну, понял? Они не пропускают тех, кто с оружием... -- удовлетворённо произнёс Ремезов. -- Давай, ты следующий, -- кивнул на одного из охранников.

    -- Нет, пусть она идёт, если всё нормально, тогда мы, -- решительно отказался тот.

    -- Ладно, иди, Кузьминкина, -- приказал Ремезов и, видя, что я замешкалась, предложил, -- или тебя тоже подтолкнуть?

    Я представила, что меня сейчас саданут в спину прикладом для ускорения движения, я растянусь перед этой преградой, и они все будут глумиться надо мной. А рядом будет страдать мой мальчик. И решительно, насколько позволяла мне усталость, направилась к преграде. Было ли мне страшно? Это не передать словами. Но лучше ужасный мгновенный конец, чем ужас без конца...

    Моя голова первой проникла сквозь эту преграду, в глаза ударил яркий свет. Я инстинктивно втянула за руку ребёнка и сама шагнула вперёд. Потом оглянулась... Позади была стена. Плотная, каменная... Впереди стояла Гуля с сыном на руках. Он уже не лежал безвольно на руках, а сидел, прислонив голову к груди матери...

    Андрюша оглядывал окружающее нас пространство, насыщенное светом и теплом... Что это было? Наш конец? Он бывает таким?

   В голове вдруг раздался голос:

   -- Идите вперёд...

   И мы пошли, хотя несколько минут назад мне казалось, что я не сделаю и двух шагов...



   ...Нашли нас в старом храме, правда, в последнее время начавшем восстанавливаться. Говорят, что мы вышли из подвального помещения, когда в храме шла служба. Просто вдруг открылась дверь, казалось бы напрочь замурованная в стене, и оттуда вышли две женщины с детьми и потеряли сознание. Все вначале испуганно глядели на пришелиц, потом молодой батюшка, совсем недавно назначенный в этот приход, бросился к прибывшим, за ним и несколько старушек. Стали звонить в скорую. Правда, кое-кто предвзято отнёсся к тому, что одна из женщин явно азиатка, а потому не православной веры. Но батюшка тут же осадил их возмущение, напомнив о христианском милосердии, а так же о том, что Господу виднее, кого  когда и как приводить в храм божий.

    Нас окропили водой... Я вдруг пришла в себя. До этого я видела наши фигуры как бы со стороны... Оглядела окружающее пространство не сверху, а на уровне глаз. Увидела сидящего рядом Андрюшу и успокоенно вздохнула. С ним всё нормально. Потом увидела испуганную, сжавшуюся в комочек Гулю, простоволосую, которой на голову сердобольная старушка предлагала надеть платок. Я ей кивнула, что всё хорошо. И сама протянула руку за платком для себя...

    На удивление быстро приехала фельдшерица, молодая девица в куртке, из-под которой виднелись полы белого халата. Нас погрузили в старый "москвичок" с красными крестами, фельдшерица уселась за руль и повезла в медпункт.



    Ольшанский узнал о том, что нас нашли, почти сразу, как только из соседней области о нас поступил запрос  в полицию.

    ...Он в это время находился в лабиринте подземных ходов за рекой вместе с Ивановым, его поисковиками и представителями неких служб. Вначале те хотели сразу же  закрыть входы в нижние яруса под предлогом того, что всё найденное здесь подпадает под гриф секретности. Но тут уж взбунтовались поисковики Иванова, а Ольшанский так и вовсе хотел этих самых представителей вытурить наверх. С одной стороны, не они явились первооткрывателями всего этого лабиринта, а с другой -- где-то там находились члены его семьи, и пока они не будут найдены, он наверх не выберется... Словом, последние поняли, что в данный момент спорить с противостоящими им крепкими мужчинами себе дороже, тем более, что арестовать и припугнуть их не за что. Они были заняты поисками пропавших пленников и отряда боевиков...

    Побродив по лабиринту подземных ходов, в конце концов все натыкались на тупиковые их концы. Идти дальше было некуда. И в воздухе повисал вопрос: куда могли исчезнуть две женщины с детьми и как минимум два десятка мужчин.

    Ольшанский очень быстро разобрался в перипетиях отношений отряда Иванова и представителей этих самых неких служб, озвучивать принадлежность которых к неким элитным группировкам никто не собирался, но явно назревала конфронтация с обеих сторон.

    Тон возможному обоюдному раздраю задавал некий учёный муж, Ольшанский так и не понял, то ли историк, то ли археолог, но явно он себя ассоциировал с определёнными кругами, занимающимися   эксклюзивным изучением истории страны.
Очень скоро стало понятно, что данный учёный муж причисляет себя к когорте почитателей традиционного норманского варианта истории данных мест. Когда Иванов стал знакомить этого представителя так сказать исторической науки с артефактами, выявленными в развалинах на болоте, тот только пренебрежительно фыркал и сквозь зубы цедил:

    -- Что здесь необычного? Типичный средневековый замок европейского типа. И кирпич, и камни -- прямое доказательство, что строили это сооружение мастера из Европы. Оттуда сюда пришли все каноны строительства, типы материалов, архитектурные решения... Или вы хотите сказать, что столь грандиозные сооружения могли построить эти местные аборигены, которые ещё в девятнадцатом веке жили в курных избах при печах без дымовых труб... Здесь обитали отсталые лапотники, которые только и могли жить в крепостной зависимости под мудрым руководством  просвещённых представителей западного мира... Неужели вы думаете, что эти сиволапые мужики могли возвести такие сооружения? Да здешние аборигены веками  покорно терпели сначала татаро-монгольское иго  завоевателей, потом самодурство кровавых тиранов... Так что нечего по развалинам бродить. Проще подобные сооружения рассмотреть в Европе, где они сохранились в более пристойном состоянии. А здешние развалины следует  уничтожить или хотя бы замуровать подземные ходы во избежание дальнейшего возникновения здесь террористических ячеек. Это ведь тоже пример недальновидности местных властей, попустительствующих возникновению подобных взрывоопасных очагов...

    Ольшанский скептически кривил губы, выслушивая рассуждения этого учёного мужа, в то же время ненавязчиво осаживая Иванова, который уже порывался вступить в полемику с собеседником...

    -- Вы правы, мы действительно отсталые и недалёкие, куда уж нам до просвещённой Европы с их культурой, -- ёрничая согласился с сентенциями оппонента. -- Извините, нам надо подняться наверх... Пойдём, подышим воздухом, Антон... А вы составите нам компанию?

    --  Что я там не видел, -- фыркнул их визави и,  брезгливо поморщившись, стал пробираться через развалины к расчищенному спуску в подземный ход.

    -- Антон, ты умный и умудрённый опытом человек, -- обратился к приятелю Ольшанский, когда они поднялись на вал, отделяющий развалины от болота, -- ты что, не видишь что ли, что этот... он же птенец гнезда соросовского. Обычный грантоед. Что ему прикажут, то он и поёт... А как он здорово про свой народ-то отозвался? И тупые мы, и сиволапые, и от диких зверей недалеко ушли... Чуть ли не обличил нас в том, что мы и сейчас являемся крепостными в отличие от свободолюбивой и демократичной Европы. А уж как пел, что все науки, всё производство пришло к нам оттуда... Откуда только такого умного выкопали?..

    Иванов стоял молча, оглядывая окрестности, припорошенные снегом, но уже кое-где виднелись проталины... Пройдёт немного времени, и начнётся распутица... Потом повернулся к Ольшанскому:

    -- Прости, повёлся на провокационные выпады этого дебила, еле сдерживался, слушая этого попугая. Ты прав, этот точно из гнезда соросовского. Талдычит одно и то же. Для него свет в окошке эта Европа. Ты же знаешь, что есть некая часть элитки, назовём её так, когда-то за бесценок захватившая и приватизировавшая самые лакомые куски природных ресурсов и добывающей промышленности... Так вот ей очень не хочется со всем этим расставаться... Да и кураторы из-за кордона давят... Вот они и привечают у себя таких вот мужей учёных, которые учебники пишут для наших детей, да и основной массе народа на уши лапшу вешают о том де, какие мы все отсталые и зашоренные, а они нам свет знаний и законы свободолюбия несут...

    -- Вот что, Антон.  Я чувствую, что скорее всего сегодня все  известные нам проходы будут или подорваны, или замурованы. Искать пропавших эти и не собираются. Я так думаю, что этот наш муж учёный уже доложил о находке кому следует. И они постараются её уничтожить...-- Ольшанский вдруг стал шарить по карманам в поисках курева, хотя дал себе зарок, пока не найдёт Ирину с сыном, не сделает ни одной затяжки...

    -- Само собой. Поиски продолжим, но давай от того храма, что овощехранилищем стал. Не переживай, искать не прекратим. Вот только этих спровадим...

    Они молча собрали свой отряд и по подземному ходу, ведущему в развалины монастыря, выбрались на противоположный берег. Там уже находились подрывники. Но подорвать подземный ход им не разрешили. Оказалось, что земля, на которой находился разрушенный монастырь, принадлежит церкви... Тогда быстро пригнали несколько машин со стройматериалами и авральными темпами забетонировали все входы в подземные этажи.

    А чтобы не возникло никаких трений между строителями и теми, кто хотел и дальше продолжать поиски пропавших, из полиции сообщили, что похищенные женщины и дети найдены в соседней области. Ольшанский с Ивановым и его отрядом тут же отправились за ними. Здесь им точно уже делать было нечего...



     В ту деревню, где были найдены  женщины и дети, выехали представительной группой, в которую входили кроме Ольшанского и Иванова ещё Высоковский и Щеглов. Путешественниц поневоле нашли в отделении полиции районного центра, там их от греха подальше устроили пока в обезьяннике: всё же никаких документов при них не было. А их россказни, что де их захватили какие-то боевики и по подземным ходам  привели сюда из соседней области, попахивали бредом обкурившихся наркош. Впрочем, путешественницы действительно выглядели изнурёнными и уставшими.

    Высоковский сразу же пообщался накоротке с начальником районного отдела полиции, предоставил документы на Кузьминкину и Андрея Ольшанского, а в отношении второй спутницы заверил, что она жила в деревне, работала там, и ребёнок её. И назвал даже имя и фамилию азиатки.
 
    У начальника полиции не было причин задерживать женщин. В районе никаких столкновений с мигрантами не наблюдалось.

    -- Всё же, Юрий Алексеевич, не могу понять, каким образом эти женщины попали в храм. Мы проверили, дверь, откуда они появились, снаружи не открывается. Как они оказались там? -- поинтересовался он у Высоковского.

    -- Я так понимаю, церковь планируется ремонтировать. Скорее всего, приглашали бригаду строителей. У нас ведь кто теперь в первых рядах? Мигранты, как наиболее дешёвая рабочая сила. Вот они полазили по подвалам, да и нашли этот ход...

    -- А женщины откуда там появились?

    -- Одна жена Ольшанского, он же из военных, видно, опознал кое-кого из старых знакомых ещё по Афгану. Её и прихватили, чтобы его шантажировать. А вторая -- видно, тоже в чём-то провинилась. Думаю, хотели денег срубить... И сюда их вывезли... Другая область, кто их здесь искать будет, спрятали в подвале, тем более, что туда уже стройматериалы завезли... А женщины случайно на эту дверь наткнулись и сумели открыть...
 
     Напоследок Высоковский посоветовал коллеге держать ухо востро в отношении приезжающих на работу мигрантов.

     -- Не хочу сказать, что все они опасны. В основном  люди  просто надеются заработать на пропитание семье. Другое дело, что они здесь чужие, им непонятна наша жизнь, и встраиваться в наш мир они не хотят... Мы же не хотим, чтобы у нас стало так же, как в Европе?

     -- Избави бог. -- Начальник отдела перекрестился. -- Не хватало ещё нам этой напасти...



    Домой добрались мы благополучно. Пришлось, конечно, дать показания в отделе полиции о том, каким образом я была схвачена и где удерживалась. Правда, и начальник полиции, и следователи скептически отнеслись к моему рассказу о том, что руководили всем этим преступным подпольем столь уважаемые люди, каковыми числились Ремезов и бывший участковый Разорёнов. Но к сведению мой рассказ приняли. Поинтересовались только, как мы с детьми оказались в соседней области. Тут я ничего вразумительного сообщить не могла. Не рассказывать же им о том, как всё было на самом деле. Я уже убедилась, как к этому отнеслись те, кто вроде бы должен был мне верить на слово...

    В городе только и было в последнее время разговоров, что учительницу с сыном, похищенных две недели назад, нашли аж в соседней области. Строились разные предположения, но в основном сходились к тому, что их опоили зельем и сонными вывезли в глухую деревню. И только чудо помогло им спастись.

     Гуля пока жила у меня. Хотя многие подозревали, что она была как-то связана с боевиками, но прямых доказательств не было. Её сын Алихан, на удивление быстро поправлялся. Он перестал кашлять ещё там, сразу после прохода через ту прозрачную плёнку. Его затуманенные глазки вновь приобрели ясность и осмысленность. Он уже освоился и, отпустив мать, теперь стал хвостиком Андрюши. Тот взял над малышом опёку. После страшных дней, проведённых в подземном зиндане, он заметно повзрослел и ощущал себя старшим и ответственным за Алика.

    За всё время  нашего общения Гуля ни разу не спросила об оставленной дочери. А когда я решила ей рассказать, она замолчала. На глазах появились слёзы.

    -- Я отдала её тёте. Я знаю, что тётя её любит, она её дочь. Я не смогла бы ничего для неё сделать. А тётя её вырастит... Я не хочу больше приносить горе тёте. Я виновата перед ней...

    Но Наталья так не считала. Как только узнала, что Гуля живёт у меня, тут же приехала в гости. Обыкновенная деревенская женщина, она обладала большим любящим сердцем, всепрощающим и понимающим...

    О чём они говорили вдвоём, я не знаю, но мне Наталья заявила, что Гуля ей как дочь, и она забирает её к себе в деревню...



    Как только закончился учебный год, и школьники ушли на каникулы, ко мне пришли Ольшанский и его друг Антон.
 
    -- У нас к тебе дело, -- начал Ольшанский, но его перебил Иванов.

    -- Мы в соответствии с вашим рассказом попытались пройти тем маршрутом, о котором вы рассказывали... но ничего не получилось... Вы не могли бы нам показать на месте...

    Я сразу представила опять эти полукруглые потолки над головой, темень за спиной и свет фонарей впереди... Почему-то мороз по коже пробежал...

    -- Пойми, с вами ушли два десятка боевиков. И они не вернулись... Где они сейчас? Пока они не будут найдены, всё время будем ощущать опасность, что они вновь попытаются захватить тебя и мальчика... И удастся ли на этот раз вам выбраться из лабиринта подземелий...
 
    -- Но чем я вам помогу? Всё, что помню, я вам рассказала...

    -- Возможно, на месте ты вспомнишь точнее? -- это уже Ольшанский.

    И я поняла, что они взяли себе в голову, что я  и только я могу на месте вспомнить весь пройденный путь. Но представить себе, что я должна идти опять теми страшными коридорами, не могла. Хотя и понимала, что мужчины хотят завершить всю эту историю с похищением. А пока нет уверенности, что этот отряд не выбрался наружу... А если он выбрался?.. Я поняла, что пока не пройду опять тот ужасный путь, я не успокоюсь...

    Юхнов, апрель 2020 г.