Соломон и улыбка Бога

Соломон и улыбка Бога.
«Все суета...» (Экклезиаст)

Герой мой – не Соломон. Он Соломонович – по отцу. Но это для близких, и Семёнович для прочих. Знакомьтесь – Юрий Семёнович. И фамилия его напряженная, барочная фамилия – Половодин. Такая фамилия живописует напряжение, мятежность, романтическую устремленность и беспредельный чувственный разлив.
У него был несомненный литературный дар, но стать Львом Толстым нужды не было, так как в наличии имелась прекрасная наружность, с юности заменившая ему все – и дворянский титул, и корни, и воспитание. Высокий рост, эталонная фактура, благородные профиль и анфас – это все притягивает людей, готовых угодить харизмату, купаясь в его благодатных лучах и питаясь крошками с его стола. Увы, лицеприятие – такой же властный закон среди людей, как и закон всемирного тяготения.
Какое-то время он работал журналистом и готовил телерепортажи из горячих точек. Чем горячее были точки, тем превосходнее были репортажи. Требовалась нешуточная отвага, но харизмат не имеет права быть трусом. Этот период жизни завершился книгой о солдатах и офицерах, после войны пытающихся вписаться в мирную жизнь.
Книга имела успех и вскоре увенчалась сценарием и звездным телесериалом. Одну из ярких заглавных ролей сыграл Юрий Семенович – разумеется, не положительную, так как порок должен быть всесторонне притягательным и без изъяна. Продюсерам это нравилось, поэтому актерская карьера продолжалась и дальше галереей симпатичных негодяев – респектабельных наркобаронов, неотразимых сутенеров и политических воротил-обаяшек. Это объяснимо – преступному элементу нравился литературный макияж.
Одно время он продюсировал хорошеньким певицам и моделям. Потом снова взялся за роман. Отставной чиновник Минобороны захотел обзавестись автобиографией. Секретарем и аранжировщиком-визажистом образа выступил Половодин.
По написании книга имела сумасшедший успех на бульваре по причине изобилия амурных похождений героя и наличия узнаваемых портретов высшего эшелона и их нравов. Книга была гадкая (одно название чего стоит – «Промеж»), но гонорар (плюс проценты с продаж) был более чем щедр, поэтому Юрий Семенович ограничился тем, что заменил свою фамилию на псевдоним. Первой фамилией на обложке была генеральская, второй – Юрий Денщик. (Хотя денщиком в этой новелле был все-таки генерал). Поэтому именно Половодина пригласили в Голливуд писать сценарий для одноименного сериала.
Благополучно отбыл и также благополучно – через два года – вернулся с нимбом высшего западного одобрения. Каждое телешоу, не всегда имеющее отношение к литературе, кино и шоу-бизнесу, стремилось теперь его заполучить.
В свободное время он снова мелькал на высоких юбилеях, модных показах, хороводил в ток-шоу, председательствовал там, где есть президиум. Одним словом, жизнь как сплошная премьера продолжалась.
Разумеется, со стороны прекрасной части человечества ломится вопрос: был ли Юрий Семенович женат? О, конечно, такой персонаж не может обойтись без женского пригляда. Но те жены были первыми блинами – то есть, комьями. С детьми их Половодин не общался, но деньги на их содержание старался переводить регулярно. Что касается времени, то его едва хватало на собственную персону.
Жил один, посещал фитнесс-клуб, баню, спиртного позволял себе только лизнуть, поэтому в шестьдесят выглядел на сорок пять. Одним словом – без камзола и парика, без туфель с золотыми пряжками и фиалкового трико он оставался барочным человеком и, что называется, комильфо. О таких говорят – живет как тропический фрукт, или как Соломон в самую медовую свою пору до написания Екклесиаста.
Но на очередном юбилейном банкете он почувствовал себя плохо, и даже вызвали скорую помощь. Несколько дней обследования выдали безжалостный вердикт – рак мозга. Врачи держались оптимистично – мол, стадия операбельна. Но глаза прятали, гарантируя инвалидное кресло и долгую растительную жизнь.
В одночасье Юрий Семенович лишился всех земных радостей. Смириться с этим было не сложно: прах стремится к матери-земле, в прах. Более всего мучило другое: был уважаемым человеком, которому завидовали. И зависть та давала энергию. А теперь он стал примером отвержения, жалости и злорадства.
Многие верили и других убеждали – Юрий Семенович покончит собой или бросится в религию. Но нет. На федеральном канале организовалось размашистое ток-шоу «На краю». Собрался бомонд: врачи, политическая и культурная элита, звезды эстрады, актёры. Тон задавали юмористы. Половодин хотел было пригласить молодых священников, умеющих складно и по современному вещать, но отговорили: мол,  смерть это такое же таинство, как и рождение, крещение и брак, и не мб предметом разудалого шоу. Интригу задал сам юбилянт, в шутливой форме обозначая тему встречи.
Шоу то Половодину (и последовавший затем банкет) ничего не стоило, так как все расходы взял на себя телеканал за счёт рекламодателей и грамотного промоушена.
Финал сделали красиво: Юрий Семенович с бокалом шампанского поднялся по лестнице под торжественную музыку и римские свечи по бокам, остановился перед занавесом, осушил бокал, разбил его о ступеньки, помахал рукой и скрылся за занавесом. В следующую секунду занавес упал – за ним никого. Половодин исчез. Опять гадали – мол, после такого представления самоубийство более чем логично.
На самом деле Юрий Семенович не исчез: он изгнал из дома женщин и заперся, никого к себе не допуская и не отвечая на звонки. Он писал – нервно, лихорадочно, иступленно. Властное, испепеляющее страдание и протест водили его пером, прожигая бумагу: судьба лишила его всего именно тогда, когда стали открываться самые драгоценные шкатулки земных услад.
Названее было пафосным: «Завещание городу и миру». Однако сказать, о чем было это завещание, невозможно – сплошное кровохарканье. Правда сначала он взялся описывать всю свою жизнь в радужных и, скажем так, эпических тонах, ведомый жаждой покрасоваться на миру собственной персоной. Но получалось все иначе.
Он начал вываливать на страницы все, чем всегда похвалялся и гордился – энергию, творческий напор, жажду самоутверждения, пренебрежение друзьями, коллегами, женщинами – жёнами, побочными, окопными и полевыми подругами, своими детьми. Дескать сильная личность отбрасывает житейщину, как змея кожу. Но некая сила все эти достоинства извращала и выставляла стороной тьмы. Так например самоуважение выглядело как беспредельное самолюбование, а презрение к людям – духовным людоедством. Эгоизм выглядел разнузданным язычеством и самопочитанием. То есть, он писал свою биографию, но она была такой же мерзостью как и книжка «Промеж». У него был несомненный дар слова, но, описывая людей, он не скупился на ядовитый сарказм и карикатуры.
А затем последовало невообразимое: он пустился в описание некоей притчи, неизвестно откуда взявшейся. Она явилась ему то ли во сне, то ли, что ближе к истине, в бреду. Повесть о бегуне-стайере. Бежал тот стайер легко и упруго, не уставая. Наоборот – с каждым километром ему становилось все легче и легче. Силы удесятерялись, и бег ускорялся. Казалось – ещё мгновение и он полетит.
И вдруг – резкая остановка. Бегун озирается – кругом пустыня и – ни души. Навис вопрос – кто остановил? А ведь так классно бежал. И вдруг разглядел впереди препятствие – что-то вроде оврага. Подходит – о боже! – закружилась голова и перехватило дыхание: не овраг то, а пропасть, дно которой терялось в дымке. Подумалось  жутко – вообще есть ли там дно? И снова вопрос – кто же его остановил? Не найдя ответа, он затосковал и закрыл глаза.
А когда открыл – о боже, что это?! Все пространство перед ним и вокруг предстало вдруг весьма оживленным и подвижным. Люди – молодые и старые, богатые и нищие, мужчины и женщины, дети и старики приближались к пропасти и пропадали в ней. И лица тех несчастных были разные: страдающие, мечтательные, вдохновенные, мстительные.
Он бросился им навстречу,  чтобы предупредить и помешать. Но они как сомнамбулы, погружённые в себя, обходили его и срывались в пропасть. Кто-то резко останавливался и в панике устремлялся назад. Но удаляясь, они все равно приближались к роковой черте.
Компания веселых молодых людей установила на самом краю палатку и все приготовило для пикника, и в ту же секунду не стало ни компании, на палатки, ни пикника.
Между тем вниманием Половодина завладело живописное бунгало с кроватью посередине. На её ложе два обнаженных тела – девушки, прекрасной как небо и поджарого мужчины, похожего на чистопородного жеребца – устроили любовное свидание. Но взволновало Половодина само это бунгало: оно вместе с ложем неминуемо подвигалось к краю пропасти. Юрий Семенович бросился к ним предложить перейти в более безопасное место. Но его порыв был понят превратно – как желание оттеснить партнера. Тот вскочил, и Половодин ощутил сильный удар в глаз.
В ту же секунду бунгало вместе с ложем и его обитателями сгинуло в пропасти. Отвлек от этой скорбной картины Юрия Семёновича детский щебет. Группа школьников, как это бывает на открыт уроках краеведения, обступила молодую учительницу, которая что-то увлечённо им объясняла. Но дети отвлекались, с любопытством заглядывая в пропасть. Красноречиво жестикулируя, учительница, соскользнула в пропасть, что детей здорово позабавило. Но некие дяди в карнавальных костюмах и масках людских пороков сталкивали их, и они сыпались вниз цветным горошком.
Тут Юрий Семёныч увидел самого себя с плакатом, на котором броско было начертано «Промеж». Он бросился к нему, не соображая – зачем, но тот уже исчез в пропасти вместе с плакатом. Но теперь он не ужасался – нет: печально было то, что пропасть поглощала людей, но меньше их в окрестности не становилось. Люди прибывали и прибывали.
Описывая все это, Юрий Семёныч  не радовался, как обычно бывает у авторов. Наоборот, он сопротивлялся, бросая перо, и потом обнаруживал, что перо снова в руке, а насилие над волей нарастало. Это было хуже чем фатальный приговор врачей.
Наконец настало время все перечитать. И все ближе к концу им овладевала злость – он зачеркнул первоначальное название, а сверху жирно и ожесточенно начертал «Промеж 2».
Как рукопись перекочевала издательскому курьеру, он не помнил. Его заслонило собственное отражение в зеркале: за эти три недели, пока писалось, его респектабельность осталась в прошлом, и парадный вход заменился чёрным. На него смотрел восьмидесятилетний старик. Теперь можно сдаваться врачам. Но те вдруг пошли на попятный – мол, стадия перешла в неоперабельную.
Пришлось спешно продавать все имущество: квартиру, загородный дом, авто, и отбывать в Израиль, где его уже ждали.
Палата больше походила на номер в пятизвездочном отеле. Но врачи были обычными людьми, хоть и прилагали все усилия.  Но финал был неизбежен – через месяц Юрия Семеныча не стало.
В то время, когда врачи совершали обычные в таких случаях формальности для отправки тела назад в Россию,  душа Половодина предстала перед апостолом Петром. Занимательная то была встреча. В преддверии райских угодий началась она, что сразу настроило Юрия (теперь уже Соломоныча) на мажорный лад. Единственно что омрачало, наличие слева грязной тучи. По ходу разговора туча сгущалась, мрачнела и приобретала совсем поганый вид, оставаясь тем не менее с левого краю. От неё можно было заслониться и вообще отвернуться, услаждаясь райскими кущами, но её присутствие было навязчивым, сопровождаясь веянием жуткого холода, особенного холода, не материального. Надо полагать – туча была той самой компанией сил тьмы, дожидавшихся своего человечьего оброка.
В руках апостола Петра вместо списка грехов Половодин заметил журнал с повестью «Промеж 2». И тотчас туча стала чернеть и надвигаться. Доброе лицо апостола сделалось печальным.
– Свои грехи ты знаешь, – якобы произнёс он. – Ты хотел исповедаться и покаяться на свой светский манер. Но одна дама прочитала её и приняла горсть таблеток. Откачать её не смогли. Твоя повесть оказалась для неё смертным приговором, и её добровольный уход твоей вины не облегчает.
Туча надвинулась совсем близко и уже различались в ней смутные зловещие рельефы.
Захотелось огрызаться – все равно обречён.
– Наверно ваш ад кишит мастеровым людом, которые например делали топоры и вили веревки только потому, что кто-то повесился или кому-то раскроили череп. А что они трудились для церквей, то в расчёт не идёт?
Туча медленно надвигалась и её присутствие в виду рая было нестерпимо, а ярость, какою она дышала, уже передавалась Половодину.
– А фармацевты? А химики, что изобретают лекарства? Их тоже на плаху, если кто-то стал наркоманом?
Апостол сказал с некоторым участием, что это обычная риторика.
Туча надвинулась, а райский пейзаж померк и поблек. В это время рядом с апостолом образовался ангел с тем же журналом в руках. Они совещались, и туча отступала и даже размывалась. Зато рай возвращал краски. Как понял Юрий Соломонович, кто-то воскрес: некий наркоман, прочитав его книгу, вдруг опомнился и в одночасье излечился, не совсем, конечно, но твёрдо решил взяться за ум и пойти в церковь за помощью. Ярость тучи истаяла, а в душе Половодина разлилась любовь и к этому наркоману и ко всем прочим несчастным. Юрий Соломонович понял, что это и есть пригласительный билет.
 – Так я спасён?
– В общем да.
Юрий Соломонович двинулся в сторону дивных садов, но наткнулся то ли на стекло, то ли на другую невидимую невозможность. Туча опять набрякла жутким холодом.
– Тебе в прачечную, на землю,  – Апостол подобрел. – Там и отмоешься. Тебе дан шанс.
– Как отмыться?
– Очиститься.
– Как очиститься? Где?
 – Кто пишет такие повести, знает о чем речь. До свидания.
В тот момент, когда тело Половодина готовили к вскрытию, он ожил.
... Разумеется слово «чудо» в интервью отсутствовало: Половодин выздоровел благодаря исключительно высокому профессионализму врачей.
Даже российские СМИ восторгались успехами израильской медицины.
Что касается самого счастливчика, то он себя таковым не чувствовал. Денег ему едва хватило на самолёт. Но встреча с Родиной ничего хорошего не сулила, так как возвращался он на пепелище – все имущество ушло на «лечение», и все придётся начинать с нуля. Оставалась надежда, что будет встречен как воскресший Лазарь. Но эта карта вряд ли поможет ему «отмыться». Хотя кто знает... Хорошо бы отыскать того воскресшего  наркомана, которому обязан... Может поможет чем...