гл. 1-21. Братские потехи и заботы

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 1. ТЕПЛО ПОД КРЫЛОМ КУКУШКИ
или Злые усмешки судьбы

Глава 21.  БРАТСКИЕ ПОТЕХИ И ЗАБОТЫ

Тревога родителей из-за «заблудшего» среднего сына. – Приобщение Гришки к взрослой жизни. – Ради брата даже поболеть не жаль. – Весенние проводы парней в армию.


*   *   *
Позднее вечером, после того как Петька засветло один вернулся домой, отец с матерью заволновались и пристали к нему с расспросами, где это Гриша так допоздна задерживается, ведь утром на праздничные гуляния братья уходили вместе.

Петька, как мог, успокаивал их:
- Не знаю я этого. У меня свои дела, а у него свои. Может быть, он до сих пор в компании с парнями празднует. Да мало ли, где он может быть? Но всё равно придёт домой, не волнуйтесь. Он у нас крепкий, так что за себя постоит при случае.

Но как же матери не волноваться? Степанида спать не ложилась, сидела настороженной клушей со сторожко выпрямленной спиной и вытянутой шеей, накручивала нервы себе и другим, всё переживала, не случилось ли чего с Гришей в пьяной драке.
- Да с чего это ты такую дурь придумала? – не выдержал Игнат и даже разозлился на жену. – Не замечал я, чтобы Гришка за стаканом с хмельным тянулся.
- В том-то и беда, что пить он не умеет. А вдруг напоили его до бесчувствия и пьяным бросили под забором? Искать надо Гришу! Земля холодная, а мы сидим тут в тепле...

Увидев, что беспокойство матери и её желание броситься на поиски Гришки достигли предела, Петька не выдержал и раскрыл родителям то, о чём неизбежно предстояло сказать им:
- Да не надо искать его..., он тоже в тепле сейчас. На дачу шефа сводил я его, и он, там остался..., наверное...

Отец на лавке сидел, и с ним как бы ничего особого не сталось. Он только глаза широко распахнул от изумления: как это так? На что Петька незаметно для матери махнул рукой и уголком рта передёрнул, мол, да вот так, ну, и ладно. После чего отец стал медленно выпадать в осадок, совершенно ничего не понимая, что за странности происходят в отношениях между его старшими сыновьями.

Зато Степанида так и плюхнулась рядом с мужем в полном недоумении:
- Он что, нанялся там сторожем поработать?
Петька искренно обрадовался этой удачной подсказке матери и едва сумел удержаться от улыбки. А Игнат свои смешливые глаза даже в угол отвёл, чтобы Степанида с Ванькой не заметили озорных чертиков, враз заплясавших в них. Но матери врать Петька стал степенно и всё более веско:
- Да нет, это я первым узнал, что ихнему сторожу после Масленицы на пару недель понадобилось уехать в Бельцы, вот и нанялся сторожем на подмену. Но решил, что вначале пусть Гриша посторожит и заработает немного денег перед своей армией.

Степанида удивилась этому заявлению и тут же разозлилась:
- Но почему же ты сразу не сказал об этом, чтобы я зря не волновалась весь вечер?
- Да не знал я, что он сегодня же останется там ночевать, на даче. Думал, ну, что задержится, но позднее придёт домой и сам всё расскажет вам.

На очередную сыновнюю сентенцию, выданную полным экспромтом, отец согласно и важно кивнул головой: ага, мол, он тоже не знал, что его Гришка в нужный для него момент вдруг таким решительным окажется.
- Да врёшь ты всё! – вскипятилась мать. – Сам же говорил только что, что у тебя свои дела, а у него свои. ЯА я тут и надумала всякого, что наш Гришка под...

- И правильно говорил! – резко сказал Петька, не дав договорить матери.
Тем самым он грубо нарушил жёсткую домостроевскую субординацию, требовавшую непререкаемого уважения младших по отношению к старшим. Такого наглого вызова у них в семье никогда ещё не бывало, поэтому начавшая серчать на него Степанида изумлённо осеклась. Вместе с Ванькой тут же оба родителя удивлённо и недовольно уставилась на Петьку: да как он смеет свою мать перебивать? И вообще, что это такое в доме происходит?

А Петька, воспользовавшись наступившей тишиной, невозмутимо продолжал врать, на ходу придумывая и развивая свою версию о Гришкином отсутствии:
- Потому что я сразу же ушёл с дачи, как только договорился о найме... Ну, по своим делам ушёл я... А Гришка остался, чтобы сторож Нику показал ему, что да где там лежит и находится, и объяснил, чем и когда нужно кормить скотину, что делать в саду и огороде, и чтобы собаки к нему привыкли... Мам, ну ты прямо...
Резко сменив гнев на милость и выручая завравшегося сына, Игнат решительно прервал бесполезную дискуссию и хлопнул ладонью по столу:
- Ну, раз дело с Гришкой прояснилось, то и нам пора ложиться спать.

Слово хозяина – закон в доме. Хоть и тревожилась ещё Степанида из-за того, что средний сын Гришка где-то за лесом пропадает,  и словам старшего сына почти не поверила, но пошла разбирать постель на ночь. Вмиг ставший довольным Ванька-культяпка тут же юркнул за занавеску: сегодня ночью он один будет вольготно спать на постели! А ведь это совсем не то, как Петька один дрыхнет на лавке за столом!

Кровать за печкой заскрипела под укладывавшейся спать матерью. И только тут Петька скривил перед отцом недоуменную рожу, пожав плечами и покривив губами: мол, сам такого не ожидал от Гришки. Игнат укоризненно покачал головой, а Петька заулыбался в ответ и, наоборот, покивал одобрительно, мол, вот какой молодец его брат. Отец вскинул брови, усмехнулся и как-то непонятно дёрнул головой – то ли недовольно, то ли согласно. Но ничего не сказал, развернулся и пошёл ложиться спать.

А Петька не удержался от невольного вздоха, когда пожелал:
- Всем спокойной ночи!
И лампу потушил, потому что спал ближе всех к ней – хоть и на широкой, но узковатой для него лавке под окном. И сам себя успокаивал: а вот и нечего ему за занавеской прятаться, как Гришке с Ванькой. Ему и стола хватает, чтобы за ним на время сна укрыться от постороннего взгляда...

*   *   *
И целых три дня напролёт пропадал Гришка на даче шефа! А Петька всё это время изводил себя ревностью: брат, небось, там как мартовский кот сметаной объедается! Уж он ли не знает непомерные аппетиты Доринки в постели...

В четверг по очень требовательному настоянию матери Петька с самого утра пошёл на дачу шефа – якобы, Гришку на дежурстве поменять, а то сыну скоро в армию идти, а он уже дорогу домой забыл...
Привычно пришёл Петька на дачу, на крыльце сапогами предупредительно потопал и даже в дверь постучал, не стал входить, хотя толкнул её чуток и понял, что она не закрыта изнутри. Радостный Гришка в окно кухни выглянул и пошёл дверь открывать для брата. И как был в одном исподнем, слишком откровенно выдававшем его утреннее состояние после сна, так и вышел на крыльцо, потому что на улице всё ещё стояла на удивление тёплая погода. Первым делом, явно соскучившись по брату, засоня нескромно полез обниматься с Петькой. Но тут же ойкнул, опомнившись и сказав «Я сейчас!..», отступил на шаг в сторону, отвернулся и... тут же прямо с крыльца начал журчать с наслаждением.

Тут-то и понял Петька, что всего за три дня стеснительный его брат очень сильно изменился. С сожалением посматривал на широковатую его спину и думал: «Совсем другим, даже каким-то развязным стал наш Гришка. Эва! Чуть ли не голым ходит и прямо на глазах безобразничает... Тьфу ты!..».

А от того, что старший брат не вошёл в дом, а стоит сзади и разглядывает его, Гришка всё же засмущался, поняв свою промашку, и виновато юркнул в дверь. Но слишком запоздалыми были эти его этикетные ужимки, поэтому Петька усмехнулся и фыркнул следом:
- Вот ещё!.. – и следом тоже вошёл в дом.

Фыркнуть-то фыркнул Петька, а у самого ревность и неопределённость червями так и зашевелились в груди: как-то ещё встретит его Доринка? А вдруг попросит выйти за порог?.. Но из прихожей увидел, что девушка как лежала, так и продолжает лежать в широкой барской постели и навстречу ему во все свои чуть смугло-румяные щёки улыбается. Похоже, подниматься она не собиралась, и у Петьки даже горло перехватило от желания немедленно схватить и обнять её. Он тут же заторопился снимать обувь и верхнюю одежду, заодно и на брата напустился:
- Гришка, уйди с моих глаз...
Тот в полной непонятке совершенно искренно изумился братскому наскоку:
- Да ладно тебе! Чего уж тут...
- Поесть вам пойди приготовь! Вы же ж голодные, небось, ведь с утра из постели не вылазили... – недовольно оборвал его брат и по лбу щёлкнул костяшкой среднего пальца.
Гришка тут же надулся обиженным телёнком:
- Так ведь же утро ещё совсем..., – но покорно повернулся и пошёл на кухню, глянув напоследок, как взбудораженный брат нетерпеливо закрывал за собой дверь в спальню и улыбался своей милёнке...

*   *   *
Незаметно подступил полдень... Теперь Петька с Гришкой легко определяли время по большим часам, висевшим на стене в гостиной. И, вполне умиротворённая двойным вниманием к себе со стороны двух горячих братьев Булатовых, Доринка решила приготовить им шикарный обед.
На первое они все вместе сварили жёлтую и прозрачную куриную заму* с яичной лапшой. Пока Гришка резал, ощипывал, ошмаливал** на соломе и потрошил курицу, Доринка начала замешивать тесто, а Петька домесил его вкрутую, раскатал и порезал, мукой слегка присыпал и на специальном пергамене разложил подсушиваться. Эту технологию он знал ещё по маминой науке.

* зама – подкисленный куриный бульон без картофеля. Курица, лук и морковь отвариваются целиком. Лапша готовится отдельно и раскладывается по тарелкам перед подачей блюда на стол.
** ошмаливать – т.е. над огнём сжигать пух, остававшийся на тушке или приставший к коже. При этом выделяется и слегка пригорает подкожный жир, придавая мясу лёгкий вкус копчения.

На второе приготовили свиные мититеи* с гречневым гарниром и каким-то хитроумным соусом на жидком яичном белке. Заранее заготовленное, сильно просоленное и вымоченное перед употреблением мясо для фарша Гришка неумело и чрезмерно осторожно пропускал через мясорубку (такой хитроумной штуки в их доме не было) и даже пыхтел с непривычки и старания. А соус для подливы к гарниру Доринка сама приготовила, взбивая его специальным веничком из блестящих проволочек – всё получилось аккуратно, красиво и вкусно.

* мититеи (молд. – маленькие) – это колбаски без оболочки, как бы мясные палочки размером с сардельку.

Конечно же, по ходу приготовления пищи девушка не давала парням возможности надолго забывать о своём присутствии. Из чувства искренней благодарности к ним так и ластилась то к одному, то к другому, нежной кошечкой как бы выпрашивая от братьев очередную дозу ласки в виде обнимашек, поглаживаний и поцелуев... Но в разговор братьев в целом не встревала, потому что не знала михайловского диалекта и не понимала, о чём так увлечённо разговаривают и посмеиваются братцы.
И вообще, девушка вела себя прилично и непритязательно: для неё достаточно было их обоюдного и попеременного, но очень тёплого внимания. А поговорить... – ну, и пусть себе говорят братья, им ведь всегда есть о чём поговорить. Кроме того, Гришка в двух словах пояснил ей, что брат рассказывал о семейных новостях и переживаниях из-за его столь непривычного и долгого отсутствия. Но Доринка всё же как бы понимающе улыбалась, по самодовольной мимике Гришки догадываясь о сути их разговора, когда младший брат о чём-то очень оживлённо и увлечённо рассказывал, а Петька неловко утыкался взглядом в стол и краснел. И без слов девушке было понятно: всё же при общении с Доринкой Петька вёл себя намного скромнее и сдержаннее...

Зато и еда получилась невероятно вкусной! Возможно, так показалось из-за того, что готовили её все вместе, но ещё больше, наверное, из-за того, что сильно проголодались: невзирая ни на какие утехи и эмоции время безразлично шло своим размеренно вековечным шагом... С голодухи горячий куриный суп с лапшой проглотили быстро, обжигаясь, зато сочные колбаски с гречкой уже неспешно смаковали под белое домашнее винцо вперемешку с разговорами и смешками, полными желания нежными взглядами и затяжными от удовольствия поцелуями.

После обеда разморенный Петька захотел отдохнуть и в гостиной улёгся вздремнуть на диване – этой чудной барской кровати наподобие деревянной софы, но с длинной и мягкой спинкой вдоль стены и такими же мягкими подлокотниками вместо привычных изголовий и изножий у кроватей. Быстро проваливаясь в послеобеденную нирвану и почти уже засыпая, напомнил брату:
- Гриша, не забывай, что скоро тебе нужно идти домой. Не теряй времени...
Сидевшая рядом на диване и миловавшаяся парочка тут же расстроилась – Гришка из-за такого нежеланного напоминания, а Доринка – из-за того, что только-только вошла во вкус ощущать любвеобилие двух братьев, как вдруг всё уже заканчивается.
- Идите отсюда! Дайте поспать, – Петька недовольно подтолкнул брата ногой и спровадил их с глаз долой. – А я переел, похоже...

Гришка с Доринкой тихонько вышли из залы и дверь за собой прикрыли, чтобы не нарушать покой старшего брата. Петька уснул почти сразу, едва прикрывшись тёплым пледом, этим большим шерстяным платком в крупную коричневую клетку – более тёмную и почти бежевую, и без отороков. «Плед... Какое чудное название..., на плеть похоже, но не обжигает тело, а лишь греет его...» – эта мысль была последней перед тем, как он провалился в сонное небытие...

*   *   *
Проснулся Петька от того, что ему вдруг ощутимо показалось, будто по губам ползало что-то липкое и неприятное. Спросонья его едва не своротило! От брезгливости он чуть не вскочил с дивана и тут же глазищи свои вытаращил, когда увидел, что это Доринка на коленях стоит перед диваном и в губы целует его, спящего. Это она привычно и потихоньку так будила его – вот как это дело называется. А он уже и отвык от такой ласки, оказывается... Петька блаженно заулыбался, на спину откинулся, расслабился, зажмурился от удовольствия и стал смаковать головокружительные Доринкины ласки со странным привкусом, о происхождении которого он не сразу догадался.

А когда насладился поцелуями и открыл глаза, то наткнулся на растерянное Гришкино изумление и ревнивое недоверие, восторг и восхищение – всё это одновременно отражалось в больших его голубых глазах.
- Тебе она... так сильно нравится? – почти шёпотом и с придыханием спросил озадаченный брат.
- Ты ещё откуда здесь взялся? Ведь не было, – неприязненно спросил Петька, недовольный таким очевидным своим проколом.

Доринка тотчас оценила почему-то вмиг возникшие между братьями напряженные отношения и тут же упорхнула в спальню – якобы по своим женским делам. Но в двери обернулась и зазывно посмотрела на обоих, одаривая самой обаятельной улыбкой. И тут же исчезла.
- Ну... это Доринка сказала, чтобы я чуть погодя зашёл в гостиную.
- Вот же стерва! Так и хочет столкнуть!
- Столкнуть? Откуда? И зачем? – не понял брата Гришка.
- Да не откуда, а кого. Нас она хочет столкнуть.
- Нас?! Но зачем это ей нужно?
- Не знаю... Хочешь, сам расспроси её...

Помолчали. Недовольный Петька, вмиг понявший вкус Доринкиных поцелуев и развратные её желания, судорожно отёр свои губы, продолжая хмуро и недовольно лежать на диване. А Гришка, уже понимая суть Доринкиной проделки, виновато присел рядом, не глядя на брата, низко опустил голову и сосредоточенно переваривал всё услышанное. Обоим братьям очень не понравилась такая затея Доринки!

Но ссориться из-за легкомысленной девушки они не собирались – это вмиг почувствовали оба и прониклись благодарным согласием, хотя всё ещё настороженно поглядывали друг на друга: вот же учудила с «десертом» эта ясская деваха!.. Но Гришка здесь при чём? Его вины нет в том, что уже случилось...
Через некоторое время девушка сунулась было в дверь, но, увидев хмурые лица братьев, безмолвно скрылась – как и не было её.

- Ладно, – Петька решительно прервал своё затянувшееся невесёлое раздумье: вот до чего же человек распутный, эта Доринка! Ведь прекрасно знает, что нравится обоим братьям, а хочет чёрт знает чего... И грубовать продолжил: – Тебе домой пора уже собираться. Хватит, намиловался. Да и мамка заждалась, небось, уже все окна до дыр просмотрела, выглядывая приход милого сыночка.
Петька засмеялся, освобождаясь от внутреннего напряжения и досады, и по спине крепко хлопнул брата, покрасневшего при воспоминании о родителях. Затем  с улыбкой слегка потрепал его за чуб:
- Давай вставай уже, сластёна. А то уж очень крепко ты присосался к бочонке барского мёда, даже меня вот... угостил...
Грубоватой этой ласке Гришка совершенно не обиделся, давно уже привык к Петькиным выходкам, зато от слов его смутился донельзя и не посмел взглянуть в ответ даже оправдательно...

Братья одевались в прихожей, когда из спальни вышла расстроенная Доринка. Ни слова не говоря и не взглянув на них, демонстративно обиженно удалилась на кухню готовить ужин.
- Тебе-то чего за мной выходить? – спросил Гришка.
- Размяться со сна хочется, да и в доме засиделся.
- Ну, для разминки тогда по хозяйству сделай хоть что-нибудь. Хотя бы того же хворосту наруби, за сараем его много навалено.
- О, нет-нет! Вот это – прямая работа и забота Нику. Он тут и за сторожа, и за садовника, и за дворника. Так что вся чёрная работа на нём лежит, и нечего тут попускать ему за то, что он получает деньги.
 
Братья вышли во двор и едва успели заметить, как Нику тёмной тенью метнулся в небольшую и отдельно стоящую сторожку, где он жил постоянно. Только дверь за ним и скрипнула тихонечко.
- Нелюдимый он...,– подивился Гришка, будто впервые увиденной картине.
- Со странностями парень, это верно. От меня он тоже всегда шарахается. Но однажды поймал я его взгляд – недобрый такой, ненавидящий... Ну, и наплевать! Доринка платит ему за работу, вот пусть он и управляется со всеми своими делами. А взгляды его ненавистные мне до одного места...

Вышли со двора и понизу пошли в сторону Ямы.
- Слушай, а может быть он с Доринкой тоже того-этого..., мутит?.. – высказанной вслух мыслью Гришка прервал затянувшееся их молчание.
«Неймётся же ему! Всякие глупости в пустой голове бродят!» – недовольно подумал Петька, но унял своё раздражение и ответил спокойно:
- Ну, и что с того? Пусть и мутит, если она ему такое позволяет. Я же не собираюсь жениться на ней. Да ты и сам прекрасно знаешь, что отец наш только спит и видит меня женатым на какой-нибудь селяночке побогаче. А мне от этого...

И не стал раздосадованный брат договаривать. Пошли дальше молча. Но вскоре Петька проложил собою прерванный разговор:
- Ты и сам уже понял, вижу, что без мужика Доринка жить просто не может. Возможно, Нику тоже ублажал её до меня, после того, как барин за Прут умотался. Возможно и было такое... Вот и злится он теперь, что Доринка теперь с нами вовсю якшается, а ему полный афронт дала. Да ладно, вернётся он к ней, никуда не денется. Тебя вот в армию забирают, а я скоро женюсь, и кто тогда Доринку миловать будет? Он – бессловесный и исправный Нику, который всегда под рукой. И, похоже, он предан ей, как собака. Хотя она тоже собралась вроде бы навсегда уехать в Яссы.
- Да-да, летом уезжает. Сама говорила об этом.

Из Ямы по крутому склону братья поднялись на острый в этом месте гребень Водораздельного хребта и встали над Вторым лесом.
- Дальше не пойду, – раздумчиво сказал Петька, глядя на далёкие помпенские холмы справа на северо-востоке.
Гришка тоже посмотрел окрест, но в другую сторону – на северный горизонт, синеющий за Петровкой, и грустновато улыбнулся чему-то своему. Помолчали, не зная о чём говорить и не желая расставаться. Тут Гришка вдруг вскинулся и увлажненными глазами глянул на Петьку, молча и крепко обнял его за плечи. А тот, тютя такая здоровенная, вмиг поддался порыву нежных чувств младшего брата, ласково приобнял его в ответ и тихонько склонил свою голову на его.

Гришка сглотнул, кашлянул и сказал с хрипотцой в голосе:
- Спасибо, брат... Век буду помнить всё это... – и снова сглотнул дурацкий комок в горле. – А то так и ушёл бы в армию не целованным.
- Да ладно тебе, – слабо запротестовал Петька. – Девки везде есть.
- Да?!.. И все они вот такие же доступные, как Доринка?.. – с обидой в голосе спросил Гришка и помолчал, успокаиваясь. Продолжил уже с чуть заметной завистью в голосе: – А в таком богатом доме жить очень даже хорошо. И в широкой постели барской спать мне очень сильно понравилось...
- Ну вот, пошли течь наши нюни... – отстранился и недовольно протянул Петька, который всегда с трудом переносил чужие слабости. И тут же озорно улыбнулся: – А вот с постелью это уж кому и как повезёт. Для сладкого ложа и трава хороша. Поверь, она ничем не хуже барской перины, сам по себе знаю...

Постояли ещё немного и вдруг почувствовали прохладу. Петька решился первым:
- Ладно, расходиться пора. И тебя, и меня ждут.
И тут же широко заулыбался, наставляя брата вроде бы и в шутку, но пытаясь при этом быть строгим:
– А в воскресенье, смотри у меня, ближе к обеду приходи на смену. Наступит твой черёд сторожить. И приготовься, что будешь тут всю неделю работать. Нечего тебе дома волынить!
Последнее вдруг само только что пришло Петьке на ум. Братья понимающе улыбнулись друг другу, крепко обнялись и потёрлись щеками. На том и разошлись.

Гришка резво поскакал вниз по крутой тропинке, ведшей наискосок по склону вдоль Второго леса. А Петька чуть помедлил, глядя на ловкие движения брата. Вздохнул, головой встряхнул и повернулся в сторону дачи шефа. Нужно было идти к Доринке и успокаивать расстроенные девичьи нервы.

И только теперь сильно удивился: «Ну, надо же! Как крепко Гришка успел охмурить её всего за три дня. Эва, как она к нему прилипла сразу же!.. Ну, и ладно. Вот и молодец, братец! Вот пусть и помилует её всю следующую неделю, а то и больше, если получится. А я... Да как-нибудь перетерплю, и мне Доринки тоже хватит». После чего вздохнул и по не менее крутому склону начал спускаться в низ Ямы. И уже заулыбался похотливо: он уже успел соскучиться по ласкам разлюбезной своей милёнки...

*   *   *
Как ни сопротивлялась Степанида, желавшая подольше побыть рядом с сыночком своим средним перед его уходом в армию, но всё же отпустила Гришу на целую неделю сторожить дачу шефа. Уступила мужу, который поддержал желание парня «заработать побольше денег на дорогу». Конечно, не очень сильно настаивал на этом Игнат, но получалось это у него как-то твёрдо и бесповоротно, как будто давно решённое. Степанида за многие годы совместной их жизни по нюансам мужнего голоса прекрасно понимала, что не стоит ей продолжать давить на жалость, ужи лучше смириться с неизбежным.

Когда братья прилежно отдежурили на даче каждый по своей неделе, в очередное Гришкино «дежурство» Степанида запротестовала и не захотела больше отпускать среднего сына, чтобы тот «сторожил» чужую дачу:
- Нет! Гришка будет дома находиться! Ему на днях в армию идти, а я так и не увижу его в последние дни. Ну, уж нет! Мне он дороже всяких там денег.
Переубедить заплаканную Степаниду было невозможно. И Петька расстроился, что будто в воду глядел, когда именно такой расклад предполагал заранее. В тот же день снова вернулся на дачу, где и придумал, как в очередной раз провести мать в пользу брата...

...Все в доме были немало удивлены, когда через два дня Петька снова пришёл домой, а сам едва хрипит. Оказывается, горло у него сильно разболелось. Объяснил, что застудил, наверное, когда в барском саду делал обрезку деревьев, разгорячился и холодной воды попил, а там его ещё и холодным ветром продуло.

Это событие вызвало немалый переполох в доме Булатовых, потому что Петька заболел едва ли не впервые в жизни. Ну, по крайней мере, не температурил он уже последние лет десять-двенадцать. Степанида разохалась, засуетилась, метнулась засушенные травы доставать и отвары готовить, чтобы сыночку горло вылечить. А Петька всё старался держаться молодцом. Затем брату незаметно подмигнул и прошептал чуть слышно:
- Я теперь долго буду болеть... Думаю, за неделю никак не выздоровею...

Гришка, конечно же, очень расстроился из-за того, что брат так сильно заболел. Но и не менее сильно обрадовался тому, что ещё одну, считай, внеурочную неделю ему «придётся дежурить» на даче вместо брата. А Петька продолжал сипло наставлять его, но уже так, чтобы мать слышала:
- А ты посторожишь вместо меня там, сколько понадобится..., пока Нику не вернётся из Бельц... Работы с каждым днём всё больше прибавляется... Нужно в саду закончить обрезку..., откопать и подвязать кусты роз и винограда..., парники вскопать... и много чего ещё сделать... Да, ещё нужно высадить рассаду..., в доме все подоконники уставлены горшками с нею... Так что домой бегать тебе некогда будет, как я думаю.
И снова незаметно подмигнул и улыбнулся брату.

Гришка только чудом каким-то не расцвёл ответно всеми своими маками. Но не улыбнулся, настолько сильно старался сосредоточиться. И, пока занятая отварами мать хлопотала возле печки, он наскоро попрощался со всеми, выскочил во двор и чуть ли не побежал на дачу.

«Соскучился!.. Хотя уже больше даже не мечтал о новой встрече с Доринкой...» – Петька с улыбкой понаблюдал через окно, как брат поспешает через двор, вздохнул и отвернулся. Игнат заметил эту его улыбку и порадовался за сыновей: «Надо же, как сильно Петька дорожит братом! Да и Гришка всегда рад помочь ему...».

*   *   *
И только через три дня Игнат совершенно случайно разоблачил «больного», вернувшись от брата Николая раньше, чем рассчитывал. Оказывается, пока родителей не было дома, потому что Степанида побежала к бабке Михасихе за какой-то редкой травой и барсучьим жиром, Петька зашёл за дом, распахнул овчинный тулуп и прямо из ведра пил ледяную воду. При этом, во время передышки вылавливал из ведра льдинки и прикладывал их к горлу.
- Ты что это такое вытворяешь, негодник! – заорал на него отец, поначалу не понявший суть Петькиной стратегии и тактики. – Мать ту с ног сбивается, понимаешь ли, лечит его, лечит, а он вздумал воду со льдом пить!

Пойманный на месте преступления Петька от неожиданности чуть не уронил ведро и даже отскочил от воды, плюхнувшей из него на грудь. Но тут же приложил палец к губам и засипел:
- Батя, не шуми, а..., пожалуйста... Мне пока никак нельзя выздоравливать, сам ведь всё понимаешь...
Тут у Игната и глаза на лоб полезли: он вмиг сообразил о Петькиной партизанщине:
- Ничего себе ты придумал, сынок! И не жаль здоровье своё губить?
А Петька посмотрел на него светло и заулыбался:
- Не-а, не жалко. Ради Гришки мне ничего не жалко! Да и какое там – губить... Скажешь, тоже... Это я сам надумал посадить голос льдом, а иначе – никак. А то, что температурил немного... Да ничего со мной не сделается. Зато Гришка пусть насладится напоследок.

Дико было Игнату слушать такие сыновние слова! Но и очень тепло стало на душе, что старший сын так сильно о среднем заботится, хотя делает это уж очень странным образом. И тут же себя с братом Георгием вспомнил – в такие же годы тоже ведь хороши были оба!.. Но следом вспомнилась и произошедшая с Георгием трагедия, отчего он поник головой и тускло сказал:
- И всё же нехорошо это... Вод ведь ледяная... Очень нехорошо это...
Слова эти Игнат произнёс с таким затуманенным взглядом и таким надрывом в голосе, что Петька без слов понял, кого сейчас вспомнил отец. Подошёл к нему, ткнулся глупой своей башкой в его плечо:
- Да ладно, пап... Будет тебе уже столько лет расстраиваться...

Игнат приобнял понятливого сына, встряхнул головой, приходя в себя, цепко и глянул на него. Хоть и очень хотел, но ничего не стал расспрашивать о Гришке, перевёл разговор в другое русло:
- Жениться тебе пора... А не дурью с горлом заниматься.
- Ну вот..., завелась шарманка... – только и успел поморщиться Петька.

И тут же оба заговорщика замерли, прислушиваясь к голосам и шагам за домом. Поняли, что это мать хлопнула калиткой и направилась к дому. Петька запахнул тулуп поплотнее и тоже направился в дом, якобы из туалета возвращаясь.

Степанида увидела его и давай причитать на весь двор:
- Ты чего это из дому вышел? Только что горел весь, и уже по двору шастаешь! Ты что убить меня хочешь, если ещё сильнее заболеешь и помрёшь, не приведи господь!
- Да нет же, мама, не помру я..., просто мне до ветру нужно было сходить...
- Мог бы и в доме справить нужду. Я для кого ведро в сенях поставила?
- Ведро!.. Да стыдно мне, мама. Не пацан же я малый...
- Иди уже в дом! Тоже мне взрослый нашёлся. Как был дитём, так и растёшь им...

Игнат постоял за домом, с улыбкой прислушиваясь к тому, как Степанида распекает старшего сына, и как этот здоровила пацаном обиженным что-то бубнит ей в ответ. Дождался, пока хлопнула дверь в дом, и пошёл управляться по хозяйству. Заострённым металлическим крюком выдёргивал из стога сено для овец и время от времени потряхивал головой, улыбаясь недавним Петькиным словам. «Ну, надо же! Ради Гришки ничего ему не жалко... Да, хорошие у меня сыновья растут, правильные!»...

А Петька, как и всегда, сдержал своё слово и исправно проболел целую неделю. С виду стал вообще очень слабым, плохо и мало ел, лицом весь осунулся. Пару раз «болячка» то отпускала его, то снова горло затягивало так, что он не мог говорить, только сипел, как гуси вокруг своих гусят по весне.

Зато потом всего за один день свершилось чудо: горло перестало болеть, исчезла температура, прорезался бешеный аппетит, и прямо на глазах Петька снова становился румяным и здоровым, как бык. Степанида даже голову стала ломать, припоминая:
- Накануне вроде никаких особых трав не заваривала..., а Петька возьми и выздоровей. Что же могло так сильно помочь ему?
На все эти её думки Игнат сказал, с улыбкой наблюдая за аппетитно жующим сыном:
- Наверное, его молодому телу самому надоело болеть. Вот оно и решило без трав выздороветь.
- Да ну тебя, – отмахнулась Степанида от глупых слов мужа. – А ты ешь сынок, ешь. Еда очень помогает с болячкой справиться. Если тебе так сильно хочется есть, значит, дела на верную поправку пошли.
А Петька и ел от души, да на родителей поглядывал с любовью, глазами лучился и улыбался до ушей. Всё-таки, выздоравливать, чтобы Гришку на даче сменить, – это очень хорошее дело!

Но только в среду мать разрешила ему идти на дачу. Петька ничуть не расстроился из-за этой задержки и сказал, что теперь домой придёт только на проводы. А Игнат во дворе и наедине со своим первенцем напомнил ему, что обещанный срок свадьбы не за горами. После чего строго приказал заканчивать с «дежурством» на даче:
- Хватит, Петро! Нагулялся ты уже вволю, да ещё и Гришку втянул туда же. Пора уже и за ум браться, невесту присматривать и к свадьбе готовиться. И ещё одно... В апреле, как только вспашем землю, поедешь в город на заработки. Вот уж не думаю я, что горничная вам хоть какую копейку заплатит за ваши  труды... неустанные.

Петька заулыбался, собираясь возражать отцу, но Игнат мотанул головой и ещё строже продолжил:
- В последнее время очень много народа едет в Бельцы на стройки. Люди говорят, что там неплохо зарабатывают. Вот и ты соберёшь там какую ни есть копеечку к свадьбе.
Петька удивлённо вскинул голову и начал говорить с обидой в голосе:
- На свадьбы только из бедных семей парни зарабатывают. А мы...
Но отец нетерпеливо и недовольно перебил его:
- А вот и нечего тебе на моё добро зариться. Твою долю землёй, деньгами и имуществом я выделю полностью, не обижу, так и знай это. А вот ты со своими разгульными замашками никакой пользы не приносишь, одни хлопоты и головная боль с тобой.

Петька набычился из-за последних отцовских слов – несправедливых, как он считал: «Это я-то не помогаю по дому и хозяйству? Я не приношу пользы? Да я наравне с тобой пашу!». По лицу сына Игнат без труда прочитал обидные его мысли и примирительно приобнял за плечо:
- Не дуйся. Я дело говорю. И ты это сам прекрасно знаешь.
Петька внял словам отца и расслабился, потому что в тот уже миг решил, что в эти дни напоследок просто напропалую погуляет на даче. И заулыбался своим мыслям: «А с Гришкой я всё же знатно учудил!». Игнат подивился быстрому перепаду сыновнего настроения, но ничего не сказал. И оба Булатовы пошли заниматься делами по хозяйству, каждый – своим.

*   *   *
ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА

Шестого ноября 1940 года нарком обороны СССР маршал С.К. Тимошенко издал директиву о проведении в январе-феврале 1941 года приписки к призывным участкам граждан 1922-1923 годов рождения. В эти же сроки к военкоматам должны были быть приписаны также проживавшие в Западной Украине и Западной Белоруссии граждане 1920-1921 годов рождения. Приписка граждан этого же возраста, проживавших на территории Прибалтики, Бессарабии и Северной Буковины должна была проводиться позднее.
С 25 марта по 5 апреля 1941 года по всем военным округам, кроме Прибалтийского и Дальневосточного, был произведен призыв в Красную Армию граждан, родившихся после 1 сентября 1921 года и не прошедших призыв в 1940 году.
При этом публичные приказы не издавались, призывники извещались персональными повестками. Призыв прошел организованно, в строго установленные сроки. Всего были призваны триста девяносто четыре тысячи человек.
С пятнадцатого мая 1941 года начался призыв но военные сборы лиц более старшего возраста из состава запаса. Они отправлялись на учебные занятия и стрельбы, которые должны были продлиться до первого июля 1941 года.
Таким образом, к двадцать второму июня 1941 года были призваны более восьмисот тысяч человек. В то время в своих рядах Красная Армия насчитывала немногим более пяти миллионов человек...

*   *   *
Гришкины проводы в армию были назначены на воскресенье, тридцатого марта, всего за день до призыва в армию. И очень хорошими, даже праздничными получились они, потому что совпали с днём весеннего, тёплого Алексея.

В обед пришли все родичи, отчего в доме сразу стало тесно. Даже Михаил Глебов явился: с Игнатом он не был в ссоре, как с Николаем. Но за стол враждующие родственники сели подальше один от другого.

Поскольку продолжался Великий пост, еда за столом была постной, но достаточно обильной. Поели, выпили и поговорили от души – неспешно и чинно. По такому важному случаю отец разрешил Гришке выпить вместе со взрослыми, но лишь немного. А Петьке вроде как можно было уже пить наравне со взрослыми: ему двадцать лет миновало, и он оженится скоро – об этом все уже знали. Впрочем, Петька не гордился ни тем, что мужики пропустили его в «калашный ряд», ни тем, что должен жениться хоть и бог весть на ком, но совсем скоро.

Впрочем, выпивали все очень умеренно. Не свадебное веселье ведь в доме идёт, а степенные проводы в армию справляются. Женщины и девушки пригубили всего чуток вина, чтобы за прощальными песнями почувствовать себя свободнее. Песни пели старинные, протяжные и печальные – о дальней сторонушке и службе непростой. Мужики и парни с чувством подпевали им. От дружного и слаженного пения всем одновременно стало и хорошо, и грустно...

Первыми засобирались уходить молодые Булатовы, Иван с Любой. Им нужно было ещё и к Потаповым зайти, чтобы проститься с Любиным братом Гриней, которого тоже призывали в армию. Родни у Потапа немного, поэтому они с Антониной решили сделать небольшие проводы в виде семейного ужина.

Во время застолья в доме дяди Игната Булатова Иван всё время был каким-то отстранённым, а Люба вообще выглядела, как сплошная тень печали: всего три месяца назад похоронили они своего первенца, недоношенного мальчонку... При расставании Гриша крепко обнялся со своим братом-ровесником, напоследок глянул ему в глаза и... нет, не пустил слезу, всё-таки смог удержаться. А вот комок в горле едва удалось сглотнуть: ведь сколько всего было вместе пережитого – и приятного, и горького, что накрепко связывало их, вместе выросших с малого детства...

Вскоре и остальные гости стали расходиться, чтобы до темноты успеть дома управиться с делами по хозяйству. При расставании договорились, что утром все снова соберутся у Николая с Марией Булатовых на прощальный завтрак с Гришей. Глебовы пообещали прийти, так же пообещались и Люба с Иваном.

Сёстры Неля, Валька и Наташа уходили последними. Ну, и с тётей Степанидой при этом они, конечно,  вволю наплакались на прощание... Грише из-за этой сцены так тягостно стало на душе, что хоть самому рядом с ними встань и волком завой на холодную луну. А сильно расстроенному и очень взволнованному в последние дни Игнату почему-то не пришло в голову окриком прекратить женский рёв в доме: не к добру это дело, такой плач – очень плохая примета. И почему-то никто в тот день не почувствовал сердцем, что тогда они навеки прощались с Гришей в родном его доме...

*   *   *
Под вечер все три брата Булатовых помогали отцу по хозяйству – напоить и накормить скотину, навоз убрать... Как только мать подоила корову, сразу стемнело. Посидели за столом при лампе, поужинали. Степанида едва пригубила вино, Игнат с Петром по паре стаканов опрокинули, а Гришка – только один.

И тут призывника осенила шальная мысль. Стал он упрашивать родителей разрешить ему с Петькой на сеновале заночевать:
- Мам, ну, когда ещё вместе нам заночевать получится? Я в армию ухожу, а Петька скоро оженится. Не будет больше у нас такой оказии.
- Вот дома и заночуете вдвоём на постели, а Ваньке я на лавке постелю, – запротестовала мать. – Ночи пока стоят холодные.
- Да не такие уж и холодные, – Гришка упорно отстаивал свою идею. – Да и в доме... – это же не на сеновале! Тут при всех и не наговоришься вволю.
- А мы одетыми ляжем спать... и в шерстяных носках, да тулупами укроемся. И потесней обнимемся, как в детстве, – радостно засмеялся Петька, которому сразу же начинало нравиться всё необычное. – Ничего, не замёрзнем вдвоём! А ведь и правда, в последний ведь раз доведётся нам вместе полежать в обнимку и поболтать о своём.

Отец вначале не одобрял никчемное предложение Гришки, но потом проникся желанием сыновей наговориться напоследок и сдался:
- Ладно, пусть ночуют на сеновале, раз им так хочется вспомнить детство. А вино их согреет, – это жене он сказал, а сыновей надоумил: – Как замёрзнете, сразу в дом! Дверь будет открыта.
- Хорошо, мы согласны!
- Вот и ладно. Идите.

Мать приготовила широкую дерюгу, чтобы простелить её поверх сена, дала также Гришкино с Ванькой большое, двуспальное стёганое одеяло на шерсти, а также тёплые  овчинные тулупы, чтобы сыновья поверх одеяла укрылись. Собралась вместе с ними выйти и проверить, хорошо ли они на ночь угнездятся на сеновале.
- Холодно вам будет, – всё беспокоилась Степанида.
- Да ну, мама, скажешь тоже! В тёплой одежде да под одеялом с тулупами – и чтоб было холодно?.. Да какой там холод! – это Гришка сказал.
- А когда мужики зимой в открытом поле вынуждены заночевать, тогда им очень тепло бывает? – добавил Петька. – Мама, да мы пока наговоримся, уже половина ночи пройдёт.

На улице и впрямь показалась не очень холодно. «А если к утру подморозит, то они сами в дом прибегут, если что», – смирилась Степанида и успокоилась:
- Ладно, утро вечера мудренее. Давайте спать уже, – вздохнула и в дом зашла.

А братья споро полезли на сеновал. Устроили там постель поглубже, под дерюжку в головах сена подоткнули повыше и улеглись под одеялом. Один полушубок на ноги накинули, а другим чуть не с головой укрылись, рассмеялись и крепко обнялись... И о чём они только не поговорили в тот вечер и глубоко за полночь! В основном смешные и грустные истории вспоминали...

Гришка рассказал, как он пару лет назад влюбился в Тоньку Неверову, яркую и бойкую красавицу-смугляночку. Петька об этом не знал, поэтому сразу же возмутился и за такое нелепое сокрытие сердечной тайны щёлкнул брата по носу. А смущённый Гришка тут же потёрся им о щеку брата:
- Она тоже об этом ничего не знает. Не хватило мне духу начать дружить с ней. Да и Кирька Жерновой этот...
- И что Кирька?.. Что Кирька! – тут же закипятился Петька. – А я тебе на что? Да я бы этого Кирьку одной левой на место поставил.
- И всех братьев его тоже?
- Но и у нас тоже братья есть, так что постояли бы за тебя, не переживай...
Поостыл Петька и вздохнул:
- А Тонька – девка знатная!
Гришка тоже вздохнул:
- Да чего уж теперь говорить об этом...

И ещё говорили-говорили о чём-то, говорили и говорили они. Разговоры ни о чём и сразу обо всём никак не иссякали. Спустя много времени вышел отец, постоял за углом дома. Услышал бубнёж сыновей и подошёл ближе к сараю с сеновалом:
- Не замёрзли там?
- Да нет, папа, тепло нам.
- Уши не отморозьте, смотрите.
- Да нет, мы в лицо друг другу дышим, греемся, – гоготнул Петька.
- Ладно, давайте спите уже. Ночь поздняя, а утром в Лозовую ехать. Смотрите, а то носами на ходу клевать будете.
- Ничего, после военкомата отоспимся, – по праву старшего ответил Петька.– А эта ночь целиком наша, да мы и не наговорились ещё.

Ничего на это не сказал и в дом ушёл отец, хлопнул дверью. И дальше где полушёпотом, где с негромкими смешками, – всё делились братья своими свежими впечатлениями, полученными на даче, и давними своими воспоминаниями. В какой-то момент не заметили, как одновременно расслабились буквально на чуток, и сон мгновенно одолел их. Так и уснули оба, крепко прижавшись друг к другу носами.

Проснулись тоже вмиг и одновременно. Будто в испуге вздрогнули от того, что вдруг уснули. Показалось, что только-только глаза сомкнули и усталые головы склонили, а тут уже и петух проорал в курятнике, и небо в стороне Помпен посерело. И тут же обоим показалось, что на улице стало заметно прохладнее. Поэтому дружно поднялись, поскорей собрали постель и тулупы, с сеновала скатились. Тулупы тут же на себя накинули – и, правда, довольно холодно под утро стало, однако. Сходили по очереди к туалету и в дом вошли.

Мать заворочалась:
- Что, замёрзли?
- Есть маленько... Ты спи, мам, рано ещё очень, – ответил Петька, и на лавке улёгся.
А Гришка молчком за занавеску нырнул и прилёг рядом с тёпленьким во сне братишкой Ванькой. И снова они уснули мгновенно – молодой сон быстрый и крепкий...

Вот и закончилось время блаженной их беспечности... У одного вскоре начнутся армейские, а у другого – семейные будни. Будто светлым облачком растворилось их детство, и отрочество незаметно миновало. Юность хоть и не сдавала пока свои позиции, а вовсю властвовала, но у парней уже явно началась пора возмужания...

Продолжение следует.