***

Всем привет!
Это Степаныч!
Продолжаем...

13. АЛЛА

     Жизнь продолжалась, детишки подрастали и требовали всё большего внимания к себе, а выпустишь на улицу, то вообще пригляд и пригляд. Спасибо мать выручала, когда была свободной от поездок в Москву. А Инулька уже свободно убегала к бабушке Шуре, как она звала мать Толяна. Ей там больше нравилось, хотя и обходились с ней построже. Ромка тоже начал ходить, говорить вовремя. Казалось бы, живи да радуйся, но только не Алла.
        До того её затянул этот будничный обиход жизни, что орать, реветь хотелось на всю Вселенную! Ей так не хватало подружек, гулянок, и просто веселой, проходящей где-то там за горизонтом,  молодой, красивой жизни! Неужели  этого не будет никогда, той весёлой, беззаботной, праздной жизни! А она так любила себя любимую, своё красивое тело, что терпенье иногда кончалось, и она срывалась, пока, правда, только  по подружкам, где можно было и погулять и повеселиться всласть, забыв про все проблемы и заботы. Всё чаще и чаще были такие срывы и  скандалы.
     Толян пришёл с работы, дверь заперта, замок. Ключ, конечно, на месте, под ковриком. Он заматерился, открыл дверь. Зашёл в комнату, глянул на плиту, пусто! И детского ничего не видно. «Мать твою! Когда же это всё кончится! Ну, Алча, терпение кончилось!»
      Он прикрыл дверь, запирать не стал, и отправился к матери, она жила недалеко, рядом, и он знал, что Инулька обязательно там. Мать его встретила молча, нахмурившись:
– Садись, покормлю, голодный небось?
        Инулька, лишь только он сел, немедленно забралась к нему на колени и сказала:
– А мама у бабы Нюки, и Ёмка с ней! А я с бабой Шурой дома сижу. – Где? – Толян обернулся с вопросом к матери.
– Это, сын, ты у неё спроси, только поешь сначала, да дочку приласкай.
– А Ромка? Опять у тёщи?
– А где ж ему быть, с ним и ушла.
– Ладно! – Толян поел, прижал к себе Инульку, поцеловал:
– Я сейчас, – и вышел.
– Толя, сынок, только не бей её, посадят! Ребятишек пожалей, ить мать она им, какая никакая! Ить скока раз я те просила, не связывайся ты с ней, не послухал, расхлёбывай теперь! Не бей! – неслось вслед, и плач матери.
     На взводе влетел он в дом к тёще, та играла с Ромкой, вскочила с пола:
– Толюня! –  что-то хотела сказать, но он перебил:
– Где она?!
– Давай я схожу, сама, – предложила тёща,  предчувствуя неизбежное. – У Гальки она, у подружки.
– Ромку собери, я счас, – и рванул.
      Гулянка была в разгаре. Алча, раскрасневшаяся, сидела за столом,  держа стакан и с кем-то разговаривая. Он подошёл, вырвал стакан, плеснул ей в лицо содержимым и, рванув за руку, поволок к двери на выход. Она не сопротивлялась, знала, хуже будет, выскочила  за ним следом. Он молча тянул её за собой.
   Подошли к тёщиному дому.
– Стои тут, жди! – и кулак в лицо показал. Зашёл в дом, подхватил Ромку на руки.
– Пошли, мать твою! – она покорно следом. Зашли к матери, та, увидев, что всё вроде спокойно, сама успокоилась. Собрала Инульку.
– С Богом! – перекрестила вслед. – Сынок, ещё раз прошу, не бей!
– Ладно, ма, разберёмся, – и захлопнул дверь.
     После разборок Алла успокаивалась  где-то с месяц, а затем  снова срывалась. Так и жили. А детишки подрастали и, видя всё это,  впитывали вместе с молоком эту непутёвую жизнь. Осенью позвали на свадьбу. Выходила замуж Толянова племянница, дочка старшего брата, жившего в городе в своем доме. Отказать было неудобно и, собравшись и оставив детей на бабу Нюку, поехали вместе с другими родственниками.
     Свадьба была веселой, шумной! Столы накрыли на улице, под навесом. Гостей было много, особенно молодежи. Тамада отлично вёл застолье. Был приглашен местный ВИА. Ребята старались вовсю, и танцы и пляски, всё под ансамбль. После очередного застолья вышли из-за столов поплясать. Ребята заиграли "Цыганочку", и сначала сами спели несколько частушек, а затем пригласили желающих к микрофону, спеть частушку, другую. Начали соревноваться, подходя по очереди к микрофону. Всё чинно, благородно, никаких матерщин. Но вот к микрофону вышла Алла, вся раскрасневшаяся от выпитого и, озорно взмахнув волосами, запела. Одну, другую, третью! Всё с матом, одна другой хлеще. Ребята сначала не поняли, играли, потом когда все замолкли и уставились на Аллу, ансамбль замолчал. Стало тихо, и только Алла, выдав следующую порцию уже без музыки, засмеялась. Потом, покачиваясь, подошла к столу и опрокинула стопку,  не закусывая. Толян услышал об этой её выходке, когда уже всё закончилось. Все обсуждали и эти частушки, и Аллу.
      Уже в электричке, по дороге домой она прижалась к нему и спросила, дохнув перегаром:
– А чо я такого сделала!? Подумаешь!
      А Толян, глядя на её пьяненькое, когда-то так манившее, её лицо и эти оплывшие глаза, сказал:
– Конец этому когда-нибудь будет?!
– Будет! – а губы уже не слушаются, но ухмылка на лице осталась. Так и спала у него на плече до самой остановки. А до дома он таском тащил её на себе. Мать ждала их на своей дорожке и, увидев как он тащит Аллу на себе, лишь тяжко вздохнула:
– Эх, сынок, сынок! Не такой доли я тебе хотела, не такой. А ты сам себе выбрал, вот и тащи теперь этот воз, не надорвись!
       Но всему бывает предел ... А как же любовь? А дети, плоды той любви?


C C
Ждём! ; ;;

Елена Тюняева
Жаль эту Аллу и Толика. А что же будет дальше? Ждём...


Лариса Денисенко (Сычева)
Грустно как всё это, тяжело...  Спасибо! Жду продолжения!

Александр Виноградов
Опять скажут, Виноградов недоволен, но я не пойму одного: а что случилось-то?! Дети нормальные, Алча ухаживает за ними по мере сил, Толян работает… Вот настало время погулять, и что?! Я был тамадой и много раз слышал, как поют матерные частушки и ребята и девки, если нет детей, и даже в микрофон. Ну перебрала жена, так ведь всегда бывает, кто-то кого-то до дома тащит. Толяну немного не повезло, не сам он на жене катается, а она на нём, и так бывает. Судя по всему, это ведь не каждый день у них такое… И что?! Не вижу ни грусти, ни тяжести! Не может такого быть, чтобы всё разладилось после двоих детей! Конечно, если автор сдурит, то может и поубивать всех, но предел-то должен  быть!