Writober-21. 15. Каллиграфический почерк, XIX век

— Прости, дружище, что ты сделал? — Пьер плюхнулся в кресло напротив и испытующе посмотрел на Фабьена.

— Пригласил её на вечер на Елисейских полях. Не вижу проблемы.

— Неделю назад! Ты сделал это неделю назад, а говоришь об этом только сейчас. И ещё так спокойно! В то время как я с ног сбиваюсь, пытаясь познакомить тебя со всеми этими великосветскими дамочками!..

— И я благодарен тебе за это, — Фабьен примирительно поднял руки. — Только ни одна из них в жизни не согласится… например выйти за меня. Ты-то должен это понимать.

— Боже милосердный, ты же не задумал жениться на этой… на этом полевом цветочке?

— Не говори глупостей. Я видел её два раза, притом первый раз совершенно не помню. Но если бы ты узнал её получше… — Фабьен мечтательно улыбнулся.

— Боже милосердный, нет… — Пьер бросил на него неверящий взгляд и глотнул коньяка. — Ты не мог в неё… влюбиться…

— Вот уж не думал, что эта новость заставит тебя вспомнить о Боге!.. А почему нет? Она совершенство, начиная с её лица и заканчивая… почерком например. Ты же видел её!

— Всё, что я успел понять, — у этого ангелочка внутри стальной стержень, — Пьер дёрнул плечами. — И она легко проткнёт им любого.

— Она проткнула им тебя только потому, что ты повёл себя совершенно неподобающим образом. И ты абсолютно прав: она ангел…

— Что ж, на сегодня с меня довольно любовных бредней. Пожалуй, даже на пару дней. Поэтому сейчас я отправлюсь в клуб. А ты, как только закончишь вздыхать по ней, вспомни, что завтра нас ждут у графини В.

Пьер забрал у слуги перчатки, торопливо натянул их, надел плащ и цилиндр и, коротко попрощавшись, вышел из квартиры.

Фабьен взял со стола её записку и пошёл в кабинет. Возможно, будь у него больше времени и… будь он другим человеком, он бы ещё предавался романтическим мечтаниям. Но сейчас пора заняться делами. Он положил записку на стопку книг рядом, открыл тетрадь… Он что, всегда писал такими каракулями и не замечал? Впрочем, все в университете пишут примерно так же. Может, у него и не самый ужасный почерк, но он точно гораздо грубее её утончённых завитков.

А что, если это лишь отражение? Если он весь, если вся его, как говорят поэты, натура такая же грубая? Ему вспомнились её тонкие черты лица, тонкая фигура, наконец её тонкие пальцы… В чём Пьер однозначно прав, так это в сравнении её с цветочком.

Фабьен выбежал в прихожую и встал перед зеркалом. Как она только его не испугалась? Ни тогда на улице рано утром, ни неделю назад? Он конечно держит себя в рамках светских приличий, но… Этого может быть недостаточно. И это многое бы объяснило. Но, чёрт возьми, только не то, почему она его не сторонится.

Он вернулся за стол и на некоторое время погрузился в работу. Но воспоминания об Амели и мысли о собственной неуклюжести не давали ему покоя. Наверное, до их следующей встречи нужно изучить пару книг по этикету… Чтоб ещё раз ненароком не попасть в неудобную ситуацию и — главное — не поставить её в неудобное положение. Да, решено, завтра он наведается в библиотеку. В конце концов это не будет лишним не только из-за неё.

Уже под вечер, перед ужином он вспомнил, что так и не ответил ей, и от души обругал себя. И быстро написал на карточке приглашение. Фабьен потянулся было за листом бумаги, чтоб соорудить конверт, но тут заметил её записку, её изысканные вензеля, посмотрел на свой почерк… Медведь — вот он кто. Если она цветок, то он медведь. С этой мыслью следующий час он потратил на выведение аккуратных букв и цифр. Руки чудовищно болели, но ему было плевать. Это совершенно не важно, если в глазах этого ангелочка он будет выглядеть чуть меньшим варваром, чем неделю назад.