Про Каравай Караваича и Дона Батона

Как уж так получилось, не знаю: может, внучата с собой привезли, а мож и гости какие пожаловали со своими гостинцами. Но только попал однажды в бабулину хлебницу городской Дон Батон. Белый, блестящий лежал он там в новенькой упаковке и внимательно озирался вокруг: «Куда это я попал?» – думал он.

Вдруг крышка откинулась, и в хлебницу положили Каравай Караваича – румяного, с припёком. Вся хлебница сразу наполнилась густым хлебным духом. Дон Батон аж вспотел.

– Доброго здравия, Белый Батон! – пропел Каравай трубным басом и устроился поудобней, потеснив Дона Батона.
– Привет! Ты кто-й-то такой? Я таких чумазых булок ещё не встречал. Или ты подгоревший? – пискляво сказал Батон новому соседу.
– Я? Я Каравай Караваич. Меня хозяйка недавно из печи вынула, на решёточке остудила, да вот, до обеда в хлебницу положила. Заботится! От мух бережёт! – неторопливо прогудел довольный собой Каравай.
– А у меня вот, упаковочка специальная! Слышь, как хрустит? – похвастал Батон.
– Да? Хм, а зачем? В ней ведь и задохнуться недолго! Закиснуть.
– А затем, что путь у меня к столу очень долгий.

Дон Батон напустил на себя важности и продолжал высоким фальцетом, поигрывая упаковкой:
– Нашего брата ведь делают по научно-выверенной рецептуре и точной технологии. Тесто из тончайшей муки в больших чанах месят железными лапами, потом разливают по формам специальным. Пекут в огромных печах, затем упаковывают, рядами укладывают, несут, везут, кидают, перекладывают… И мне, конечно же, упаковка крайне важна, чтобы я – чистенький, новенький – из магазина и сразу на стол.

– Да уж, натерпелся ты, Дон Батон, за свою нелёгкую жизнь! – сочувственно прогудел Каравай.
– Да, мы, городские батоны и булки, много чего интересного в жизни видали. Там не то, что у вас. Там – машины и механизмы, технический, понимаешь, прогресс! А у вас что?
– А что у нас? – добродушно спросил Каравай.
– Деревня! Грязь! Прошлый век! Все, небось, пешком ходят, да тесто руками месят!
– Да, эт точно, руками! – довольно загудел Каравай. – И столько слов хороших мне бабуля-хозяйка скажет, пока тесто месит, что я от радости из кадушки так и выпираю! Ох-хо-хо-хо! – затрясся от смеха Каравай Караваич, даже хлебница пошла ходуном.
– А ещё раньше дед с сыновьями и внуками зерно своими руками сеют в тёплую землю, колосья выращивают, жнут, обмолачивают… да всё это с шутками, да с припевками, да с молодецкими звонкими перекличками!
А потом жницы – красны девицы серпами колосья сжинают и в стога наметают. Затем обмолот – тоже весело, с шутками, да на спор – кто проворней. Детвора рядом скачет, зёрнышки подбирает и помощь взрослым несёт.
А зерно на лошадке послушной на двор привезут, да в муку его смелют. И тоже не раз добрым словом похвалят, да песню особую зёрнам споют и муке… Хозяйки муку ту берут понемногу, да хвалят, да сыплют в кадушки с закваской. Закваске в тепле подрасти на муке и на мёде дадут. Потом уж и доброе тесто заводят, и хлебы пекут. И, знаешь, Батон, у каждой хозяйки по-разному хлеб получается. Не встретишь двоих близнецов среди нас, домашних хлебов.

– Ну так и что ж? Зато мы все как один – мягкие, гладкие, ровненькие, не то, что вы, деревенские – кирпич кирпичом, подгорелые, в трещинах да в зазубринах! – возмущённо прогнусавил Белый Батон.
– Наш дед-то хозяин знаешь, как говорит? Красоты во рту не видать, а коли не вкусно, то и красоты – не нать!
– Спорим, что за обедом я всем больше понравлюсь! – пропищал Дон Батон.
– Ха-ха-ха! И как ты спорить собрался? Коль ты выиграешь, то тебя быстрее съедят, а коли я, – то меня! Тут, братец, спор неуместен.

В этот момент в избу ворвались ребятишки:
– Бабушка, бабушка, дай нам хлебушка с маслицем, мы на улице ещё немножечко поиграем!
– Какого ж вам, детушки, дать? Этого вот, городского, или от каравая отрезать?
– Каравая! Каравай Караваича! Очень уж хороший дух от него! Даже на улице пахнет!
– А этого вот, белого, мягонького, не хотите ли?
– Нет, нет, бабушка, твоего хотим хлеба, живого, волшебного! – запрыгали вокруг бабушки ребятишки.
– Ну, прощай, приятель Батон, мне пора! Людей накормить надо силой живою, которую они в меня сами вложили пока растили, мололи, месили, пекли, да добрыми словами щедро одаривали.