Проигравшие войну. Часть 2. Поэтка местного разлив

 
Часть 2 Поэтка местного разлива, и другие
 Как бы она себя не вела, это не имело значения. Её осуждали. Иметь любовника, а по-другому, это не назовешь, в пятьдесят два года – нонсенс.
Все началось странно и непонятно. Как?
Он бросил свою девушку и побежал за ней. Вспыхнула огнем, на колкие слова женщин и пошла домой одна. Сумерки сгустились и стали чернильными. Дома обступили, стало жутковато. Вся компания, смеясь, пошла в центр, в сторону остановки автобусов. А она, побежала в другую сторону, домой. Хотя и это домом не назовешь, жила из милости свахи в её квартире на седьмом этаже. А юный паж побежал за ней.
Всего девятнадцать. Куда бежит? Просто темно и надо проводить. Подмораживало по вечерам. Осенние вечера уже холодные.
Дом стоял около моста, перед домом огромный пустырь, усаженный ивами до моста, еще несколько тропинок между кустами, всегда остриженными почти догола, несколько интересных деревьев, любимый пирамидальный тополь, дубок и две три березы. А еще злые собаки.  Двух из них она вырастила. Брошенные дачниками из близлежащих дач, в зиму, в щель под домом, из которой подросшим кутятам было невмочь выбраться. Собачары выросли, собрали стаю. Издалека махали хвостами, видя идущую с хора поэтку. Шустрые и сильные прыгали и становились передними лапами на плечи и ласкались. Собаки помнят добро до смерти.
Вот и Арсений был похож на этого собачонка, с дач. Но раньше еще раньше была влюбленность, страсть, вспыхнувшая после писем панка. Слава был мучительной и постыдной страстью.
Эта страсть перевернула жизнь. Разделила на до и после.
Изменила устоявшийся ход событий. Подняла и кинула об землю.
Принесла горечь, стыд, разочарование и собственное предательство по отношению к мужу.
***
Ходить с «хора», с «репы» так называли репетиции, и ансамбль, по ночам, стало делом обычным. В любую погоду по три часа тренировок и пения, настроение унылое от рыночного тяжелого рабочего дня, становилось весёлым и приподнятым. Хотя и в хоре были подводные течения. Пока шла сочиняла стихи. Стихи приходили в любом месте. Влюбляясь, писала без устали. Началась эра компьютеризации. Все кинулись в прозу и поэзию, в мемуары. Лента домашнего монитора пестрила воспоминаниями. Она всерьез считала своим призванием поэзию. Просто писать было скучно, а навороты строк никто не понимал, о чём свидетельствовали редкие комментарии. Иногда ей самой до бесстыдства нравились образные выражения: "куковали поезда", «апогей красот», «рыбий мрак», «в небе терракотовом» – находки для тонкого ценителя. «Люблю творить новое, не заштампованное», говорила она в длинных комментариях к стихам, и радовалась, как ребенок если выскакивает такое выражение, непроизвольно. «Это должно быть внутри». Не раз она говорила, что образно выражаться научила её мама. Всегда удивлялась, когда она называла предметы по образу, не по названиям, привычка такая у нее была, вот и ей привилось.
В интернете стала находить поэтические сообщества. Модераторы, сидевшие там сутками, обязаны были поддерживать начинающих поэтов и хвалить, но тихонечко писать в личку, что ж ты мол, пишешь с ошибками и без запятых?
Пришлось снова сеть за грамматику. Это мало помогало. Стихи писались километрами и собирались такие же читатели – поэтессы и хвалили, и эта поддержка, придавала уверенности – в будущем всё получится!
Худрук прочла несколько стихов о дне Михаила Архангела, покровителя города и широко празднуемого в городе, казаками, стихи о бабушках казачках, о белом коне и мальчике, и сказала, что на следующем концерте обязательно даст ей прочесть свои стихи со сцены. Этим и жила. Путь живые люди оценят, земляки и сразу будет видно, поэт она или нет. Самомнение, говорило – поэт.
 – Людмила Павловна, тебе будет интересно узнать, о чём я сейчас думаю в последнее время. Серьезно думаю. С тех пор как стала сотрудничать с газетой «Казачий вестник», с тех пор как приобщилась к народному ансамблю, начала читать стихи перед людьми со сцены, я другими глазами смотреть на мир стала. Не все стихи можно вот так принести людям. Каждое слово просеивала по тысячу раз, многие сырые строки висели годами. А сейчас за эти дни просто сходу нарисовались, понимание пришло, и ответственность за сказанное в сто крат увеличилась.
Ответственность за семью, зато уменьшилась.
– Мне нравятся твои стихи, как бы это сказать, есть в них изюминка!
Но это было после, а сейчас приятные вечера, пение под баян, благочинность и пристойность выходов на сцену.

Муж–объелся груш
Приходить в трехэтажку, мужнину квартиру, стало всё труднее.
В тёмном нелюбимом месте было скверно. Обречённо шла на кухню и слушала ехидные замечания
– Какая ты хозяйка? Никакая.
Он довольно удалялся к своему креслу. Медленно доставал из старого материного комода прятанную заначку, маленькую чекушку водки, рюмка стояла там же на полке, медленно держа в руке налитую рюмку делал глоток и держал во рту, потом без звука выпивал. Ставя, всё обратно, добрел на глазах. Шел на кухню и видя расстроенную жену, подлизывался:
– Давай мясо порежу.
Резал и жарил сам. Посуду тщательно мыл.
Он целыми днями был дома. Работа отвязная.
В доме всё было по его распорядку, ни одна вещь не могла стронуться с места. Пыль и то убиралась по его приказу. Занавески задернуты. Вечный мрак окутывал помещение. Здесь располагался смертный тлен. Всё новое презиралось. Михаил любил только новую технику, которая через несколько лет устаревала и стояла квадратными черными коробками с проводами, друг на друге. Четыре дивидишника, две видеокамеры, три телевизора, компьютер, и еще много всего. Кухня два на два была заставлена и шагу ступить негде. Плюс два холодильника. Один из них «ЗИЛ», ему не было цены. Реликвия работала и уже не холодила, только издавала шумный дребезжащий звук, оживляя мёртвое царство. Инна привезла из своей квартиры мебель. Стенку, уголок.
Поставить и втиснуть её в этот дом стоило больших трудов.
По всей территории зала располагались старые столы, диванчик пороховых годов, круглый дубовый стол.
– Посмотри какая вещь! Килограмм сто будет. Я его сдам мебельщику, его покроют лаком, будет как новый, он еще раздвигается. –Хвастался Михаил и был в чём-то прав.
Стол был старый, светлый и весил тонну. Стронуть его с места не представлялось возможным.
Все вещи покойных матери и отца висели в старом шкафу в спальне, трогать их было нельзя. На окнах висели истлевшие, дырявые занавески, хлопковая тюль пятидесятых. Хоть ее можно было убрать. Он постирал в машинке и положил тюль в самый низ шкафа.
Там же лежали джинсы «Леви страус», истертые и ношенные им же шестнадцатилетним. Память. Балкон до верху набит хламом.
– Давайте принимать меры! Так жить нельзя – говорила Инна, придя к детям. Они только что поженились. Зять слушал про все и удивлялся:
– Придется его напоить.
Так и сделали. В субботу. Зять и дочь пришли в гости, на новоселье. Зять достал бутылку, огляделся на какой стол поставить, выбрал и поставил на стол. Дочь принесла салат. Порезали колбасу, налили по тарелке борща. Почти молча.
– Мы пришли помочь. Может что-то надо переставить?
– Да ничего не нужно. Я посмотрю, может дачу увезём стол, смотри все добротное. Не выкидывать же,- отозвался Михаил, не подозревая о заговоре.
– А ходить как? Я боком хожу – не выдержала Инна.
– Пять столов – перебор, на даче тоже хлама полно, – тихо сказала Машка. Зная вспыльчивый характер отчима.
Видя насупленные и хмурые брови, зять поспешил:
– А давайте за вас выпьем. За новоселье!
Выпили и зять, торопясь, налили еще тестюшке и пошел курить. Инна сказала,
– Давай выпьем муж. Нам здесь доживать старость.
Инна пригубила, и пошла резать хлеб на кухню.
Оставшаяся в комнате дочь предложила выпить на брудершафт, а там и зять подтянулся и Инна с хлебом. Все пошло по кругу, закончив бутылку, зять достал следующую.
Раздобревшему Михаилу наливали, и он потихонечку перешел в интересное положение невесомости и радости, включили любимых Битлов. Столы выкидывали и весь хлам скопившийся за всё время со дня въезда в квартиру. Самое страшное было в бидоне на балконе, черви копошились в бывшей когда-то муке. Жалко бидон, алюминиевый, новый. Пришлось расстаться. Михаил только улыбался и никогда потом не ругался. Он понял, что так жить удобнее и плюнул на изменения. Жизнь потекла в прежнем русле, до особенного момента. До покупки компьютера.
Интернет принес в дом разлад. Муж Инны стал пить и вести себя вызывающе. Михаил увлёкся доставками на дом и обещаниями несметных сокровищ, выигранных при покупке товара. В дом присылали тома книг, якобы, выписанных для жены, женское белье разных размеров, и даже ажурные трусы-стринги для ролевых игр, бусы с жемчугом, явно, со дна самых несуществующих морей. Мужчине осточертели и стихи, и хор. Жена должна сидеть дома и не рыпаться. Варить, стирать и мужа ублажать, а не по ночам бегать.
– Пойдём со мной, хоть посидишь, развеешься.
– Я не буду тебя встречать! Точка. Делать мне что ль нечего!
Тут же бежал и следил за возвращениями жены издали прячась, за деревьями и домами, и видел, как она поводила плечами, как она смеялась, легко запрокидывая голову, как липли к ней молодые мужчины и злился. Эта злость накапливалась. Приходя на концерты, он и вовсе терял голову, видя жену в народном парчовом сарафане, золотой нарядной, расшитой бисером сороке. А тут еще она и стихи начала читать со сцены. Чувствовал себя особенно одиноким неудачником.
Нарядные люди в зале, другая жизнь жены. Зависть разъедала душу.  Все отражалось на семейной жизни. Жена перестала с ним разговаривать и тихо сидела в компьютере. Там ей стали приходить письма от неизвестных мужчин и хвалебные музыкальные открытки. В доме поселился жуткий мрак и холод в отношениях. После слов, что она сбежит от него, куда глаза глядят, и что он надоел с ревностью.
–  Все эти открытки обычное дело. Способ общения, не более. Многих перешедших границу я блокирую. Можешь посмотреть, – кричала она в сердцах.
 Муж ничему не верил. Назло и в удовольствие стал пить беспробудно, буянить и кричать:
– Сука!
От бессилия изменить ситуацию, закрывался в ванной и громил, раскидывая немудренные вещи. Остывая, садился около нее и внимательно следил, читая кто пишет, чем занята и что ей отвечают. Она спокойно принимала такой ход вещей. Пока Славка не завладел всей ее сущностью. Не стал преследовать по ночам. Писать ей немудренные влюблённые письма. Любой женщине хочется любви. Вместо скандалов. Поэзии в жизни, а не только на сайте поэтов. То, что ей было пятьдесят, ничего не значило. Двадцатилетняя служба мужу, верность, порядочность привела к тому, что муж стал бесплатным придатком. Его надо было кормить, поить, одевать, обстирывать и кроме как «сука» от него добра было уже не дождаться. Он читал письма, благо знакомых хакеров было много и взломать почту не составляло труда. Что он мог сделать? Пить. А потом она и вовсе ушла от него.
 Она собрала вещи.
– Я не могу вечно жить в таком состоянии. Я просила тебя, сбавь обороты. Не пей. Ходи со мной, провожай. Охраняй. А ты? Вместо этого ты превратился в овощ. Я прихожу с работы уставшая и не могу дома отдохнуть спокойно. Ухожу, потому что не могу видеть это тихое пьянство.
– Куда уходишь? К детям? Да кому ты нужна!
– Нужная. Детям нужна. Не говори так.
– Я не пущу тебя. Развод не дам.
Он метался и злость не находила выхода. Обрушилось всё. Вся его размеренная, рассчитанная по часам жизнь валилась в тартары. Кипело и не находило выхода и единственным что могло удержать её, нужно было напугать. До смерти. Он побежал в кухню вытащил нож и прибежал в зал. Она развернулась и увидела, как он заносит нож над головой. Подумать не успела ни о чем. Когда говорят вся жизнь пронеслась перед глазами. Врут. Ничего нет. Пустота охватывает. Все пропадает. Миг. Лезвие, как молния сверкнёт и все. Ожила, когда поняла, мимо. Нож воткнулся в сумку, проткнув поверхность и вещи. Странное чувство охватило. Теперь конец, поняли они оба. Возврата к прошлому нет и не будет. Он отошел и дал уйти.


 http://proza.ru/2021/10/18/1204