Волшебство романтической музыки Исаака Шварца

«Вместо книги я мог бы составить звуковое письмо к читателю. Из музыки Исаака Шварца» (кинорежиссёр Сергей Александрович Соловьёв).

Музыка Исаака Иосифовича Шварца потрясала меня ещё с детства, в то время, когда выходили на экраны художественные фильмы, звучащие мелодиями композитора. Об Исааке Шварце и его музыкальных шедеврах сейчас написано много. Но очень хочется рассказать «ещё раз про Шварца».

Если посмотреть на годы жизни композитора (1923-2009), то стразу становится понятным, что жизнь его не текла сладким мёдом - исторические рамки говорят сами за себя. И действительно, это было так. И.И.Шварц родился в интеллигентной еврейской семье Иосифа Евсеевича Шварца и Рахили Соломоновны Бергер. Отец был филологом, профессором филфака Ленинградского университета (семья в 1930г. из Сумской области на Украине перебралась в Ленинград), мать – выпускница Киевского коммерческого института, после окончания которого преподавала в школе математику, а также русский язык и литературу. В семье было трое детей: девочки Софья и Мария, и мальчик Исаак (самый младший ребёнок).

Почему переехали в Ленинград? В 1929г. арестовали деда Шварца, имевшего духовное звание: «Я родился на Украине, в городе Ромны, в бывшей Полтавской губернии, где до семи лет по состоянию здоровья и жил у дедушки с бабушкой, - рассказывал композитор. - Дед был человеком небогатым - лошадь, две коровы, мелкий скот... В общем, кулаком нельзя назвать ни с какого боку. Но в 29-м его прихватили. Это произошло, как и положено по жанру, ночью. Явилась какие-то молодые люди, девушки в красных косынках. Саблями взрыхляли перины - искали деньги, золото. Со стороны выглядело как хороший погромчик. В итоге отобрали все, что возможно… После этого родители перевезли меня от греха подальше - в Питер, где уже учились старшие сестры».

В Ленинграде жили в самом центре города, рядом с Невским проспектом, в Поварском переулке. Детям с малолетства прививалась любовь к музыке, искусству и литературе. Девочки считались очень талантливыми. В квартире часто собирались студенты - музыкальная молодежь, в основном, поклонники старшей сестры Сони, учившейся в музыкальном училище: будущие всемирно известные советские композиторы Вася Соловьев-Седой, Ваня Дзержинский, Кока –  Николай Карлович Ган, - в этом доме всегда было много музыки.

Исаака как-то не считали одарённым, по сравнению с сёстрами. Однако он ходил в Дом художественного воспитания, заодно брал уроки музыки частным образом, а в двенадцать лет победил на конкурсе юных дарований в Большом зале Ленинградской Филармонии. Хотя академического музыкального образования так и не получил.

Самое страшное началось в декабре 1936г., когда арестовали любимого отца. Иосиф Евсеевич Шварц был осужден по статье 58 УК РСФСР и сослан в лагеря. В апреле 1938г. его вновь приговорили к Дальстрою и 11 апреля расстреляли в Магадане. Последнее свидание с семьей ему было предоставлено перед этапированием в ленинградской пересыльной тюрьме - эти непередаваемо трагические минуты прочно врезались в память тринадцатилетнего Исаака. Как много потом плакал подросток, уткнувшись в подушку, об ушедшем непонятно почему отце!

В 1937г. осиротевшим матери и детям «дали три дня на сборы, по 16 кг на каждого самого необходимого и на выбор - несколько городов». Они выбрали Фрунзе, нынешний Бишкек. Во Фрунзе Рахиль Соломоновна устроилась работать на швейную фабрику. А Исаак стал давать частные уроки игры на фортепиано детям местных чиновников(ему было уже четырнадцать). Он нашёл преподавателя Владимира Фере и стал брать уроки музыкальной композиции. Был у Исаака ещё один способ заработать на жизнь – он устроился тапёром, обеспечивал импровизационное музыкальное сопровождение немых фильмов. Однажды после демонстрации кинофильма «Сорок первый» на молодого тапёра обратил внимание киноактёр Иван Коваль-Самборский и предсказал Исааку большое музыкальное будущее. Вообще, именно с профессией тапёра исследователи творчества композитора связывают «особое чувство природы кинематографа, проявившееся в творчестве Шварца в зрелые годы».

Перед войной И.Шварц уже работал концертмейстером в Киргизском государственном театре, в начале же войны он руководил хором и оркестром Красноармейского ансамбля песни и пляски Фрунзенского военного округа. Воевал. На фронте был сапёром. В 1943г. женился на подруге детства, пианистке Соне Полонской, у них родилась дочь Галина. В 1945г. Шварц вернулся в Ленинград и при содействии Д.Шостаковича (история взаимоотношений Шостаковича и Шварца заслуживает отдельного повествования) поступил в Ленинградскую государственную консерваторию. Очень интересным стало вот что: в те годы обучение в консерватории было платным, а Шварц, обременённый семьей, маленьким ребёнком, не в состоянии был оплачивать учёбу, однако от оплаты его освободили по неведомым причинам; и лишь в 1960г.на премьере его балета «Накануне» ректор Ленинградской консерватори П.А.Серебряков открыл композитору давнюю тайну – учёбу в заведении Шварцу оплачивал Д.Д.Шостакович, конечно, конфиденциально!

Кстати, в годы студенчества, когда и Шостакович, и студент Шварц, и ещё некоторые композиторы попали в опалу и обвинялись партийными инстанциями в «формализме в музыке», Исаак Шварц наотрез отказался публично осудить своего наставника Шостаковича, как того от него требовали.

Исаак Иосифович постоянно искал заработок для семьи, не гнушаясь никакой мелкой музыкальной работой, хотя никакую работу нельзя назвать мелкой. Например, он освоил аккордеон и с 1946г., после окончания 1-го курса, стал ежегодно летом выезжать в живописную дачную местность Сиверская на берегу Оредежа (дальний пригород Петербурга), где играл в домах отдыха, детских лагерях, на танцплощадках и в то же время находил учеников и обучал детей музыке. Именно в этом красивейшем местечке Шварц в дальнейшем построил себе скромный домик, со временем превратившись в «сиверского отшельника», не признавая гламурные питерские сборища и надоедающие интервью журналистов.

Второй раз композитор женился на Антонине Владимировне Нагорной, которая была намного младше него (1959г.р.). А.В.Нагорная с 2011г. является директором Мемориального дома-музея И. И. Шварца в Сиверском. Первая жена и дочь репатриировались в Израиль в 1989 году. Внуки Исаака Шварца и его правнуки также живут в Израиле.

Скончался Исаак Шварц на 87-ом году жизни, в 19.25 вечера, в своем любимом доме в Сиверском, во сне. Какой, значит, был божий человек – ушёл так мирно, легко!

Сочинять музыку Исаак Шварц начал именно в ссылке, в г.Фрунзе. Мальчишкой он слушал очень-очень много разной музыки, но каким образом? В пяти километрах от дома, где Исаак жил с мамой и сестрами, находилась почта, а перед ней на столбе висел громкоговоритель «колокольчик». Разница по времени с Москвой была в три часа. Вот к этому «колокольчику» и приходил юный Шварц и по нескольку часов кряду слушал по радио - Первый концерт Хачатуряна, Пятую симфонию Шостаковича и много-много другой классики.

В любой музыке И.Шварца есть какая-то пронзительная грусть, о которой говорил и сам композитор: «Наверное, потому, что в моей жизни было много грустного, трудного, даже трагического… Я терял безвременно ушедших из жизни родных, близких, друзей, товарищей по профессии. Серьезно больны дочь и сын. А еще раньше… Отца в тридцать шестом репрессировали, мы с мамой оказались в ссылке…»

Композитор Исаак Иосифович Шварц имел звание Народного артиста Российской Федерации, он был лауреатом Государственной премии России, трёхкратным обладателем кинопремии «Ника». И.И.Шварц является автором симфонических произведений, двух балетов, двух квартетов, скрипичного концерта, концерта в семи частях «Жёлтые звёзды», кантат, романсов. Но самую широкую популярность и признание среди профессионалов и у народа он получил как кинокомпозитор. И.И.Шварц создал музыку к 35-ти спектаклям и 125-ти художественным фильмам.

И.И.Шварц имел собственное, непререкаемое и не предаваемое им никогда в жизни профессиональное, композиторское кредо - мелодия!

«Я сделаю любую замороченную оркестровку, наплету любых самых многозначительных диссонансных пируэтов… Но по-настоящему самое трудное для каждого композитора и самое большое для него счастье — все этого хотят, пусть не врут, что это им всё равно… просто почти никому это не удаётся, потому что это не придумывается, а сваливается с неба, озаряет… — сочинить свежую, сильную, запоминающуюся мелодию! Всё остальное — дело техники»,- говорил он.

Он глубоко ценил убеждение композитора И.Ф.Стравинского, своего кумира, которое поддерживал всеми фибрами музыкальной души: «На вершине иерархии элементов, составляющих музыку, должна сохранять свое место именно мелодия». Вот и И.Шварцу казалось, что если воспользоваться бытующим в юриспруденции термином «царица доказательств», то в музыке «царица доказательств» — мелодическое начало, именно мелодия. И даже не просто мелодия, а МУЗЫКАЛЬНАЯ ТЕМА, путеводной нитью, подобно «нити Ариадны», ведущая слушателей к восприятию даже самой сложной музыкальной формы.

«Ну и где же вы отыскиваете ту, одну-единственную мелодию, от которой у нас потом — восторг, мурашки по телу?» - как-то в разговоре спросил Шварца Лев Сидоровский, журналист, но, в отличие от других прочих, бывший со Шварцем «одной группы крови» (так Исаак Иосифович называл людей, пропущенных им в «закрытую зону» своей души).

Шварц развёл руками: «Не знаю… Прежде всего — с помощью музыки, литературы — стараюсь погрузиться в то время, с которым связана моя новая работа. Скажем, надо было для фильма «Звезда пленительного счастья» написать «Песенку кавалергарда» — но это же девятнадцатый век, а я его вообще хорошо знаю, люблю. Да к тому же сам Окуджава помог мне тут своими дивными стихами: «Кавалергарды, век не долог, и потому так сладок он. Труба трубит, откинут полог, и где-то слышен сабель звон…» — ведь уже в них заключена мелодия. Я ее только услышал и попытался соединить с современным ритмом: «…Еще рокочет голос струнный, но командир уже в седле — не обещайте деве юной любови вечной на земле…» Стихи Окуджавы вообще поразительно афористичны: «Святая наука — расслышать друг друга сквозь ветер на все времена! Две странницы вечных — любовь и разлука — поделятся нами сполна…» — ну как же такие строки могут не вдохновить?! В них же — очень глубокий смысл, который задевает буквально каждое сердце. На подобные стихи мелодия рождается как бы сама, невольно. И вообще писать на хорошие стихи плохую музыку — грех».

Булат Шалвович Окуджава, друг И.Шварца, соратник по творчеству, как стихотворец, отмечал одну просто удивительную, одновременно весьма интересную и незаурядную, свойственную Шварцу грань его созидательного таланта – умение через настойчивые муки и волнение не написать музыку к стихам, а «извлечь музыку из самого стихотворения, ту самую, единственную, которая только и существует для каждой строчки».

Коль разговор пошёл о песнях, напомню, что И.И.Шварц – автор и песен, и романсов. Романсы он сочинял, будучи ещё студентом консерватории. Помимо современных поэтов, которые жили рядом, виделись с ним, имели возможность обсуждать с ним нюансы музыки, написанной на их стихотворные строки, у Шварца были и другие - ЕГО поэты, которые давно покинули земной мир, стихи которых выдержали проверку временем - поэты иной эпохи, поэты-классики, на чьи стихи он тоже сочинял песни и романсы, — Пушкин, Гейне, Тютчев, Полонский, Фет…

И.И.Шварц в каком-то разговоре размышлял вслух: «Когда пишешь к фильму песню или романс, то самое главное и самое сложное — добиться, чтоб было очень просто. Но — не банально. Чтобы — без надуманности, без «химии»: знаете, если на грядке будущий плод обильно удобряют «химией», он получается красивый, но невкусный. Нет, плод моего труда должен быть натуральным… Вот писал музыку к «Станционному смотрителю», и потребовались романсы на стихи Пушкина — задача трудности чудовищной. Потому что, считаю, есть на свете такая поэзия, дотрагиваться до которой — страшно: вдруг испорчу?!»

Но композитор «не испортил». Романсы на стихи Пушкина, получились органически-простые в восприятии, знакомые строки грустно-философски выливаются в его мелодии, и создаётся впечатление, что будто Шварц на самом деле побывал в 19 веке, пообщался с Пушкиным, и тот одобрил творение композитора и сказал, что краски времени выведены абсолютно точно.

Елена Антоновна Камбурова, любимая исполнительница его песен и вообще человек, к которому И.Шварц относился с огромной симпатией, говорила: «Я убеждена, что песня – живое существо, летящее во времени и в пространстве. Но в отличие от многих живых существ не имеет возраста, а имеет только дату и место рождения. И рождается заново, воскрешается каждый раз, когда голос человеческий, душа человеческая соединяются с ней».

По поводу сочинительства песни и халтурного заработка есть смешная историйка, как Б.Ш.Окуджава и И.И.Шварц хотели создать универсальный «шедевр» шансона.
Вспоминал Б.Окуджава: «Послушай, — говорю я Шварцу, — отчего бы не сделать такую песенку, чтобы она пошла по ресторанам? Будет много денег. Мы пишем песню для фильма, но ведь ее можно превратить…» «Действительно, — говорит он возбужденно, — можно ведь много заработать! Пожалуй, к этим стихам я напишу музыку такую, что все рестораны будут рвать песню у нас из рук. Поверь мне, я в этом кое-что смыслю. В припеве сделаем троекратный рефренчик…» И потирает руки. Ну, ладно. Он пишет музыку с присущим ему вдохновением. Песня звучит с экрана. Но рестораны как-то обходятся без нее. «Конечно, — говорит он смущенно, — тут нужно было бы упростить, вот это выкинуть, потом это… ча-ча-ча… Знаешь, мне что-то не захотелось». И после паузы: «Вот следующую сделаю обязательно». И краснеет. Это тянется много лет, и, слава Богу, в ресторанах пока и без нас есть что исполнять; а у нас пока и без них есть, на что ходить в рестораны…»

Музыка к 125-ти фильмам!.. Как подумаешь об этом объёме… Волос дыбом, ведь правда? Но все эти фильмы априори обогатила музыка И.И.Шварца. У композитора выработался некий романтический стиль, который, между прочим, сам он ценил и даже в той или иной степени гордился им – его музыка узнаваема мгновенно. Смотришь, скажем, фильм, пропустив титры или не обратив на них внимания, и только услышишь музыкальные такты – всё, тут же угадываешь композитора: это Шварц! А позже по титрам проверяешь, не ошиблась ли? Нет, не ошиблась. Некоторые мелодии приходят на ум в какой-то момент жизни, в какой-то ситуации. Я помню, как одно время в моей голове безостановочно звучал вальс из кинофильма «Дикая собака Динго», вальс, который уже давно отбыл в классический гарнизон симфонической музыки.

Оказывается, музыка в этом фильме – первая работа композитора в кино. Впервые написать музыку для кино И.Шварца пригласил режиссёр Юлий Карасик – к фильму «Дикая собаке Динго». И вот какая забавная история связана с этим приглашением. В первую же их встречу Карасик произнес слова, показавшиеся Шварцу странными: «Исаак, в принципе всю музыку я слышу, я для себя ее уже написал, знаю и могу даже тебе ее напеть. Мне от тебя нужна чисто техническая помощь. Ты возьми с собой нотной бумаги, мы с тобой закроемся в зале, пустим картину, я тебе все напою, а ты нотами запишешь».

Шварца потрясла столь точная степень режиссерского видения, но он и не представлял себе, что подобное возможно. Действительно, они сели в зале, заперлись, Карасик позвонил механикам, началось. Пошли титры.
«Тра-та-та-та, та-та-та, та-та-там», — из темного угла, слегка фальшивя, загудел Юлик. Я зажег лампочку, пишу гудение нотами. «Тру-ту-ту, ту-ру-ру-ру», — продолжает Юлик, делает маленькую паузу, говорит: «Блямс!» Я нотами записываю в ударных — «Блямс!» Тут стоп. Чувствую, идет пауза, довольно длинная, можно сказать, генеральная — в нотах пишу «Г.П.» «Здесь снова начинается музыка, — после долгой тишины наконец говорит Юлик,— ты сам реши, на каком инструменте, но тема такая: «Пу-ри-ри-ру-ри, ру-ри-ту-ру-ри, ту-ри-ра-ру-ри...» Я внимательно вслушиваюсь, стараясь ни нотки не пропустить. «А здесь уже у меня пошли духовые... — продолжает Карасик. — Ру-пу-пу-пу-пам, ру-пу-пу-пу-пам, ру-пу-пу-пу-пу-пам-ру-пу-пу-пам». И вот, когда он из темного угла громко запел трубой, до меня, молодого идиота, наконец, доехало, какой невиданной хреновиной я тут в темноте занимаюсь.

Я как бы увидел нашу компанию со стороны откуда-то, может быть, даже из космоса — и компанию эту дикую, и ее странные занятия. А из космоса мне показывали, как один чудак на букву «м» мычит из угла какую-то мудню, представляя, что это музыка, а другой, по профессии как бы композитор, но, как выясняется, еще больший чудак на ту же букву, почему-то весь этот бред записывает нотными крючками.

«Простите, пожалуйста, Юлик, — взяв себя в руки, наконец говорю я ему. — Нельзя ли на минуточку прервать просмотр?» — «Зачем?» — «Я хотел бы, чтобы в зале включили свет». — «Ну, если это нужно, то пожалуйста!» — Карасик остановил проекцию. Я собрал листки, сложил их в кучку. «Видишь ли, Юлик, я композитор, а не подсобный кастрированный козел по музыкальной части. Либо ты пригласил меня писать музыку, и я сам разберусь, как это делать, и где труба играет, либо вот тебе все это и иди-ка ты с ним, мой драгоценный, ты сам превосходно знаешь куда...»

Положительное своеволие, знание собственной цены – это неотъемлемая черта характера И.И.Шварца, ему приходилось не единожды отстаивать себя. Но нужно было Ю.Карасику отдать должное: как только в голове у Шварца все прояснилось, и у маэстро кино тоже как бы все встало на свои места.

Вот перебираю сейчас в сердце бесчисленные его мелодии, которые одна прелестней другой! Лучшую выбрать невозможно. Как, например, словами передать ощущение от щемящей душу темы фильма, который так и называется «Мелодии белой ночи»? (Советско-японский фильм (1976г.), режиссёры Сергей Соловьев и Киёси Нисимура).

Ведь в мелодии кинофильма — само очарование белых ночей, пахнущих и дождём, и цветущей сиренью, очарование любви. Незабываемый фильм, незабываемая музыка! И.И.Шварц считал, что для этого фильма он создал самую лучшую свою киномузыку.

Полная светлой грусти музыка с любовным тандемом героев Юрия Соломина и Курихары Комаки! Именно после этой картины Шварца стали называть классиком. Как высказывался кинорежиссёр С.Соловьёв, композитору, написавшему такую музыку, «уже не надо беспокоиться о месте в истории». И.Шварц говорил, что в настроении пронизывающей фильм темы «Прогулка по ночному городу» отразились ностальгические и романтические воспоминания его детства, прошедшего в предвоенном Ленинграде. У заворожённого слушателя возникает ощущение, что пронзительно-печальная, нежная и задумчивая музыка Шварца действительно живое существо, которое знает всё, даже то, что мужчина и женщина на экране в самые наивысшие мгновения любви не решаются сказать друг другу.

Сам И.И.Шварц не считал себя человеком удачливым. Он в последнем интервью рассказывал, что пережил на заре своего композиторского пути настоящий провал, назвав его «ужасающим провалом». Вот как он с юморной самокритикой описывает его: «Я написал сочинение - хорошая мелодия, хор хороший - я знал, как работать с хором, всем все понравилось... Солист из Мариинского театра. Оркестр великолепный - под управлением Карла Элиасберга во время блокады играл знаменитую 7 симфонию Шостаковича. Дирижер прекрасный - Илья Александрович Мусин. Но я катастрофически не умел делать оркестровки, был полным профаном - ноль! И они не могли сыграть, простая музыка - а не получалась. Надо учесть существенный психологический момент - сидят убеленные сединой музыканты, опытнейшие люди, по многу раз отыгравшие Бетховена, Чайковского, Брамса, Шостаковича, Прокофьева - и вдруг является черт знает кто, чьи каракули они должны играть! Они смотрели на меня в лучшем случае с нежным презрением. Понятно, но так досадно! Буквально выходя из себя, дирижер говорит: "Сыграйте - тар-тир-тар-там, тар-тир-тар-там, это же так просто!" Встает первый скрипач - красивый видный мужчина по фамилии Кадин (я его фамилию буду помнить до конца дней своих) и говорит: "Сор-тир там-там" мы можем сыграть, но "тар-тир" у нас из этого ну никак не получается!" Все начали бить по струнам смычками, и я посрамленный ушел».

Однако Исаак Иосифович был целеустремлённым, безумно влюблённым в музыку и собственную композиторскую деятельность человек. И буквально спустя год после фиаско, И.Щварц всё же закончил симфонию, исполнявшуюся потом многократно. В антракте подходили к нему оркестранты (а многие из них еще были такими же студентами консерватории, как и он) и спрашивали: "Кто тебе оркестровал эту музыку?" - "Я сам". - "Ладно врать..." За один год Шварц более-менее научился этому делу.

Доказывая свою «неудачливость», Шварц всегда вспоминал о том, что происходило с его балетом «Накануне» по роману И.С.Тургенева. Вскоре после того, как был написан балет, балерина Галина Уланова травмировала мениск, ее сценическая карьера на этом закончилась.В конце-концов в Большом театре балет "Накануне" повис. Шварц предложил его ленинградскому Малому оперному театру. Константин Боярский принялся за постановку, и в день премьеры - неудачливость, вот она! – композитору приходит большой конверт с повесткой в суд: ему предписывалось вернуть деньги, полученные за все клавиры. С него, как алименты, несколько лет каждый месяц высчитывали деньги. Так кончился «роман» И.Шварца с Большим театром.

Но зато отменно пошло дело в Питере - хорошо танцевали прекрасные партии, и музыка была замечательная. «И - опять невезение. "Накануне", естественно, написан по мотивам романа Тургенева. Как мог рассказать Инсаров о своих подвигах языком танца? Постановщик на сцене показал бой между турками и болгарами. А как отобразить, что побеждают болгары? Очень просто - надо сорвать турецкое знамя и символически сжечь. И нашим великим дипломатам из обкома партии, знатокам из отдела искусства не пришло в голову ничего остроумней, как пригласить на спектакль супругу посла Турецкой Республики. Мадам увидела, что топчут знамя ее страны - и упала от негодования в обморок. Все! Сгорел спектакль», - рассказывал Шварц.

Тогда Якобсон, не падая духом, предложил: делай второй. Шварц написал второй балет - "Страну чудес". И все шло хорошо. Но опять не повезло - исполнявшие главные роли артисты стали потихоньку «удирать» из СССР: уехал Р.Нуреев, уехала Н.Макарова, и постепенно балет сняли. "Балетная" карьера Шварца на этом закончилась. От некоторых театров потом поступали предложения, но композитор больше на них не соглашался.

В это время его пригласил Георгий Александрович Товстоногов писать музыку к спектаклю "Идиот". Товстоногова Шварц признавал своим учителем: «Работа у Товстоногова была для меня решающей. У этого великого мастера я учился, как нужно думать, как тонко входить в психологический строй вещи, как работать над образом. Я сидел на репетициях и всему этому учился. Это были мои университеты - для того чтобы впоследствии писать прикладную музыку. Я полагал, что в чистом жанре из меня композитора не получится, потому что я идейно расхожусь со временем, с эпохой. А здесь я работал, выражаясь словами Петра Ильича Чайковского, как Бог на душу положил, по вдохновению».

Вот это самое вдохновение И.Шварц и вкладывал в свою киномузыку. Возник на этой ниве ещё один тандем – Исаак Шварц и Сергей Соловьёв. Правда, было небольшое время трений, в которых виноватым оказался режиссёр, но Шварц себя твёрдо отстоял. Вместе они создали шесть фильмов. Мой самый любимый кинофильм Соловьёва – «Сто дней после детства» и, конечно же, бесподобная, красивейшая музыка Шварца в нём, уносящая в воспоминания, в светозарное и такое далёкое детское, подростковое прошлое!.

С.Соловьёв с долей юмора вспоминал: «…приехал из Ленинграда и сам Исаак Иосифович. Первое, что меня приятно обрадовало, ростом он оказался еще ниже, чем я. Вскоре я с еще большей очевидностью понял, что судьба столкнула меня с редким во всех отношениях человеком. В частности, меня сразу сразила ненормальная красота его синих-пресиних глаз: других таких обворожительных глубоких, умных синих бездн в жизни больше не встречал. И третье, ошарашивающее — его одновременная похожесть на Эйнштейна догитлеровских времен и Чарли Чаплина времен первоначального обретения мировой славы.

Разными бывают дружеские связи… Наша с Исааком Иосифовичем дружба основана исключительно на музыке. Мое доверие к нему определено прежде всего тем качеством музыки, которую он для меня пишет. Это идеальное сочетание тайных стихий фильма или спектакля с тонкими градациями и переливами душевных отношений героев. Это музыкальные узоры сложных, иногда парадоксальных контрапунктов к картине, высокая степень тонкости которых и их изящество ясно говорят, что этот человек понимает в этой картине все, а по существу значит, что он все понимает и во мне».

С.Соловьёв удачно вывел свои наблюдения о том, как И.Шварц работал в кино. Это реально интересно. «Шварц обычно появляется на картине в момент, когда съемки начинают двигаться к финалу. Обстановка нервная. Уже на протяжении нескольких съемочных месяцев я болезненно ощущаю, что не только не воплощаю свои замыслы, а даже напротив — прощаюсь с ними, убиваю их бесконечными компромиссами, из которых и состоит, по сути дела, «снимание кино», наступают мгновения, когда картина кажется уже окончательно проваленной, спасению не поддающейся. И вот в этой нижней, страшной точке режиссерского самочувствия появляется Исаак Иосифович, идет в зал, смотрит в одиночку материал и всегда находит слова, вселяющие какую-то надежду.
— Изя, неужели правда? Неужели из этого что-то может выйти?
На что Шварц реагирует невозмутимо:
— Ты переработался, сынок! Получается чудная история. Мне бы сейчас как-нибудь оказаться на ее уровне.

А еще через несколько недель наступает счастливый момент: мы со Шварцем идем в зал записи музыки, где у пультов уже сидит в ожидании симфонический оркестр. Меня удивляет степень студенческого волнения Шварца накануне мгновения, когда его музыке предстоит впервые прозвучать в оркестре. Изю начинает колотить. По окончании сыгранного куска музыканты одобрительно стучат смычками по инструментам. Изя, наверное, давно привык к этому, но радуется каждый раз, как в первый.
— Слышишь, сынок! Это дорогого стоит! Лабуха, если он сам того не захочет, стучать смычком не заставишь...

Мы стоим у огромного стекла студии, смотрим на экран. Сменяют друг друга немые, нарезанные под запись музыки, драные-передранные, клееные-переклеенные, давно опостылевшие тебе в монтаже эпизоды; вот тут и вступает музыка, звучит, длится, движется, образуются те самые волшебные совпадения, которые каждый раз кажутся нам с Изей очередной счастливой случайностью, и в этот момент я начинаю понимать, про что на самом деле снимал свое кино, что имел в виду когда-то давно, еще в самом начале, когда в голове случайно тоже будто выплыла и застряла первая завораживающая картинка, с которой некогда все и началось...».

Шварц начинал работу с истоков фильма — от замысла и сценария, обсуждая с режиссёром глубинные категории его нравственного и философского смысла. «Композитор в кино должен полностью подчинить себя режиссёру. Никто не знает фильма лучше, чем режиссёр. Он живёт им. Часто не может конкретно выразить словами, что нужно, но зато всегда точно знает, чего не нужно в музыке. Однако и режиссёр должен поверить в композитора, довериться ему, не мешать», - таков был творческий закон композитора, пишущего для кинематографа.

И.И.Шварц всегда убеждённо уверял, что музыка — это сильное средство и пользоваться им следует осторожно, только в том случае, если слитая с изображением музыка создаёт новое качество, при неудачном же наложении она может лишить эпизод и всю картину внутреннего ритма. Он создавал запоминающуюся мелодию. По убеждению Шварца, «кино плохо согласуется со сложными музыкальными формами; для экрана очень важно писать мелодично, просто, но ни в коем случае не банально». Доминирующую в фильме мелодию, главную тему Шварц называл монотематизм, который, трансформируясь, несёт драматургическую функцию; и при этом важное значение композитор придавал инструментовке. Именно таким принципам следовал в работе Шварц.

В одном из своих интервью о создании фильма «Дерсу Узала» японский режиссёр Акира Куросава рассказывал: «Мы очень долго выбирали композитора. Я посмотрел много фильмов, чтобы познакомиться с работой тех, кого мне рекомендовали, пока наконец не увидел «Станционного смотрителя», экранизацию Пушкина. Там была замечательна музыка. Мы попросили ее автора, Исаака Шварца, стать композитором нашей картины. По-моему, мы не промахнулись в своем выборе…»

С выхода на экраны «Дерсу Узала» минули годы, и вдруг Шварц в Сиверской получает конверт из Японии: «Дорогой Шварц-сан! Вы пишете: помню ли я вас? Ну, конечно, помню. Помню все, что было с вами, словно случилось это только что. Ну просто вчера. Никогда не забуду, как мы вместе бродили по Ленинграду. Однако те резкие изменения, которые сейчас происходят в вашей стране, буквально потрясают. От этих сообщений я просто столбенею. Что же будет с кинематографистами, с которыми я так сдружился во время работы над «Дерсу Узала»? Что вообще будет с людьми, работающими в области искусства? О людях этой отрасли нет никаких сообщений, и я очень переживаю за них. Я понимаю, что вам сейчас нелегко, но очень хочу, чтобы вы выдюжили. Буду молиться за вас. Если могу чем-либо помочь, сделаю все, что в моих силах… Акиро Куросава».

Музыка для кинематографа – это не просто музыка. Это тема с вариациями. Музыка в кино обязана придавать картине какой-то новый оттенок, новое качество, она должна попытаться сказать то, что не видно в кадре. И,И.Шварц «шёл по пути чрезвычайно острого контрапункта к изображению, и это, кажется, оказалось «госпожой удачей».

«Шварц, по-моему, единственный по-настоящему профессиональный кинокомпозитор. Ему в этой профессии ведомо все. И именно его искусство дает возможность опровергнуть бытующий взгляд на киномузыку как на второсортное прикладное дело…», - писал С.Соловьёв.

Ну, а сам Исаак Иосифович Шварц, несмотря на всякие превратности жизни, считал себя счастливым человеком. Потому что он выполнил свое предназначение! Он занимался любимейшим делом, трезво оценивая с самого начала профессионального пути свои возможности в музыке - он увидел, понял, что проявить себя по максимуму способен в кинематографе и театре. И его никогда не давило тщеславие. Сколько в его жизни было доброго и светлого: хорошие друзья и миллионы благодарных кинозрителей!
«Не каждому композитору выпадает такая удача!» - восклицал Исаак Иосифович Шварц.

2021г.