гл. 1-22. Разнообразные грани бытия

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 1. ТЕПЛО ПОД КРЫЛОМ КУКУШКИ
или Злые усмешки судьбы

Глава 22.  РАЗНООБРАЗНЫЕ ГРАНИ БЫТИЯ

Проводы в армию любимого племянника. – Схватка Ивана Булатова с Катраном из-за земли. – Первая Иванова пахота. – Сельчане подались в город на стройку. – Петькина любовь с первого взгляда.


*   *   *
Утром Булатовы быстро управились по хозяйству, и вместе со старшими сыновьями и женой Игнат Иванович собрался на телеге выехать со двора. Как договаривались накануне, дома есть не стали: как это было обещано накануне, Мария Булатова с дочерями решила устроить прощальный завтрак для дорогого своего племянника и брата Гришки.

А Ваньку-культяпку было решено оставить на хозяйстве, и он очень расстроился, что ему первому приходится с братом прощаться. От слёз подросток сдержался, конечно, ему уже шестнадцатый год пошёл, но к глазам его они подступили очень близко. Поэтому Гришка сжалился над братиком, с которым столько лет на одной постели ночевал, и упросил отца взять его хотя бы на завтрак у дяди Николая.

Игнат даже крякнул, подосадовав на себя из-за того, почему же сам до этого не додумался: в Лозовую брать Ваньку не собирались, это однозначно, но к Николаю-то ведь можно. Списал свой промах на вчерашнюю выпивку и сегодняшнее волнение. Не каждый день ведь сына в армию провожаешь, а расставание уже так близко! Конечно, после вчерашних проводов в доме у Булатовых еды было полно, так что младшего сына они не оставляли голодным на весь день. Но побывать в компании – всегда веселее, поэтому Игнат легко согласился с предложением Гришки, и Ванька засиял. Ну, и все заулыбались тоже. Поехали.

А у Николая стол уже накрыли, и был он очень богатый!
Посреди под полотенцами для сохранения тепла упревал полуведёрный горшок с жирными голубцами. Их начинили пшеничной крупой с мелко нарубленной свининой, обжаренной с луком и морковью. Один слой голубцов заворачивали в виноградные, другой – в капустные листья, а третий – в листья мать-и-мачехи. Рядом стояли миски с соленьями и грибами. Второй большой горшок, с тушёной картошкой и гусятиной, дожидался своей очереди на краю печи.

В форме для выпечки сладостей поднялась пышная белая бабка, и теперь она на весь дом источала аромат ванили. От только что вынутых хлебов, калачей, рулетов и пряников тоже очень вкусно пахло. И когда только Булатовы успели печь натопить и с выпечкой управиться?!

На столе возвышались также запотевшие кувшины с квасом, бражкой и вином – пей, чего только душа пожелает! Для детей большая кастрюля компота из сухофруктов давно наварена, теперь потихоньку доостывает.

Степанида ревниво покосилась на скоромную еду, приготовленную совсем не по сезону:
- Мария, пост Великий идёт, а ты сама грешишь и нас во грех вводишь...
- Вот ещё! В армии наш солдат вдоволь успеет напоститься! Ну, а мы до конца поста этот грех как-нибудь замолим.
Мария примирительно приобняла свояченицу, а сама в это время так и голубила Гришку глазами. До чего же люб ей этот милый племянник! Красивый, спокойный, безотказный и трудолюбивый – просто клад драгоценный, а не парень!

Гришка очень обрадовался знатным голубцам тёти Марии, засиял, будто меленький. Конечно, вчерашние мамины постные голубцы тоже были очень вкусными. В фарш из кукурузной крупы было добавлено много лука, обжаренного с морковью. Они так и плавали в растительном жиру, и он за милую душу поел их, как говорится, до дальше некуда. Но с фаршем из не очень жирной свинины и пшеничной крупы голубцы намного вкуснее!

Как и обещались вчера, на прощальный завтрак с Гришей у Марии и Николая Булатовых собрались все вчерашние гости, за исключением Михаила Глебова, конечно. Но все прекрасно понимали непростую ситуацию в его взаимоотношениях с шурином, поэтому на этот факт старались не обращать внимания.

Вскоре за обильным столом у мужиков сами собой пошли серьёзные разговоры о службе армейской. Ну, а женщины и девушки потихоньку запели прощальные песни. Как и вчера, мужчины стали им подпевать, слова выводили степенно и старались посолиднее басить. И снова у всех стало души щемить от грусти: проводы – это вам не свадьба или крестины...

Сегодня отец не разрешил Грише пить вино: негоже новобранцу в непотребном виде заявляться в военкомат – ну, такое теперь название придумали для бывшего призывного участка. Вскоре кто-то из гостей заметил через окно, что Портновы на телеге уже переехали мост через  речку и подъезжают к плотине пруда. За столом все как-то сразу засуетились, стали разом подниматься.

Степанида ударилась было в плачь, следом и сердобольная Валька тоже слезами пролилась, а с ними и вся женская половина захлюпала носами и принялась слёзы вытирать платочками. Но под строгие окрики Николая женщины и девушки быстро взяли себя в руки: не покойника провожают, а будущего бравого солдата грозной Красной Армии. Кроме того, слёзы на дорогу – это плохая примета, всегда.

- То, что проводы обошлись без большого плача, это хорошо, это к добру. Значит, лёгкой и скорой будет у тебя служба, Гриша! – заявил дядя Николай, обнимая племянника на прощание и ничего не ведая о долгом вчерашнем слёзопролитии.
И поехали наши Булатовы, Игнат со Степанидой да Пётр с Григорием, догонять телегу Потапа Портнова, который в Лозовую ехал впереди со своим младшим сыном Григорием и сердобольным пасынком Львом, ставшим для Грини не только добрым сводным братом, но и закадычным другом...

...Через два-три дня в армию забрали и других сельских парней: Ваську Жеребкина, Олексу Силантьева и Федьку Вознюка. А следом за ними в армию ушёл и Андрей Дорошихин, в тот день его одного призывали. Ну, и на этом всё, прекратились проводы. Этой весной больше не трогали михайловских парней. Сказали, что весенний призыв закончился, и люди вздохнули с облегчением. Шестерых молодых ребят 1922 года рождения отправили из села в армию, вот и хватит. А остальные пока пусть подрастают, с родителями живут, силёнок набираются и к этой самой армии готовятся.

И никто в ту апрельскую весну даже в кошмарном сне не предполагал, что призывникам этим был отпущен очень короткий срок мирной службы – всего два с половиной месяца, и что из всех этих михайловских призывников через всю войну пройдёт и выживет один только Гришка Портнов...

*   *   *
А задолго ещё до Гришкиных проводов, в самом начале марта, когда с полей едва сошёл снег, Иван Булатов сцепился с Гавуней Катраном из-за своего гектара земли на Школьном Лоте.
- Ты вначале забери землю у своего дяди Николая, – орал бешенный от злости Гавуня. – Он раньше меня начал пользоваться Василиевой землёй.

Но это была только полуправда. В тот год, когда Ванькиного отца парализовало, дядя Николай действительно до конца сезона вместо недвижимого брата продолжал обрабатывать Василиевы поля, а затем и урожай с них собрал. Но всё с полей, вплоть до последнего початка кукурузы, он отдал брату. Поэтому сейчас, в споре с проклятым жадобой Гавуней, Иван был непреклонным, и гектар земли на Школьном Лоте всё же отвоевал у него.

Разошедшись в своей ярости, Иван бросил в лицо ненавистному хапуге:
- Если только вздумаете вспахать и засеять мою землю на Школьном Лоте, то урожая с этого поля не соберёте. Так и знайте.

Возмущённый таким бесстыжим поведением Гавуня поорал ещё немного и больше только для виду постращал наглого племянника, после чего отступился. Припомнился ему случай с потравой вихровской кукурузы и подлое Ванькино поведение в то время. Вспомнил также и голубые глаза его – одновременно невинные и ледяные, страшные – поёжился и остыл, смирившись с потерей земли: «Этот гадёныш, вне всякого сомнения, сумеет ещё и такое вытворить, что, не приведи господь, ещё и красного петуха в моё подворье подсунет, не побоится ведь...».

Ничем подобным Иван не грозил своему злому дяде, конечно, ни на что такое не намекал и даже не думал об этом. Но во время спора вся его крепкая и чрезмерно напряжённая фигура, бледное до снежной белизны лицо, чуть трепещущие крылья тонкого носа и сведённые в яростные щёлки злющие стальные глаза говорили о крайней степени негодования молодого человека.

«Знал же ведь наперёд, что из этого негодяя вырастет тот ещё задира. Такого на испуг за так просто не возьмёшь. Да и людское мнение на его стороне...» – с такими вескими доводами Катрану никак нельзя было не считаться. Гневно плюнул он в сердцах, отвернулся от Ваньки и крайне обозлённым пошёл к куму Мартьяну забирать свою уздечку для тёлочки, потому что Вихров уже с месяц не спешил отдавать её...

*   *   *
Очень тяжёлой для Ваньки выдалась весна 1941 года. Лошадь с плугом нужно было нанимать у людей, и большую часть семян пришлось взять в долг под будущий урожай. Не захотел он обирать дядю Николая, хотя тот не отступался от своих слов и желания помочь племяннику вовремя отсеяться.

Очень неприятно было Ваньке унижаться, когда стал он ходить по хозяевам, чтобы лошадь с плугом и бороной выпросить, ведь сроки сева неумолимо уходили, а на самых высоких местах, особенно обращённых к югу, земля даже подсыхать начала. Но тут уж ничего не поделаешь, когда ни своего коня, ни инвентаря нет. так что пришлось ходить по домам и просить. И раз за разом ему отказывали чужие люди, да и свои родственники просили обождать пока. В эту горячую пору каждому крестьянину лошадь с инвентарём и самому нужны были позарез.

Но землю свою Иван всё же вспахал, хотя и немного поздновато.
Первым делом гектар отвоеванной у Гавуни земли на Школьном Лоте поднял, и в этом ему помог тесть. Незадолго до проводов сына в армию, Потап Портнов на два дня выделил дочери Любе лошадь с плугом и бороной, ведь одной лошадью за день можно вспахать и забороновать только полдесятины земли. А Любин брат Гриня сам вызвался помочь с пахотой: он водил лошадь, а Иван за плугом ходил.

Гриша только изредка вместо Ивана принимался поднимать борозду, причём, поступал так не из-за своей слабости. Он был на две недели старше Ивана, и силами они примерно ровнялись. Просто Иван сам захотел до изнеможения уморить себя работой, чтобы унять свою злость, клокотавшую в нём все эти дни из-за постоянных отказов людей в помощи ему с лошадью и плугом.

Пахал Иван и тяжко размышлял: «Ну, и на кого мне обижаться? На Гавуню? Да ну его, гада! Я к нему и на выстрел не подойду с просьбой. Или злиться на соседей, или чужих людей? Но их легко можно понять, у каждого ведь тоже страда. На судьбу роптать? Но есть ли у неё хоть какое-то дело до большой моей обиды?.. Вот и крутись теперь, Иван, как  можешь, и злость свою через плуг в землю-кормилицу запахивай. Она большая, всё принимает, да хотя бы и тебя самого со всеми потрохами и обидами примет и всё простит, навеки упокоит». Поэтому и пахал Иван вот так отчаянно, как бы с надрывом – вместе с потом всё дрянное изгонял из себя прочь...

А ведь хорошо и слаженно поработали они на пару с Гриней! Лошадь зря не мучили, вовремя давали ей возможность отдохнуть и овсом подкормиться. Но и не простаивали долго, время не теряли. За нагрузкой на лошадиные силы Гриня присматривал, видимо, поступал так по поручению отца. Когда Иван понял это, то невольно усмехнулся из-за того, что тесть всё-таки не до конца доверил ему лошадь. Но потом сообразил, что Потап, по сути, просто пожалел свою дочь, которая не совсем ещё оправилась после зимней трагедии с недоношенным малышом, и на два дня попросту придержал свои полевые работы, подтягивая за это время другие работы по хозяйству.

А Гриня Портнов в поле работал очень сосредоточенно, не балагурил и не волынил, вовремя приходил на помощь и охотно менял за плугом. Очень сильно Иван начал уважать своего шурина после этой вспашки – за его бескорыстную помощь, основательность и добросовестность в работе, а ещё больше за его молчаливое, но сердечное понимание и душевную поддержку. Такое не обязательно нужно видеть или услышать о нём: достаточно сердцем и душой почувствовать.

Начинали пахоту они снизу, со стороны Чулука, где заводили коня в борозду и затем делали полный круг: протягивали плуг до Кишинёвской трассы и по небольшому уклону возвращались обратно к речке, где устраивали небольшой перерыв. Коня слегка поили водой во время каждой передышки, а через одну – подкармливали овсом. Науку эту полевую оба хорошо знали, ведь не первый раз с плугом обращались.

Хорошо, что оба дня погода стояла просто благодатная: не холодная, и не жаркая. А обвевавший тела лёгкий ветерок только помогал выполнению самой трудоёмкой крестьянской работы. Всего пахарям предстояло сделать пятьдесят полных кругов. Поэтому решили в четверг пройти тридцать из них, а двадцать оставить назавтра. И в тот же день, в пятницу, забороновать поле.

В обед Люба приносила пахарям горячую еду. Ели здесь же в поле, устраиваясь на берегу Чулука в небольшой, хорошо прогретой солнцем ложбинке. Коня в это время тоже хорошо кормили и поили, после чего отдыхали примерно час. А затем Гриня снова брался за повод, Иван брался за рукоятки плуга, и тяжёлая однообразная работа продолжалась размеренным своим чередом.

Зато очень приятно было смотреть на добротно вспаханное, а затем и заборонованное поле, которое лоснилось рыхлым чернозёмом и всем своим видом просило семян. Но с посевом нужно было подождать немного, хотя бы с неделю. Пусть земля-матушка на солнце слегка просохнет да получше прогреется для осеменения под новый урожай...

В течение последующей недели Иван вспахал ещё два гектара земли. Тут ему уже дяди помогли: по этому поводу Николай переговорил с братом, который и сам прекрасно понимал про срочную необходимость помочь племяннику, и уже после проводов обоих Григориев в армию, в пятницу, четвёртого апреля, каждый выделил по лошади с плугом и бороной. И тоже только на два дня, чтобы Иван до Благовещения успел управиться с пахотой.

Работали вчетвером: Ванька-культяпка водил лошадь, Петька Булатов за плугом ходил, а Люба с Иваном составили вторую пару пахарей. Легко и споро продвигается работа, когда выполняется в компании и под руками есть лошади с плугами. Хорошо потрудились, с огоньком!

Тут уж Петька вовсю постарался, в работе он всё время задавал неослабевающий темп. Причём, мощный парень не только давил на плуг, но ещё и толкал его, как бы помогая коню. Поэтому шедший следом Иван тоже старался изо всех сил, чтобы заметно не отставать от брата – да куда там было ему угнаться за Петькой-богатырём! Хорошо хоть, что к этому времени хорошо прогретая и рассыпчатая земля легко поддавалась плугам и едва ли не пела под ногами.

Вначале подняли гектар земли на Пшеничнецком холме, потому что нижний край этого поля был слегка суглинистым и тяжеловатым для лошадей. Иван с Петькой знали об этом, поскольку в разные годы помогали дяде Николаю обрабатывать это поле. Решили суглинок этот вспахать первым, пока лошади были относительно свежими. К вечеру забороновали всё это поле и с лёгким сердцем уехали домой: пусть земля теперь спокойно отдыхает перед посевом.

А назавтра снова на ура, как говорится, вспахали Иваново поле в Залесье. Как и на Школьном Лоте, земля здесь полого обращена к солнцу, но расположена намного выше, на водораздельном хребте, поэтому она раньше всех поспевает для вспашки и посева. Петька с Иваном обратили внимание, что влаги в ней было уже маловато.
- Это поле нужно засеять первым, – заметил Петька. – Вот посмотри, Петренки и Байбаковы уже засеяли свои участки. А ты что намерен тут посеять?
- Пшеницу, что ещё. Это поле дальше всех от села, а лошади у меня нет...

При этих словах Ивана невольно подвёл голос, и Петька тут же понимающе приобнял брата, успокаивая и поддерживая его: у всех ещё была свежая память о сентябрьской смерти от сапа Ванькиного коня Смирного.
- Вот и правильно, – Петька тоже прочистил горло от комка. – Правильно... За пшеницей меньше ухода...
- А кукурузу посажу на Школьном лоте, – уже твёрдым голосом сказал взявший себя в руки Иван.
Петька сочувственно только развёл руками:
- Хоть разорвись, но и там, и здесь сеять пора. Да и на Пшеничнецком холме тоже.
Ванька кивнул согласно и тяжко вздохнул:
- Как-нибудь управлюсь...

В ту субботу, во время пахоты в Залесье и передышек между заходами в борозду, а также во время еды и послеобеденного отдыха все почему-то часто вспоминали про двух Григориев – Булатова и Портнова. Где они теперь? И каково-то им теперь служится на чужбине?..

*   *   *
В том же апреле, как раз во время пасхальных гуляний, окончательно ставший городским жителем Поликарп Вознюк начал сколачивать бригаду из михайловских мужиков, которые не прочь были бы подзаработать в Бельцах на стройке маслодельного завода, уже третьего в городе, как говорил народу этот «агитатор». Поликарп давно жил в городе, женился и дом поднял, так что городскую жизнь знал уже хорошо и не по чужим словам.

Но на сахарном заводе он больше не прозябал, поскольку «наелся» этой сладкой жизни до того, что заболел ревматизмом ног. Сменил несколько мест работы, а недавно устроился в большое строительное управление, где его назначили сменным мастером участка. Мужики завистливо подивились этой новости: «Надо же! Бывший Полик-хулиган стал теперь начальником».

Игнат Булатов как-то встретился со своим другом детства и товарищем в юности. Радостно поприветствовали они друг друга и пообщались, рассказывая о себе и своей семье. Да-а, очень изменились мужчины за миновавшую четверть века, стали степенными и солидными. Поликарпу Мефодиевичу недавно сорок пять лет миновало, а Игнату Ивановичу столько же лет на следующий год исполнится.

После того, как бывшие закадычные дружки немного поговорили о былом, Игнат похлопотал перед «важным» городским другом о своём старшем сыне. И они договорились, что Петька пару месяцев поработает на стройке, только до Троицы, поскольку к этому времени ему срок женитьбы назначен.
- То есть, как это, срок уже назначен? – изумился Поликарп. – А невеста у него хотя бы есть?
-  Да ведь в селе полно девок на выданье, – неохотно ответил Игнат. – Вот на одной из них я и оженю Петра, а то он совсем от рук отбился.
После чего вкратце рассказал другу о том, как старший его сын с барской горничной спутался, а затем ещё и Гришку, среднего сына, втянул в эту историю.

Поликарп слушал очень заинтересованно, посмеялся над такими причудами современных парней и напомнил Игнату о совместных грехах в их молодости. Невольно расчувствовался из-за столь быстро миновавшей молодости, а  затем похвалил Петьку:
- Молодец он у тебя, раз о младшем брате заботится! – и тут же погрустнел. – А вот мой брат никогда обо мне не заботился. Никогда и ни разу. Марко наш совсем иной натуры... Да ты и сам прекрасно знаешь его.

Игнат попытался отвлечь друга от неприятных воспоминаний:
- Знаешь, я и сам был ещё юнцом сопливым, когда наш Георгий направил меня на сладкую дорожку. За распутство забубенное его и убили, наверное. Но вместе с ним и по его стопам я всё же успел познать сладкий бабий вкус. А потом... это уже после его похорон... опять начал я погуливать. Да ты и сам помнишь, наверное, когда мы вместе были в... ну, в... этом самом доме.

Поликарп вроде бы искренно покривил недоуменно губами, мол, не помню я ничего такого. Но Игнат не стал вдаваться в воспоминания о той непривлекательной истории и продолжил:
- А вот я младшего брата Василия не соблазнял, нет. Слишком правильным он рос у нас и таким рассудительным. До сих пор очень жаль, что он тоже так рано ушел...

Теперь уже Игнат опечалился, и Поликарп сочувственно покивал головой. А Булатов вздохнул и поднял голову, о чём-то на миг призадумался и вдруг заулыбался:
- Послушай, а может быть это из-за моего с Георгием распутства теперь у Петьки с Гришкой точно такие же непутёвые корни дали знать о себе?
Поликарп вскинул брови и расхохотался:
- Ну, ты и сказал, Игнатик! Как будто сам не знаешь, что для полюбовного дела нужен только один, но крепкий корень! – и крепко хлопнул друга по плечу.
- Да ну тебя! – Игнат отмахнулся от повзрослевшего, но так и не посерьёзневшего охальника...

*   *   *
Весной 1941 года в Бельцах начали строить, вернее, расширять завод «Флора», выдавший свою первую партию подсолнечного масла всего за год до освобождения Бессарабии от румынской оккупации 1918 года. И теперь на территории этого предприятия, расположенного почти в самом центре города, велось ускоренное строительство большого производственного корпуса с примыкавшим к нему административным зданием. Три бригады должны были круглосуточно поднимать административный корпус, а ещё шесть бригад в три смены возводили новый маслодельный цех. Беспрерывная работа так и кипела на стройке, люди отдыхали только по воскресеньям.

Так сложилось, что Петьке Булатову довелось поработать на этой стройке почти с самого её начала. Примечательно, что первый день работы михайловской бригады совпал с Ленинским субботником. Впервые услышавшие о таком чуде крестьяне озадачено так и разинули рты:
- Что? Какой ещё такой субботник может быть во вторник?

Им вкратце объяснили, что к чему и почему. Но всё же по какой причине обычный рабочий день должен был стать ударным, они поняли не сразу. Недоумевали:
- Кого, зачем и куда нужно бить?
- А мы что, разве приехали сюда не работать, а драться?

После этого им подробно рассказали, что трудиться в этот день нужно особенно усердно, чтобы побить показатели в работе других бригад. Вот это и будет называться ударным трудом – бить нужно рекорды, а не людей. Кроме того, за этот день небольшую часть денег из зарплаты каждого строителя удержат на нужды какого-то соц. строительства. О каком таком строительстве была речь, мужики тоже не поняли, но уже не стали переспрашивать, потому что расстроились: вот ещё! Тут они ещё и работать не начали, а уже пошла обираловка...

Про ударное битьё Петьке очень понравилось: показать свои силы перед другими он всегда был горазд. А вот насчёт изъятия кровных денежек стало обидно. Даже если эти умники и говорят о небольших деньгах, то всё равно неправильно это – отнимать их за победу в борьбе. Не для этого он в город подался, чтобы за свои же деньги биться с кем-то ради какого-то строительства.

Когда Петька сунулся с этим вопросом к дяде Поликарпу, тот пожал плечами:
- Так со всеми поступают, от меня это не зависит. да и деньги эти – смешные...
Озадаченный Петька почесал лоб и решил, что во время этого странного субботника посреди недели он не будет проявлять особого рвения в работе и уж тем более ни с кем не станет биться за свои же деньги из-за каких-то рекордов.

Но до драки ни в этот, ни в последующие дни дело на стройке не доходило, всем было не до кулачных потех. В первый же день новоявленные строители начали вручную копать большущий котлован, и за неделю углубились в землю почти в два роста человека. Затем стали заливать бетон в довольно широкую дощатую опалубку с железными прутьями и постепенно поднимать стены бомбоубежища, так заумно назывался этот огромный подвал. Также узнали, что во время войны рабочие и служащие маслозавода будут прятаться в нём от бомб и снарядов.

Возможно, это убежище было рассчитано и на семьи офицеров, поскольку военный городок начинался сразу за дорогой. Вернее, сразу по ту сторону улицы стояли дома, по утрам из которых выходили офицеры, спешившие на работу, а днём во дворах играли дети. «Улица...» – к этому слову Петьке нужно было теперь привыкать точно так же, как и ко многим другим понятиям, о которых впервые услышал на стройке.

На обширном пустыре, раскинувшемся сразу за военным городком, за двойным забором из колючей проволоки размещалась какая-то большая войсковая часть. Под чехлами из прочной ткани болотно-зеленоватого цвета угадывались пушки, бронированные автомобили на гусеницах и что-то ещё. Селяне во все глаза рассматривали припрятанную технику, дивились новым словам и грозной мощи Красной Армии.

Впрочем, было непонятно, зачем нужно строить это бомбоубежище, если ни о какой такой войне ничего не слыхать. Но этого никто толком не знал, да и знать не желал: деньги платят, вот и ладно. А работа было очень нудной и довольно трудоёмкой. За смену уставали так сильно, что после ужина или завтрака, это когда работали в ночную смену, сил оставалось только на то, чтобы добрести до койки и завалиться спать.

Труднее всего было работать в ночную смену, потому что всю ночь ослепительные прожекторы били прямо в глаза. Из-за этого очень неудобно было толкать тяжёлую тачку с раствором по узким дощатым мосткам. От постоянного напряжения ноги к утру начинали трястись, как у лошадей, загнанных при замесе самана или при вспашке.
 
Стены подвала подняли до самого цоколя, то есть до уровня земли и даже немного выше. Перекрытие убежища тоже делали бетонным, укреплённым железной арматурой. В несколько слоёв заливали полутораметровыми полосами в ширину и до толщины в полметра. Чтобы сырой потолок не рухнул, нижнюю опалубку делали из крепких досок, опиравшихся на частые и толстые деревянные столбы. Затем ждали, пока бетон не схватится намертво. Каждая полоса подсыхала по трое суток, на это время Петькину бригаду привлекали для работы на других участках.

Для того, чтобы бетон был крепче и долго служил, делали решётки из толстой арматуры. Вначале рабочие проволокой связывали ребристые железные прутья, а затем сварщики намертво приваривали их. Диковинные слова мужики слышали впервые, впервые же видели и эти мощные агрегаты. Но они быстро усваивали строительную терминологию, потому что стройка шла бойкими темпами, и на ней требовалось быть расторопным. Поэтому строительную науку сельчанам приходилось постигать даже не на ходу, а на лету.

В первый же день работы почти все мужики по незнанию нахватались «зайчиков» – это когда ты из любопытства едва бросишь взгляд на яркий огонёк шипящей сварки, после чего и ослепнешь на время. Долго затем восстанавливалось зрение, у некоторых тёмные пятнышки перед глазами плавали по несколько дней. А кто по неосторожности схватил много «зайчиков», тот пару дней вообще не мог работать, до того сильно болели и слезились глаза. Поневоле работяги быстро поумнели, стали сторониться жгучих аппаратов или рукой вместо шоры заслоняли глаза, когда нужно было пройти рядом со сваркой...
 
*   *   *
Три недели Петька отработал на стройке, даже не заметив этого времени. Их бригада закончила строить бомбоубежище и теперь занималась гидроизоляцией его стен и перекрытия. Вначале верх подвала и его стены снаружи три раза покрасили вонючим чёрным гудроном. А потом по верху разметили места будущих стен здания и по этим меткам проложили рубероид в три слоя. Слои между собой склеивали всё тем же гудроном. Мужики только диву давались и старались получше освоить необычные приёмы строительства и запомнить новые слова: в жизни ведь всё может пригодиться.

В понедельник, двенадцатого мая, начали поднимать стены первого этажа. И вот эта работа показалась намного интереснее той, когда они в полутёмном подвале штукатурили стены и потолок.
В этот же прекрасный день, потому что он действительно был солнечным и безветренным, Петька обратил внимание на одну миловидную, темноволосую и очень бойкую девушку невысокого росточка. Она почему-то остановилась невдалеке и начала что-то горячо доказать кому-то из начальства, по внешнему виду этого мужчины.

Вначале парень заинтересовался только тем, что эта пигалица совершенно не боится строгого дяди при галстуке. И совершенно незаметно для себя засмотрелся на неё. Тонкие брови девушки были приподняты высокими дугами, а выразительные карие глаза показались такими большими и глубокими, что остолбеневший Петька, этот довольно крупный парень гренадёрского роста вмиг утонул в них. Как говорится в таких случаях, он с первого же взгляда влюбился, да ещё и по уши.

- Как это раньше я не обращал на неё внимания? – недоуменно спросил он сам себя, ни к кому конкретно не обращаясь.
- Так мы же в подвале почти всё время работали и света божьего не видели, – ответил ему Сенька Борзов.
- Вот-вот! А здесь, по этому самому белому свету такая видная красавица ходит! – Петька даже засветился от восхищения.

Сенька посмотрел на девушку и пожал плечами. Ничего особого в ней он не заметил: пригожая и интересная, как все молодые, но не более. А Петька уже горел желанием как можно скорее познакомиться с девушкой, он же ведь не стеснительный, как брат его Гришка. И в тот же день влюблённый парень узнал, что девушка работает в их конторе учётчицей, зовут её Ольгой, а фамилия у неё – Левицкая. Решив, что обязательно начнёт дружить* с Ольгой, Петька поэтому вскоре нашёл повод, чтобы заговорить с ней. И первое своё робкое смущение перед незнакомой девушкой одолел довольно быстро. А произошло это так.

* дружить  – то есть, встречаться

На другой же день Петька набрался храбрости и обратился к Ольге, проходившей мимо их участка. Промямлил ей что-то насчёт процентовок. Что это такое, он толком не понял, просто мужики подсказали ему про это мудрёное слово. А Ольга снизу вверх внимательно посмотрела на него таким умным и строгим взглядом, что Пётр прямо у самого себя на глазах тут же начал будто бы скукоживаться и уменьшаться. Показалось, что вообще стал не больше снежного комочка – такого же маленького и холодного... но только от страха. Да-да, этот здоровяк вдруг очень испугался, что девушка возьмёт да высмеет его при всех, а затем отправит его на своё место работать с просьбой не путаться под ногами.

Но Ольга всего лишь с удивлением и лёгким подозрением посмотрела на обратившегося к ней со странным вопросом рабочего – высокого, здоровенного, смущённого и... очень красивого парня. Поняла, что тот спрашивает всерьёз, без подколки, и принялась спокойно, доступными словами объяснять ему:
- Рабочим ничего не нужно знать о процентовках, это дело начальства. А вот про нормы выработки, трудодни и технику безопасности на стройке я могу рассказать. И не только Вам, но всей Вашей бригаде, если это понадобится.

Не поняв насчёт вежливой формы её обращения к незнакомцу, Петька вначале едва не оглянулся посмотреть, нет ли ещё кого-то рядом с ним, настолько удивился такому непривычному обороту речи девушки. И разозлился на своих товарищей за глупую их подсказку. Но всё же сильнее был занят разглядыванием девушки, а ещё больше опасался, что может выдать себя с головой со всеми своими чувствами. Ведь он находился почти рука об руку с так сильно понравившейся ему девушкой!

Вблизи Ольга выглядела ещё красивее. И глаза у неё оказались такими же лучистыми, как у Гришки, но не ярко-голубыми, а тёмно-карими. Носик был не то что небольшим, а просто малюсеньким. И не курносым, как у Ванькиной Любки, а это был очень правильной формы, тщательно выточенный носик, совершенно прямой и с чувственными крылышками ноздрей. Может, так ему только казалось, потому что во время разговора кончик носа девушки слегка притягивался книзу, и от этого миниатюрные ноздри чуть пошевеливались.

Небольшие и слегка припухшие губы были такого сочного вишнёвого цвета, что Петру просто нестерпимо захотелось попробовать их на спелость. Волосы девушки были убраны под светленькую розовую косынку, и Петьке не показалось, что они были пышными. Но у правой щеки вилась на ветру выбившаяся из-за маленького ушка волнистая, почти кудрявая прядка тёмно-каштановых волос. Она гипнотизировала Петьку, и он, однажды глянув на это развевающееся чудо, больше не мог оторвать от него взгляда. Потому что... да потому что боялся! Боялся посмотреть в эти бездонные девичьи омуты, на самом дне которых уже совершенно беспомощно трепыхалось его большое и переполненное любовью сердце... 

Лицо Ольги продолжало быть безмятежным и открытым. Она нисколько не засмущалась от того, что к ней так открыто обратился незнакомый парень. На стройке много их, молодых и неженатых, заинтересованных. Некоторые были очень даже хороши с виду, вот как этот растерявшийся детинушка, например. Выскочил навстречу, задал странный вопрос и стоит теперь, переминается, краснеет, в слова не вникает и обращённых к нему вопросов не слышит. Зато так смотрит, так смотрит, что даже... даже сердце замирает...

Своим обаянием, красивым внешним видом, уверенным поведением, приятным голосом и толковыми словами Ольга совершенно расположила к себе Петьку. Он уже твёрдо решил, что такую девушку просто так не выпустит из рук. И станет она его женой – для него это было вне всякого сомнения!

Конечно, Ольга даже не подозревала о внезапно возникших и так далеко идущих планах сельского парня. Ей всего лишь понравился стеснительный богатырь Петр Булатов, как он назвал себя. Но она даже не думала представить себя рядом с ним в дальнейшем, такое ей в голову не приходило. Парень такой видный собой, большой и сильный, а она маленькая и невзрачная, едва в грудь ему дышит. «Да не станет он обращать на меня никакого внимания» – беспокойно мелькнуло в голове и тревожно ёкнуло в груди девушки. Во всяком случае, позднее именно такими словами Ольга Булатова рассказывала историю своего знакомства с будущим мужем.

Зато на следующий день после первой встречи Ольга Левицкая так и обмерла, когда снова как бы внезапно, но совершенно намеренно попавшийся ей на глаза Пётр Булатов запросто заговорил с ней, как со своей давней и близкой знакомой. Он тут же наобум спросил, можно ли сегодня ему проводить её домой после работы, и только после этого напряжённо замер в ожидании ответа. Теперь девушка уже совсем другими глазами посмотрела на Петра. А тот глядел на неё с такой надеждой и так затаённо, что даже дохнуть боялся. Вот тут-то, видимо, между их сердцами и проскочила любовная искра – будто огненной молнией! Их сердца так и потянулись друг к другу!

Ольга согласилась, чтобы он проводил её домой, но обрадованный Пётр не осмелился взять её хотя за руку. Стоял счастливый, совершенно обалдевший и радостно благодарил девушку за разрешение стать кавалером на то время, пока будет сопровождать её домой.

Кавалер!.. Сопровождать!.. Совершенно незнакомые слова!.. Но они были заполнены очень хорошим смыслом, а иного Петька даже не предполагал, ведь их произнесла сама Ольга! Они таким приятным малиновым звоном отозвались в голове обалдевшего парня, вмиг потерявшего почву под ногами, что все до единого деревья вокруг так и покачнулись, а два облака в небе повели себя как-то странно – чуть не закружились, взявшись за... за руки, что ли...

В этот момент кто-то из Петькиной бригады вытащил парня из радужного его наваждения, позвав его работать. И Петька побежал, нет – окрылено полетел на зов своего товарища, оглянувшись несколько раз на бегу и при этом едва не сбив с ног кого-то мужчину в пиджаке и галстуке, кажется, пожилого. Сердитые его слова этот счастливчик совершенно не слышал и потому не понимал их, он лишь мельком глянул на вдруг возникшую помеху. Только по очень недовольному выражению лица ругающегося пожилого мужчины он понял, что это какое-то начальство. Ну, и бог с ним, с начальством! Нечего тут под ногами путаться!

Улыбаясь во все щёки, Петька извинился, мол, всякое бывает, и помчался дальше на свой участок. Подумаешь, какого-то важного индюка едва не сбил с ног. Зато вечером он будет провожать Ольгу домой, после чего они начнут дружить! Охватившая парня радость была такой большой, что она затмила бы собой все неурядицы, даже если бы они вдруг посыпались ему на голову, как початки кукурузы с чердака.

И небольшие красные кирпичи, которые он поднимал с земли и попарно закидывал на леса, теперь казались ему легче грецких орехов. Наклонившийся на лесах Тришка Савинов однажды едва успел уклониться от летевшего прямо в голову «подарка» и принялся ругаться с Петькой, чтобы тот был повнимательнее. А этот здоровенный бугаина совершенно глупо смотрел на него снизу, улыбался и ничего не понимал. Потому что всё ещё ничего не слышал и не видел, что происходит вокруг. Был переполнен и жил своим счастьем, которое во всей своей сердечной полноте должно было открыться ему сегодня вечером...

...Когда они встретились после смены и направились к Ольге домой, девушка предупредила, что живёт очень далеко от стройки, на Сорокской улице. Это за Реутом, почти на краю города. А Петька только обрадовался этим словам: вот и хорошо, что далеко живёт! Значит, вдвоём они будут долго идти и успеют о многом переговорить.

Вначале по какой-то большой и очень длинной улице вышли к городскому скверу, затем мимо рынка попали на городскую площадь. А потом мимо Николаевской церкви спустились в Стугарию, довольно заболоченную речную низменность. Во многих местах здесь рос камыш, или стуг по-молдавски, из-за чего вся эта округа и получила такое название.

По пересекавшей пойму Реута Киевской улице они дошли до большого каменного моста и сразу за ним повернули направо. Отсюда начиналась длинная Сорокская улица, которая вообще-то называлась шоссе. Ольга сказала, что живёт в переулке с таким же чудным птичьим названием. И без никакой обиды в голосе пояснила засмеявшемуся Петьке:
 - Улица так называется не из-за того, что здесь и на самом деле много сорок. Просто она ведёт в сторону города Сороки, который стоит на Днестре и раньше был таким же уездным центром, как Бельцы. А вот ты из своего села в Бельцы попал по Кишинёвскому шоссе, которое ведёт в столицу Бессарабии.

Ну, про большую Кишинёвскую трассу Петька с малых лет знал, что она идёт рядом с селом за Чулуком, и сказал об этом Ольге, не удержавшись от беззлобной подколки:
- Но сорочьей эта трасса никогда не бывала.
И они беззаботно рассмеялись, потому что обоим было очень хо-ро-шо!

Со стройки до дома Левицких шли долго и неспешно, около часа. Оказалось, что и правда, далековато живёт Ольга. По дороге Петро первым начал рассказывать о себе и своей семье, мол, какие у него замечательные родители и братья, как хорошо и ладно они живут, как дружат с родственниками, а его дядя Николай вообще мудрее всех людей на свете.

Также выяснилось, что Ольга была на год младше Петра. Сказала, что живёт она с матерью и сестрой Ириной. Три года назад её отец умер от туберкулёза. Похоже, что от этой же болезни теперь страдает и младшая сестра. Живут они трудно, поэтому Ольге очень рано пришлось пойти на работу.

Училась она в румынской начальной школе, в ту пору в городе образование было обязательным. В прошлом году осенью, уже при новой власти, прошла трёхмесячные курсы счетоводов, и её приняли на работу в строительном управлении на должность учётчицы. Когда начала получать зарплату, жить их семье стало полегче.

К этому времени они как раз подошли к дому Левицких. Домик был небольшой, а палисадник и огородик возле него выглядели и вовсе крохотными. У Петьки невольно даже челюсть отвисла: и вот этот клочок – вся их земля? Но он сумел удержать себя от глупого вопроса. Ольга заметила изумление парня, поскольку по его лицу прочитала всё, как в книге. И была благодарна, что ей не пришлось объясняться. И без того было прекрасно видно, что живут они небогато. Впрочем, этого она и не скрывала.

Продолжение следует.