Колхозные поварихи

(Отрывок из Части II. Описываемые события происходили в 1968 году)

Маленькое предисловие.

Двух подружек – студенток третьего курса Алма-атинского института иностранных языков, пытавшихся откосить от колхоза, выловили и отправили в Кзыл-ординскую область на уборку риса вместе с абитуриентками, поступившими на казахское отделение.

***      

В Кзыл-Орду мы прибыли под вечер. Там на привокзальной площади уже стояли грузовики, на которые нас быстро погрузили и сообщили, что развезут по бригадам. Наша колонна, состоящая из четырёх машин, направилась по пыльной грунтовой дороге приблизительно на юго-запад. Направление я определила по заходящему солнцу, которое казалось огромным малиновым диском, быстро уходящим под совершенно плоскую поверхность степи, в которой в сумерках глазу зацепиться было не за что.

В бригаду нас привезли, когда совсем стемнело.

Место, где нас высадили, освещалось всего одним тусклым фонарём, венчающим высокий столб, провода от которого шли к длинной-предлинной армейской палатке и глинобитной хибаре с двумя совсем крошечными светящимися окошками. Справа от хибарки кособочился тоже довольно длинный сарай, а внутри П-образного пространства, образованного этими тремя строениями, располагалось два ряда вкопанных в землю деревянных столов со скамейками. Над этим довольно убогим творением рук человеческих простиралось такое звёздное небо, какого я в жизни не видела. Ни горы, ни высокие дома, ни деревья не заслоняли горизонта, щедро, как и весь чёрный купол над нами, усыпанного сверкающими зёрнышками звёзд.

- Лара, посмотри, мы прямо в центре мироздания! – восхищённо воскликнула я.

Ларка моего поэтического порыва не разделила:

- Если эта дыра – центр мироздания, то я владычица мира, - ворчливо ответила она.

Её замечание меня мгновенно отрезвило, тем более что на пороге хибарки появился пожилой казах в кирзовых сапогах и громко, чтобы утихомирить галдящую толпу абитуры, прокричал:

- Кыздар (девочки), тише! Я ваш бригадир. Меня зовут Булат Мансурович. Сейчас вам привезут матрасы, а потом я раздам вам одеяла, подушки-шмадушки и простыни, а пока заносите вещи в палатку и занимайте места.

Девчонки гурьбой, отталкивая друг друга, бросились в палатку, а Ларка, я и ещё две девочки остались на улице, решив переждать столпотворение. Оказалось, что оставшиеся с нами девчонки тоже третьекурсницы, только с французского факультета. Одну звали Зоя, вторую – Дина. Зоя – очень красивая казашка с тонкими чертами лица (такие изображал наш местный художник Сидоркин на своих гравюрах, посвящённых казахскому эпосу), предложила держаться вместе. Мы с ней сразу же согласились.

В палатке мы обнаружили, что двухъярусные деревянные нары заняты под завязку. Мы попросили девочек потесниться, но уплотнение шло туго: никто не хотел уступать с таким трудом завоёванные сантиметры жизненного пространства. В результате длительных уговоров и понуканий нам всё-таки удалось втиснуть свои вещи на настил второго яруса у самого входа в палатку. Но места для четверых там явно не хватало.

- Ладно, потом разберёмся, когда матрасы привезут, - сказала Дина.

- Надо пойти к бригадиру. Ведь это он обязан нас всех разместить, - предложила Лара.

- Точно, пойдём к бригадиру, - поддержала я.

Но не успели мы выйти из палатки, как в неё заглянул бригадир и сообщил:

- Матрасы прибыли!

Что тут началось! Оттолкнув нас от входа, девчонки ринулись на улицу.

- Вот табун! Того и гляди, растопчут, - нервно засмеялась Зоя, потирая ушибленный о деревянную стойку нар локоть.

- Мил, выгляни, посмотри, что там творится, - попросила Лара.

Я оглянулась на её голос, и обнаружила подружку на верхних нарах среди наших рюкзаков и чемоданов. Быстро же она среагировала на угрозу быть растоптанной.

- Счас, - ответила я и выглянула наружу.

У палатки стоял грузовик с матрасами, облепленный девушками как муравьями. Разноцветные матрасы мелькали в воздухе – их выбрасывали из машины два парня. Матрасы до земли не долетали. Прямо передо мной две кызымки вцепились в один матрас и тянули каждая в свою сторону.

Я втянула голову обратно в палатку.

- Ну, что? – спросила Лара.

- Куликовская битва, - ответила я. - Похоже, что мы и без матрасов останемся.

- Потом разберёмся, - сказала Дина, которая, судя по всему, была самой из нас невозмутимой.

В палатку стали возвращаться девушки с добычей. За ними вошёл бригадир и спросил:

- Кто еще матрасы не взял? Там остались.

- Вот видите, - сказала Дина, - главное – не суетиться.

Когда страсти понемногу улеглись, бригадир сказал:

- Сейчас раздам бельё, только не деритесь – всем хватит.

Белья, хоть и застиранного, хватило, действительно, всем.

Взмыленный бригадир прошёлся вдоль нар туда и обратно и остановился у выхода из палатки.

- Так, девочки. Вас восемьдесят четыре человека. Значит нужно четыре повара. Кто умеет готовить?

- Я, - неожиданно для себя выкрикнула я, вздёрнув руку высоко в воздух.

- Я умею, - одновременно со мной прокричала Ларка.

Зоя с Диной присоединились к нам без промедления.

- Хорошо. Завтра встаёте в пять утра и на кухню. Повара колхозной бригады вам всё покажут.

- Булат Мансурович, а кухня где? – спросила Дина.

- Не заметили, значит. Сарай напротив палатки видели? Это и есть кухня.

- Булат-ага, - по-казахски обратилась к бригадиру Ларка, явно желая расположить его к себе.

- Что ещё?

- Нам места на нарах не хватило. Сами посмотрите.

Булат-ага окинул оценивающим взглядом доставшееся нам пространство и сказал:

- Поварам всё будет. Пошли за мной.

Мы гуськом вышли из палатки. Он повёл нас в самый её конец, где оказался ещё один вход, закрытый сколоченной из грубых досок дверью.

Располагайтесь, кыздар, - сказал Булат-ага, широким жестом распахивая заветную дверь.

Мы вошли в отдельный отсек палатки, длина которого была метра четыре, не меньше, а нары были одноярусными. Сегодня такое помещение я назвала бы VIP-отсеком, а тогда, почти задохнувшись от счастья, протянула:

- Это же дворе-е-е-ц! – потом, уже обращаясь к Ларе: - Перекурим это дело?

- Перекурим, - согласилась Ларка, а заодно с ней и Дина с Зоей.

Мы перетащили вещи, расстелили матрасы в дальнем конце палатки, отведя оставшуюся её часть для «гостиной». Сели в «гостиной» на дощатый настил и с наслаждением затянулись привезёнными с собой болгарскими сигаретами «ТУ-134».

- Так, девушки, мне бы хотелось знать, кто из вас умеет готовить? - спросила я, вдруг вспомнив, что единственное блюдо, подвластное мне – это яичница с помидорами.

- Я не умею, - честно призналась Ларка.

- А я могу макароны сварить, - очертила круг своего кулинарного мастерства Зоя.

- Я вообще-то тоже раньше не готовила, - сказала Дина.

- Потом разберёмся, - резюмировала я, стараясь повторить Динину интонацию.

Смеялись мы долго и весело, потому что никто из нас даже и предположить не мог, что завтра нас ждёт преисподняя.

Ровно в пять утра бригадир разбудил нас и раздал спецодежду: тёмно-серые хлопчатобумажные халаты с завязками сзади – такие, как у противочумной команды, занимающейся уничтожением крыс и других разносчиков этой заразы.

Было совсем темно и очень ветрено. Кухня представляла собой шесть установленных в ряд дровяных печей с намертво вмурованными в них большими котлами. Щелястые стены сарая, сколоченные из горбыля, не доходили до навеса, из которого торчали невысокие трубы. В стене было два небольших окошка для раздачи.

- Вот эти три печки ваши, а те для колхозной бригады - сказал Булат-ага. - Вот ключ от вашей кладовой, там тушёнка, рис, чай, перловка, анау-манау (типа «и т.п.» по-русски). В общем, сами разберётесь. Потом продукты будете получать у кладовщика. Он к вам после завтрака подойдёт. Посуда на том столе.

- Булат Мансурович, а где дрова? – спросила я.

- Там, за кухней, - махнул рукой бригадир и вышел.

Мы с Зоей обогнули сарай и увидели большую кучу дров. Вернее, это были не дрова, а разнокалиберные коряги, ветки с сухими листьями и даже целые брёвна.

Мы вернулись в кухню и увидели двух женщин, которые возились на половине, принадлежащей поварам колхозной бригады:

- А вы не подскажете, кто нам дрова нарубит? – спросила я одну из них.

- Подскажу, - усмехнулась одна из них. - Сами и нарубите. Вон топоры под столом.

- Оказывается, мы не только повара, но ещё и дровосеки! – возмутилась Ларка.

- Ага, а ещё истопники и судомойки! – подхватила Зоя.

- Это называется освоение смежных профессий, - подвела черту я.

- Ладно, девочки, пошли рубить, - сказала Дина, - а то нас самих на завтрак съедят.

Рубка дров – это, я вам скажу, занятие не для юных леди. Под нашими слабыми и неумелыми руками брёвна, коряги и толстые ветки оживали: они норовили либо увернуться из-под топора, либо захватить его в своё вязкое древесное тело, либо отлететь в сторону и больно ударить кого-нибудь по лодыжке. На кухню мы вернулись минут через сорок, с травмами лёгкой степени тяжести, взмыленные, но с дровами. Нам казалось, что самое трудное позади.

О, как мы ошибались! После нескольких неудачных попыток развести огонь, мы взмолились о помощи. Соседки по кухне нам помогли, дрова разгорелись, но ветер усилился, и дым вместо того, чтобы идти в трубу, начал заполнять кухню. Мы не задохнулись только потому, что стены и навес не отличались герметичностью. Как нам удалось сварить перловую кашу и приготовить чай, вскипятив воду во втором котле и, бросив туда сахар и две пачки пахнувшей шваброй заварки, одному Богу известно. Но мы бригаду накормили! Одна девчонка даже добавку попросила, на что я, приосанившись, и сделав строгое лицо, сказала:

- Приходи, когда всех накормим. Если останется.

Каши не осталось. Её даже нам не хватило. Зато чая было, хоть залейся. Дина высунулась из окна раздачи и зычным голосом прокричала:

- Кому ещё чаю!

К окошку выстроилась длинная очередь. Ларка из котла наливала чай в большой чайник, а я разливала его по стаканам. Когда очередь иссякла, я со вздохом облегчения присела на край стола (стульев в кухне не было), но в этот момент в окошко просунулась рука со стаканом, и я услышала:

- Дай шай!

- Обслужи, - попросила я Дину, - у меня сил нет.

Дина налила чай в протянутый стакан, закрыла окно дощечкой и вышла из кухни. Я тоже решила выйти на свежий воздух, но дверь передо мной открылась сама и на пороге кухни появилась та же девушка со стаканом в руке.

- Дай шай! Шай дай! – потребовала она.

Я со злостью захлопнула дверь перед носом любительницы погонять чаи и услышала глухой звук удара о дверь чем-то твёрдым. «Наверное, это её лоб» - испугалась я. Распахнув дверь, я снова увидела девушку, которая одной рукой потирала лоб, а другую протягивала ко мне со словами:

- Дай шай!

- У-у-у-у! – взвыла я и выхватила стакан у неё из рук. - Нет больше чая! Кончился! Весь вышел! Понятно?

Бригада уехала в поле и на ток, а мы, еле передвигая ноги, побрели в палатку, чтобы передохнуть хотя бы десять минут – на более длительный перерыв рассчитывать не приходилось: нас ждала грязная посуда и неминуемый как смерть обед.

В палатке мы посмотрели друг на друга и разразились гомерическим хохотом: лица и шеи у нас были как закопченные днища чугунных сковородок. Кое-где на густом чёрном фоне выступали серые подтёки – это пот проложил неровные дорожки на лбу и на щеках, придав нам вид шахтёров из угольного забоя или чертей из преисподней. Выкурив по сигаретке, мы вернулись на кухню. Отмывать лица не стали – какой смысл?! Уже на кухне вспомнили, что сами ещё не ели. Соседки наши оказались тётеньками сердобольными и нас накормили со своего стола. Слегка повеселев, мы выкинули на пальцах, кому мыть котёл из-под каши. Котёл достался Ларе, а Дина внесла рацпредложение: для мытья посуды воду не греть, ведь для этого нужно было растопить третью печку, а использовать оставшийся чай, который ещё не успел остыть.

- Не, - сказала Зоя, - чай слишком сладкий.

- Тогда давай дольём туда воды. Она быстро согреется.

Так и сделали. Помыв посуду, мы не досчитались восьми стаканов. Три разбили сами, а остальные, видно, расколотили девчонки.

Меню на обед составили быстро: на первое рисовый суп с тушёнкой, на второе макароны по-флотски с той же тушёнкой, на третье чай. Суп получился густым и был похож скорее на жидкую рисовую кашу с редкими волокнами тушёнки. Макароны, естественно разварились и даже слегка на дне котла подгорели. Зато тушёнки мы не пожалели и, с трудом перемешав её со склизкой слипшейся массой, решили полученное блюдо назвать мясной запеканкой.

И суп, и запеканку положено было есть ложками и из одной тарелки, потому что ни вилок, ни тарелок для вторых блюд нам не выдали. После обеда мы опять обнаружили, что стаканов стало меньше, а когда стали их мыть – разбили ещё четыре.

- Какой дурак догадался закупить тонкие, а не гранёные!? – прорычала Лара, вынимая осколок стакана из основания безымянного пальца левой руки.

- А я мизинец в двух местах порезала, - сказала я, - и тоже на левой.

- Не суйте, девочки, пальцы в стакан, - посоветовала Зоя.

- Раньше надо было советовать, - откликнулась Дина, выбрасывая из таза осколки очередного разбитого стакана.

Вечером нам привезли два бидона молока, которое мы решили на всякий случай вскипятить. Чтобы молоко не убежало, я караулила его, стоя у печки с ведром воды, и когда пенка поднялась до края котла, залила огонь. Умяв лёгкий ужин, состоящий из молока с хлебом, уставшие девчонки пошли спать, а нам ещё предстояло помыть посуду и наколоть дрова на следующий день.

До своего VIP-отсека мы дотащились около полуночи и, не умываясь, повалились на матрасы, а Зойка даже свой чумной халат снимать не стала. Мы так устали, что пожалеть себя сил у нас уже не осталось. Следующий день отличался от первого только тем, что мы сами умудрились растопить печи. Когда ночью мы, насквозь просмолённые дымом, доползли до палатки, я от вечерней сигареты отказалась:

- Мне вот так дыма хватило на этой адовой кухне! – сказала я, проведя грязной ладонью по горлу.

- Прорвёмся, - заметила невозмутимая Дина.


И действительно, на третий день стало легче. Ветер утих, дым, наконец, нашёл дорогу в небо, и мы, накормив бригаду обедом, впервые помылись тёплой водой и отнесли грязные чумные халаты в контору. Там нам вместо халатов выдали четыре больших фартука, объяснив, что теперь будет жарко.

Мы сняли брюки и переоделись в летние платья. Кладовщик Абылай, увидев наши голые ноги, начал возмущённо бить себя по заду и выкрикивать что-то явно неодобрительное. Из его речи я поняла только одно слово: «жаман» (плохо). Булат-ага, выглянув на крик из конторы, всё понял, подошёл к нам и сказал:

- Девочки, у нас не принято ходить в мини-юбках. Переоденьтесь.

- А у нас длиннее нет.

- Тогда наденьте брюки.

- А шорты можно, - спросила я, - а то в брюках жарко.

- Можно, - разрешил бригадир.

Шорты скрывали не больше, а может быть, даже и меньше, чем платья, но Абылаю пришлось смириться с формой одежды, санкционированной самим начальством.

Тёплая, безветренная погода, о которой мы молились первые дни, установилась окончательно, но не успели мы порадоваться жизни, как нас атаковали полчища комаров, с голодухи жадно накинувшихся на наши нежные городские тела.

- О, господи, - стонала я, расчёсывая нещадно покусанные ноги, - уж лучше ветер, чем эти твари!

- Нет, - возразила Зойка, у которой от дыма сильно воспалились глаза, - комары лучше.

- Tastes differ, - философски заметила Лара.

- Переведи, - попросила француженка Зоя.

- О вкусах не спорят, - перевела я.

Наш диспут о вкусовых предпочтениях прервала Дина, вошедшая на кухню с двумя вёдрами воды, которую мы брали из большой ржавой цистерны, наполняемой раз в три-четыре дня.

- Там Абылай зовёт продукты получать. Кто пойдёт?

- Милка, - хором ответили Лара с Зоей.

- Это почему? – поинтересовалась я.

Подруги объяснили своё решение просто:

- Ты общаться умеешь.

- Ага, - возразила я, - особенно по-казахски.

- Да, по-казахски ты не хуже нас шпрехаешь.

- А ещё, - добавила Дина, - в продуктах разбираешься.

- Кто вам это сказал?!

- Это же ты предложила молоко вскипятить, чтобы оно не прокисло.

С этим доводом невозможно было не согласиться, и я пошла на склад, где на большой коровьей шкуре лежала порубленная на куски коровья туша с потрохами. В мясе я разбиралась гораздо хуже, чем в молоке, лучше сказать – совсем не разбиралась, но виду не подала, и когда Абылай стал мне подсовывать потроха и голяшки, я запротестовала:

- Жаман ет (плохое мясо)! Не пойдёт, – после чего выбрала куски помясистее, взяла печень, а от вымени и лёгких отказалась.

Абылай с недовольным видом взвесил отобранное мясо, потом начал выдавать мне хлеб, бросая в мешок, который я держала перед ним, по две буханки сразу и считая по-казахски:

- Бир, еки, уш, тёрт…

Я счет подхватила и, когда он попытался обмануть меня, перескочив с восьми сразу на десять, я запротестовала, правда почему-то по-английски:

- Wait, wait! Stop! (Подожди, подожди! Стоп!)

Потом перешла на казахский:

- Тогыз кайда?! (где девять?) – чем окончательно расстроила бедного кладовщика, со вздохом кинувшего в мешок две недостающие буханки серого хлеба.

Однако молодой задор самоуверенной студентки рано праздновал победу над многолетним опытом материально ответственного лица: Абылай поставил передо мной десять пол-литровых банок повидла и произнес длинную речь, из которой я поняла только, что он дал мне очень хорошее мясо. Не согласиться с ним было нельзя:

- Жаксы ет, жаксы.

Абылай указал на повидло и продолжил:

- Еки банка (две банки).

- Не-е-е. Бир банка (одна банка)!

- Еки!

- Ладно, бери две – сызге балалар (твоим детям).

Довольный Абылай подсунул мне какие-то бумажки, которые я подмахнула не глядя. Думаю, что кладовщик себя не обидел, потому что я наверняка расписалась ещё и за мясо, которое пойдёт на стол его большой семьи.

- Лара, а что мы с этим мясом делать будем? – спросила я, когда мы перенесли продукты в свою кладовку. - Холодильника-то нет. При такой жаре оно уже к вечеру протухнет.

- Вообще-то казахи мясо вялят.

- А как?

- Точно не знаю, по-моему, солят, а потом на солнце сушат.

Мы спросили у колхозных поварих, как сохранить мясо, и они нам сказали, что его действительно надо порезать на куски с палец толщиной, посолить, а затем вялить. Только не на солнце, а подвесив в тени на верёвке и накрыв марлей от мух. Так мы и сделали. Не найдя тени, решили подвесить мясо в кладовой, оставив для проветривания дверь открытой.

- А если нас обворуют? – засомневалась Лара.

- Да кому здесь воровать? А потом, можно время от времени проверять, - успокоила её Дина.

- Точно, будем бегать по очереди, - предложила я.

Так мы и сделали. И действительно, до обеда на наши продукты никто, кроме мух не покусился. После обеда проверить сохранность мяса пошла Зоя. Она вернулась через минуту и шепотом сообщила:

- Там кто-то есть.

- Кто?!

- Не знаю, я услышала, что там кто-то возится, но заглянуть побоялась.

Мы вооружились топором и, сомкнув ряды, пошли на приступ. Подкравшись к открытой настежь двери, мы прильнули к стене, и я осторожно заглянула в кладовую.

- Ах ты, скотина! – завопила я и ринулась внутрь.

В кладовой хозяйничала корова. Она опрокинула мешок с хлебом, который стоял на полу, и спокойно жевала буханку. Я ударила ёё кулаком в толстый бок, но корова только медленно повернула голову в мою сторону и продолжила жевать с томным видом. Оторвать воровку от вкусного лакомства оказалось делом нелёгким. Мы попробовали вытащить её задом, но корова упиралась изо всех сил и явно не желала покидать помещение.

- Может быть, коровы задний ход давать не умеют, - предположила я. - Давайте попробуем её развернуть.

Развернуть животное в тесной кладовой нам не удалось.

- Я придумала! – сказала Ларка, - Давайте на кусок хлеба намажем повидло и выманим её из кладовки.

- Как ты её выманишь? Она же задом стоит, и твой хлеб с твоим падлавидлом не увидит.

- Учует.

- Собака она, что ли?!

- Тогда позовём!

- А как? Цыпа-цыпа-цыпа?

- Ну, зачем «цыпа». Можно Маша.

- Ты что, её паспорт видела?

- Ну, не знаю, - сдалась Ларка.

- Слушайте, пока мы её имя выяснять будем, она весь наш хлеб сжуёт! Давайте так: двое тянут за хвост, а двое толкают в морду, - предложила Дина.

Мы разбились на две группы: двое протиснулись в кладовую, ухватили корову за рога и стали выталкивать её наружу, а вторая группа с возгласами «Раз, два, взяли!» тянула несчастное животное за хвост. Корова упорно сопротивлялась, но в конечном итоге сдалась.

- Надо отдать ей недоеденный хлеб, - сказала я, вытирая с лица пот краем фартука. - Много буханок она там испортила?

- Да нет. Пару, не больше, - сказала Дина, вынося из кладовой большие куски серого хлеба и предлагая корове угоститься легально.

Корова не отказалась, а мы вытащили мясо наружу, развесили его на солнце, закрыли кладовую на ключ, и пошли домывать посуду.

Мясо на солнце быстро почернело и высохло, правда, куски, которые, вероятно, были плохо просолены, слегка подванивали, и на них появились черви.

- Это личинки мух, - объяснили нам колхозные поварихи.

- И что теперь делать?

- А ничего! Вы эти куски первыми сварите. Только червей соскоблить не забудьте.

Так мы и делали: каждый день нюхали мясо, и в суп шли те куски, которые воняли сильнее других.

Через несколько дней стаканов почти не осталось, а новых нам не выдали. Пришлось объявить, что теперь чай и молоко будем наливать в суповые тарелки.

- А как из тарелок пить? – поинтересовались девушки.

- Хлебайте ложками, - предложила Лара.

Это нововведение сэкономило нам кучу времени – и стаканов мыть не надо, и тарелки после чая оставалось только сполоснуть.

- Жалко, что тарелки алюминиевые, - посетовала Зоя. - Не бьются.

- Ну, ты и наха-а-а-лка!

- А что?! Наливали бы суп прямо в рот.

- А второе прямо в зад, - подхватила Дина.

- Вообще-то там ему и место, нашему второму, - самокритично заметила я.

- Ну, не скажи! Добавки просят? Просят! Значит, нормально готовим, - возразила Ларка.

На самом деле, готовили мы, конечно, так себе, но съедобно. По крайней мере, никто не умер. Часто еды нам самим не хватало, но мы были так щедры на добавку не без лукавства. Когда наши соседки варили плов или лагман, от которых шёл дразнящий запах, мы раздавали своё варево без остатка, и добрые дунганки кормили нас из своего котла. Если же своя стряпня была ниже среднего, а у соседок ничего лишнего не оставалось, мы пили чай с печеньем или хлебом, на который мазали повидло. Естественно ни печенья, ни повидла мы на себя не жалели.

Несмотря на то, что нам приходилось вкалывать с раннего утра до позднего вечера, через две недели я обнаружила, что шорты на мне не сходятся. Пришлось даже застёгивать их на английскую булавку. Постепенно мы навострились готовить так же быстро, как и опытные колхозные поварихи. Если в начале нашей поварской карьеры у нас не было времени и на одну сигаретку, то теперь мы умудрялись даже поспать после обеда минут тридцать-сорок.

Однажды наш, такой сладкий, послеобеденный сон был прерван бригадиром. Он ворвался в палатку и заорал диким голосом:

- Спят они! Твою мать! А у меня вся бригада, вместо того, чтобы работать, дрищет! Всё поле засрали! Чем вы их накормили?! Вашу мать!! Да я вас! Да я с вами не знаю, что сделаю!! Вы мне план срываете! Под суд отдам!

Сначала спросонья я не поняла, в чём дело, но когда окончательно проснулась, осознала, что Булат обвиняет нас чуть ли не во вредительстве. Ну, уж нет! Я соскочила с матраса, встала напротив бригадира и заорала ещё громче него:

- Это мы виноваты?! Мы?! Это вас за такие антисанитарные условия сажать надо! Холодильника нет, вода в цистерне гнилая! А вы знаете, что девчонки эту воду пьют? Мы что ли ещё и за ними должны следить?! Стаканов нет! Они тарелки этой же водой полощут, чтобы туда им чай налили! Мы, что, - шошка (свиньи), по-вашему?! Молите Аллаха, чтобы никто из них концы не отдал!

По-моему, я его убедила, потому что Булат Мансурович только крякнул, махнул рукой и молча вышел из палатки.

- Ну, Милка, ты молоде-е-е-ц! – протянула Ларка. - Прям прокурор!

- Да ну его! Нашёл крайних.

Повальный понос обошёлся без тяжёлых последствий, поэтому стаканов нам так и не выдали. Да и ржавую цистерну не заменили, только к стенке кухни прикололи бумажку, на которой большими печатными буквами было написано:

«СИРУЮ ВОДУ ИЗ ЦЫСТЕРНА НЕ ПИТЬ»…