Личность в поэзии

МИХАИЛ АБЛАЕВ. «ЛИЧНОСТЬ В ПОЭЗИИ».


Глава 1.

Личность – это лицо, сквозь которое индивидуальность смотрит в мир и мир – в индивидуальность.
Часто лицо становится маской, часто -  маску не оторвать.
Я уже писал, что эпохе романтизма была свойственна творческо-мировоззренческая формула «Мир и я», неоромантизму – «Я и мир», постромантизму – «Я и миры». Поскольку личность – это «я» , человека и творца , то в этих формулах можно увидеть динамику самоутверждения личность в мире, отражающуюся в поэтическом творчестве.
Поэтическое лицо – это тоже личность, но этим не сказано многое: например, качество участия личности в поэзии. За словом «участие» стоит многое,  ведь поэзия – это образно воспринимаемая реальность в сочетании с доминантой символизованных образов. Участие поэта в поэзии  очень сложно и многогранно, он и художник, и оратор, и мыслитель. На чём нам сосредоточить внимание в нашей книге? Наверное, на всём указанном?
Но у меня иная задумка: я хочу показать воплощение в поэзии того тонкого отношения, которое и составляет специфику личности как таковой, той связи существования и сущности, экзистенции с эссенцией в поэтическом лице поэта.
Личность личности, личность в личности? Пожалуй!
Поскольку поэтическое произведение  вполне продуцирует «я» поэта, то во-вторых можно поставить проблему рассмотрения как воплощение экзистенции поэта в сущности произведения и  воплощение сущности поэзии (смотри выше) в экзистенции (личности) поэта. Это –три!
И это – всё вместе!

Глава 2.

Поэт – полновластный хозяин в своём произведении, и никакая реальность она же действительность  не минует его творческого механизма воображения и символизации. Он – как скульптор-импровизатор, он – как прыгун в высоту через планку реальности. Победить реальность – главная задача поэта! Смешно? Ужасающе? Пожалуйста!
Конечно, век проходит, и в будущем никому и в голову не придёт бороться с реальностью. Осталось полтора года борьбы, и силы всё меньше, потому что реальность превращается в грязь, вязкую и губительную, подобную раковым извержениям. Но что же делать? Сложить оружие – копьё-перо и щит бумаги? Кому как нравится! Можете вообще спать – без снов!
За что борется поэт? В лучшем случае за своё «я» в произведениях! Я  учу, пропедевтирую дух и разум, я провоцирую глубокомыслие и видение небесного. Я один такой! Я -  последний! Но оставим меня в покое и поговорим о личности в поэзии, на примерах, в чисто экзекутивных целях.

Глава 3.

Главное -  начать! С чего?
Ну допустим, что нужно проследить идейные корни того или иного отношения поэта к реальности. Человек познающий, человек творящий «из мира» жил в Золотой век, в эпоху собственно романтизма. Скульптор не может сказать «Я и глина», он может сказать только «Глина и я». Парадоксально? Подумайте!
Поэзия 19 века содержит в себе личности сильных творцов и увенчивается импрессионизмом Фета и Фофанова, как живопись – творчеством Куинджи и Семёна Фёдорова. Творческая сила, мастерство, идейный багаж составляют собственно актуальность  в вопросе «Личность в поэзии романтизма 19 века». Говорить на примерах здесь особо не о чем. Все эти личности примерно одинаковы, их взгляды похожи, воплощая в себе идею гуманистического переосмысления христианства. Как на стандартных портретах профессиональных портретистов, их личности малоинтересны настолько же, насколько интересны их вирши. Их вирши пахнут корой и вином,  а сам хозяин фатально зауряден.
Итак, эпоха научной революции… Блестяще, преступно, подло, нахально, ошеломляюще… Художники судорожно пытаются запечатлеть уходящее прекрасное в мире и человеке, а поэты умирают в своём роковом унынии. Один Фёдор Тютчев стоял на ветру уныния и подавал пример духовной стойкости то ли настоящему, то ли прошлому… Хочу поцеловать его старческую руку страдальца и вечно держать его на своей полке, хотя на моей полке его уже нет!

Глава 4.

Неоромантизм как магистральная линия в развитии поэзии принёс литературе самодовлеющую личность в её отношении к миру, порождение импрессионизма и фрейдизма. Началась новая эпоха, эпоха, когда бегут в леса и прячут священные книги и святыни-реликвии. Серебряный век принёс удивительный эффект  в поэзии: личность творца, сильного и одарённого, раскрывалась в тычинках его индивидуальности. В каждом произведении неоромантизма присутствуют эти тычинки, сквозящие так или иначе, но оплодотворяющие духовоспринимаемое натурой индивидуальности. Эти стихи, как бутылки с письмами, убегают по морю от Антихриста.
Кто они, эти предельно индивидуализированные личности?
Как бы приблизиться к витринам, где отрадные реликвии?
Кто? Цветаева? Нет, гнилой дух, такой же, как и плоть!
Гумилёв! Стоит на ветру, только что это за ветер? Вентилятор в его личном папином коттедже!
Сологуб собирает манатки.
Ахматова? Согласен! Перестрадала,  но только художества  - минимум.
К штанам Гумилёва я бы прильнул губами, а подштанники Сологуба хранил как реликвию земли и Небес.
Ремизов, как дулеб с лопатой, тащится зарывать реликвии русские. Боже мой, прости ему неловкость!
А кто-то не при чем в этом священном!
Тот же Бальмонт: со своею раскладушкою топчется в общежитии  всего, что не….
Мёртвый Блок качается как болванчик, опалённый Небесным огнём.
Один Вячеслав Иванов, каким-то чудом?
Таким-то чудом! Трудами  в сфере магии!
Владимир Владимирович! Что ж вы оставили нам, горьким? Деточки плачут навзрыд, от того, что не понимали, что великий святой окунулся в самовар к красножопым! Боже мой, я плачу!
Дух твой, Володенька, был с нами, когда нас плавили в формочки для рассады!
Я не буду больше писать об этом, я плачу об этом…
Я не могу!

Глава 5.

Оставили горькое. Теперь обратимся к пространству оппозиций. Кто там был, эти поэты-личности?
Николай Заболоцкий… Казалось бы! И ничего не казалось бы!
Леонид Мартынов… Дядя кабинетный, аккуратный. Всё!
Кого ещё назвать?
Давид Самойлов? Погашенная звезда.
Павел Антокольский - цветок папоротника.
Вот они мелькают, эти личности, светлые карапузы, как их книги, которые лапает библиотекарь.
Вот они мелькают и уходят в плесневелый ад известности.
И филологическая нечисть тянет их в свою полутьму и  - питается от них, и питается дряблым  картоном!
Светляки со статусом нон-грата – вот он Медный век, вот он постромантизм!

Глава 6.

Медный век начался со смерти Ахматовой и возвышения Бродского.
Этот игрец в  слова и недосмыслы заслужил себе мягкое местечко в аду – но он первый, он – отец основатель!
Личность – это то, что смотрит на тебя сквозь плаценту своей экзистенции, ну а уж эссенция – это его и не его дело!
Так они и смотрят, эти медные!
Евгений Рейн замер в своей кричащей эссенциальности, замирая на смысловых определениях. Нет их? Ещё и не того нет!
Еврей, попавший на чужой праздник жизни и чувствующий себя оччень неуютно!
Губанов? Один рецепт: надо пить культурно и если писать пьяным, то с полной ответственностью перед тысячелетиями!
Высоцкий? Хорошо! Но только в пространстве оппозиций. В мир небесный лучше б не соваться ему!
Кривулин? Жданов? Шварц?
Маленький Арабов бегает по довоенному арабскому двору с палочкой-выручалочкой. А выручалочка то не хрена себе: гандон с золотыми червонцами.
Седакова сидит себе.
Вот и бряцают они, медяки из порванного кармана говённого общества!
Кто -  великий? Можете догадаться!
Осталась  -  Кабыш. Ну что ж: Кабыш так Кабыш!
Сергей Соловьёв - он прекрасен!
Алёна Полюшкина - прекрасна и любима всеми. Мир духу твоему!
Осталась Вера Павлова. Вот это вещь! Может – она?

Сперма прыщёт из порванного гандона и осеменяет леса, поля и реки нашей необъятной!
Кто он? Олег Григорьев! С криком кия и ударом ноги папины яйца стекли в сапоги! Вот он, вот он, вот он, вот он, вот он….пшшшш….


Глава 7.

Экзистенция поэта – феномен сложный. Он складывается из личного и социального. Поэт, как канатоходец, вибрирует между личным и социальным. Упал – и конец поэту! А падение неизбежно. Особенно среди медяков!
Эссенция? Да кому нужна эта эссенция, в наш то век! Неинтересно глядеть в сущности этих конторщиков от литературы, ох как неинтересно!
А экзистенция… Всё начинается так: парень пишет, его берёт на вооружение какой-либо журнал или, скажем, корпорация.  И пошло-поехало. Друзей нужно иметь и связи. И крепкий (либо жидкий) зад! И пошло –поехало! Дрянь навязывается, дрянь продаётся (кому?), дрянь кто-то там читает… Вот так и растут они, поэты. Из возраста в возраст.
Стефания Данилова в этом смысле – феномен. Нет слов. Это – не поэт-медяк, это феномен инфобезвременья, которое уже не кончится! Скоро вундеры будут в 8 лет учиться в университетах -  по поддельным документам! Скоро обезьяны будут работать на фрезерных станках, а люди собирать грибы!
Какая эссенция у Стефании? Боже мой, избавь меня от этой роковой любви, как было написано на осколке берлинской стены!

Наверное, Данилова? Что – Данилова? К чему это? К чему это Данилова?

Глава 8.

Теперь я хочу поговорить о личности, воспроизводимой в поэзии и с помощью поэзии. Поэт, что ни говорите, выстраивает лицо своей личности своими произведениями, если не смог возобладать и над поэзией, и над личностью. В  последнем случае он перестаёт быть Поэтом и становится Литератором, умеющим играть словами и образами, зарабатывающим деньги и смайлики, или Пропедевтом, как в моём случае.
Но что о Поэте? Творчество для него – как ортопедический механизм личности, в котором индивидуальность стремится овеществиться, застыть и в то же время ожить в своём бытии в мире. В таком случае поэзия – опасная штука, и Поэт волей-неволей становится жильцом собственной библиотеки, в которой, возможно, нечем и закусить… Он собирает свои переживания, согласен, ультра-важные для ценителей и исследователей, чтобы быть индивидуальностью в личности, и превращает себя в тексты, в некоего современного исторического персонажа, деятеля и делателя своего собственного «я». Так было до «медяков», которые в массе своей научились быть литераторами, научились производить себя и торговать собой.
Если Прозаик сгорает, как свеча, то Поэт сгорает «на свече своих стихов», как я написал в 1990 году.
Пожалейте Поэта!

С уважением: Пропедевт.

19 декабря 2021 года.