Федерико Феллини

Георгий МАРЧУК

Федерико Феллини

Лирическая феерия в семнадцати картинах

(Все права защищены Авторским правом РУПИС Республики Беларусь)

Посвящается 100 летнему юбилею гения итальянского кино

Действующие лица (актеры могут играть по несколько ролей):
Федерико Феллини.
Джульетта Мазина — его жена.
Джованни Гриццини — журналист.
Антонио Черутти — критик.
Серенелла — мафиозо.
Франко — одноклассник Феллини.
Отец Франко.
Мать Франко.
Мать Феллини.
Отец Феллини.
Вздорная старуха.
Молодая поклонница режиссера.
Молодой корреспондент.
Корреспондент газеты «Унита».
Корреспондент ТАСС.
Корреспондент журнала «Экспрессо».
Корреспондент журнала «Шпигель».
Корреспондент женского журнала.
Кардинал.
Падре Арпа.
Топпи — художник.
Федерико — подросток.
Брюнетка.
Индийский маг.
Библиотекарь.
Представители прессы, ассистентка мага, горничная в отеле.

Время действия — вторая половина ХХ века.
Место действия — Америка, Италия.


Пролог

Шум моря. Ветер. Плач новорожденного. На сцене отец Феллини, его сосед.

Отец Феллини. Говори громче! Кто?

Голос матери Феллини: «Сын!»

Отец Феллини. Кто? Повтори!

Голос матери Феллини: «Сын!»

Сосед Феллини (будущий отец одноклассника Федерико Франко). Да сын у тебя, синьор Феллини, сын!
Отец Феллини. Сынок… Слава тебе, Всевышний. Иногда Бог исполняет желания. Будет адвокатом…
Сосед Феллини. Все помешались на этих адвокатах. А может, он будет каменотесом.
Отец Феллини. Типун тебе на язык. Я сказал — адвокатом! И баста!
Сосед Феллини. Не будем спорить. Есть хороший повод выпить. За счастливую судьбу новорожденного. Ура! (Достает из корзины бутылку.)

Звучит мелодия танца Тарантелла. Мужчины пританцовывают. Вдруг на миг замирают. Луч света выхватывает Джованни Гриццини.

Гриццини. Так в местечке Римини 19 января 1920 года родился в семье синьора Феллини сын Федерико, который не стал ни каменотесом, ни адвокатом, а вырос кинорежиссером, прославившего во всем мире итальянское кино. Я журналист, Джованни Гриццини, через много десятилетий после этого дня пишу о Феллини книгу. У меня нет жесткого плана, о его могучей личности писать нелегко, лучше буду слушать… Пусть он сам рассказывает обо всем. Пусть разъясняет смысл своей жизни и создает новые смыслы. Феллини о Феллини. Кстати, оригинальное название… Пусть будет так! А мы будем присутствовать рядом и внимательно слушать и записывать. Ужасно интересно заглянуть ему в душу. Перед самим собой человек всегда искренен.

Звучит Тарантелла. Танцуя, отец Феллини и сосед уходят. Ветер. Шум дождя.


Картина первая

Рим. На сцене экран. Знаковые виды города. Стул. На спинке надпись: «FELLINI».
Дом Феллини в Риме. В комнате он один. Рассматривает себя в зеркале. Рядом на столике открытый чемодан. Садится в кресло. Закрывает глаза. Голос матери: «Федерико, сынок, просыпайся. Пора в лицей».
Входит молодая женщина с ранцем в руке, оставляет его у чемодана и выходит. В комнату входит Мазина и включает свет.

Мазина. Мечтатель, очнись. Как всегда чемодан не собран.
Феллини. Джульетта, который час?
Мазина. Думаю, на рейс ты уже опоздал.
Феллини. Рейс в 20.15.
Мазина. Ты же говорил в 19.15.
Феллини. Извини.
Мазина. Впрочем, я уже привыкла за сорок лет к твоей рассеянности, мечтательности. Весь в воспоминаниях. Детство и юность не вернуть, что оно так тебя держит? И молодость, увы, не вернуть. Три рубашки, три галстука — хватит? Один?
Феллини. Три.
Мазина. Пощеголять мы любим…
Феллини. Не сердись.
Мазина. Я?
Феллини. Если честно: я не с большим желанием лечу в Америку. Если бы не проблемы с финансами…
Мазина. Ты же зачем-то возил туда премьеру «Сатирикона». И что?.. Странные молодые люди, хиппи. Ожидаемого восторга не было.
Феллини. Мне важно понять молодежь. Чем они живут, что их волнует. Наши зрители времен «Дороги» и «Ночей Кабирии» стареют, уходят. Чем удивлять новых?
Мазина. Вечная жажда свободы. Семья утомляет, понимаю. С этим хитрецом Марчелло увиливаете из дома: в машины и давай колесить по Риму. Только женщины на уме…
Феллини. Это твои фантазии, не мои.
Мазина. С годами угомонились. Мне было некомфортно. Ты это хорошо передал в «81/2».
Феллини. Продюсеры, которые меня приглашают — это долларовые мешки. Они на все согласны, только бы я дал добро.
Мазина. Что-то мы не озолотились после «Казановы», там тоже был долларовый мешок.
Феллини. Не бедствовали: машины меняли, ни в чем себе не отказывали. Я не умею копить. Как всякий провинциал я жаден. Хоть моя мать римлянка. Могу в один миг все спустить, не задумываясь о завтрашнем дне. И потом, это же Нью-Йорк. Фантастический город. Много огней, рекламы, вечное ожидание чуда.

Звучит мелодия Г. Миллера из кинофильма «Серенада Солнечной долины».

Мазина. Знакомо. Это Анита Экберг, женщина всеобщего вожделения, в фонтане Треви не дает тебе покоя. По-моему, ты ревновал ее к Марчелло.
Феллини. Глупости. Каждая женщина достойна восхищения.
Мазина. Я всегда остаюсь при своем мнении.
Феллини. Буду скучать.
Мазина. Ты себе это внушаешь. Даже на Северном полюсе ты не стал бы скучать. Ты даже на снегу своим воображением стал бы снимать фильм.
Феллини. Это точно. Я сумасшедший в работе, но ты — моя судьба.
Мазина. Может быть… Иногда мне хочется увидеть тебя худеньким, беззащитным юношей. Как это было давно, боже.
Феллини. Не хочется лететь.
Мазина. Хитрец. Ни одна женщина не победит твою жажду свободы.
Феллини. Эти двенадцать недель пролетят быстро.
Мазина. Смотря для кого. Ладно, вызывай такси. Пора. Я не поеду в аэропорт.
Феллини. Мигрень?
Мазина. Во-первых, ты этого не хочешь. Во-вторых, не люблю возвращаться одна. В-третьих, не хочу видеть, как ты будешь махать рукой, стоя на трапе. Слез Кабирии не повторить…
Феллини. Там все гениально.
Мазина. Ты повеселел. Ну, уж нет, я еду в аэропорт, посмотрю, с какой радостью ты будешь садиться в самолет.
Феллини. Неотразимая женщина.
Мазина. Ты же любишь повторять французскую пословицу: «Мужчина имеет такую жену, какую заслуживает». Терпи. Кстати, о чем ты думал или мечтал, сидя в кресле, до моего прихода?
Феллини. О чем? Обо всем понемногу. О родителях… О том, как будучи учащимся лицея уехал во Флоренцию в газету «420» к художнику Джове Топпи.
Мазина. Ты о нем нечасто рассказываешь.
Феллини. Я ему высылал свои карикатуры и рисунки. Это был остряк с огромным носом, седыми бакенбардами и грелкой на животе.

Шум самолета.

Затемнение.


Картина вторая

Ветер. Кабинет Джове Топпи. Ковры, статуи и на стенах картины обнаженных женщин.

Топпи (рассматривает карикатуры Феллини. 15-летний Феллини волнуется, стоя возле Топпи). Неплохо, неплохо… Так вот ты какой — Феллини… Говоришь, сел на поезд т без разрешения и к нам во Флоренцию…
Феллини. До Рима далеко.
Топпи. Что-то у тебя все женщины на одно лицо: изможденные, худые. Разве в Римини все такие?
Феллини. Не все. Я искал изящную линию.
Топпи. Талию. В них, бестиях, надо подчеркивать определенные места, чем они наиболее искушают нас, так сказать, влекут к себе: грудь, попа, губы… Это интересует и карикатуристов.
Феллини. Понял, исправлюсь.
Топпи. Почему так сразу — исправлюсь. Ты, наоборот, отстаивай свою точку зрения. Скажи, я так вижу.
Феллини. Я так вижу.
Топпи. Они, бестии, центр Вселенной. Все, чтобы мы не делали, о чем бы ни мечтали, все кружится вокруг их. Впрочем, ты это поймешь позже, но знать должен уже теперь. С Римини у меня связан прелюбопытный случай, даже казус, почти анекдот. Встречал ли ты на улицах своего города жгучую брюнетку с зелеными глазами?
Феллини. Брюнеток хватает. С зелеными глазами… не помню.
Топпи. Да повыше тебя будет. И покрупнее. Крупное у нее все – особенно руки.
Феллини. Как это?
Топпи. Мужские руки, каменотеса. Да-а, мой юный друг, такое запоминается на всю жизнь. Когда этими ручищами она тебя этак хвать. Ух… до сих пор дрожь по коже.

Музыка. Входит брюнетка. Топпи встает со своего места, подходит к столу, к нему подходит брюнетка. Они садятся напротив, берясь за руки в спарринге. Идет соревнование, кто кого. Топпи напрягается, старается удержать свою руку, но у него мало сил. Брюнетка прижимает его руку к столу. Невидимые зрители аплодируют, смех, крики «браво!». Брюнетка раскланивается и выходит.

Топпи. Вот как это было. У меня достаточно силы воли, я не упал духом, но праздник был испорчен, не помню толи Святого Януария, то ли святого Франциска. Так говоришь, ее не встречал.
Феллини. Она яркая женщина, запомнил бы.
Топпи. У тебя глаз наметан. Мне это нравится. Я подумал, она, бестия, ходит и всем рассказывает о своей победе. А если бы еще все узнали, что она положила руку известного художника… Мне было бы стыдно появляться в Римини. Так что запомни: они, бестии, и помогают нашему возвышению, и способствуют нашему падению.
Феллини. Как бог и дьявол?
Топпи. Именно. Ты мне нравишься. Ты все схватываешь на лету. Приезжай через год, после окончания школы. Ты иронизируй над ними, но старайся не уничтожать, это все-таки божественные создания, они нам в радость и… наслаждение. Даже если твою руку прижмут к столу, не обижайся т не мсти. У каждой из них свой огонь в глазах и своя изюминка. Приезжай через год.
Феллини. Спасибо.

Затемнение.


Картина третья

Аэропорт Рима. Среди провожающих Гриццини, Антонио, молодая поклонница режиссера с букетом, несколько репортеров.

Антонио. Увильнул. Проигнорировал.

Входит вздорная старуха.

Вздорная старуха. Все-таки я вцепилась в него и прокричала прямо ему в лицо: «Гореть тебе, Феллини, в аду за то, что ты позоришь народ, искушаешь его!».
Гриццини. Напрасно. Могла быть рядом жена… Каково ей слышать такие слова? Вы бледны, вам плохо?
Вздорная старуха. Наоборот, мне хорошо, отлично. Я давно искала повод, чтобы высказать ему протест многих, не принимающих его фильмы, в глаза! Правдивых критиков нет. Как только обласкают его на кинофестивале, все начинают славословить, словно он Бог. Кто не любит свой народ, того любят чужие. Вы говорите, где-то рядом жена? Я ее не понимаю, почему она ему все прощает? Разве не понятно: в «81/2» он выразил самого себя и саркастически унизил жену своими любовными связями.
Гриццини. Вы, мадам, преувеличиваете. Там собирательные образы. Почему-то жены его соавторов-сценаристов не протестуют.
Вздорная старуха. Вы, как погляжу , один из его обожателей-льстецов. Все шито белыми нитками.
Гриццини. Синьора, вы очень нервны и злы. Очевидно, у вас неприятности…
Вздорная старуха. Я не хочу с вами поддерживать беседу. Вы одна шайка-лейка.
Антонио. Джованни, это голос народа: тебе, прежде чем писать книгу о режиссере, не грех знать и учитывать мнение итальянцев о нем.
Вздорная старуха. Вот именно. А вы мне больше нравитесь. Вы объективны. Он же не останется в истории Италии. Это не Росселлини. В Америку, туда ему дорога. Он бежит от позора и долгов. Церковь не принимает его творчества. Он никогда не снимет Евангелие от Матфея, как это сделал Пазолини. И не пытайтесь меня переубедить. Его кредо для актера, быть бессознательно сознательным. Как это сыграть?
Гриццини. Мастрояни умеет это играть… Осторожнее со словами… Сюда идет синьора Мазина.
Вздорная старуха. Не желаю ее видеть. Она его плохо воспитала. Она из интеллигентной, состоятельной семьи. Подобрала его, можно сказать, на улице: одела, накормила, нашла деньга, и кого он ей предлагает сыграть — проститутку! Ужас, ужас…
Молодая поклонница режиссера. Извините меня, синьора, я молча слушала ваш бред, и больше молчать не могу. Вы просто никогда никого не любили, как не любили вас, и вы изливаете свою злость на гения.
Вздорная старуха. Вот на таких дурочек он и рассчитывает. Гений… Смешно. Ему до гения, как мне до Луны.

Вздорная старуха выходит.

Молодая поклонница режиссера. Сумасшедшая.
Антонио. Зерно правды в ее протесте есть. Действительно, вспомни, друг Джованни, всех этих отвратительных типов, где он их находит из фильма в фильм. По-моему, он безбожник. Иронизирует над иерархами костела, фантазии далеки от действительности, позорит Италию в глазах других.
Гриццини. Весь мир почему-то в восторге от этого, как ты считаешь, позора. Все только и ждут, чтобы он привез свой новый фильм на фестиваль.
Антонио. Навязать можно любые авторитеты.
Гриццини. По-моему, его любовь к Италии настолько сильна, что можно позавидовать.
Антонио. Преувеличение. Бьюсь об заклад, скажем, на ящик французского шампанского.
Гриццини. Ого!
Антонио. Он поехал в Штаты, чтобы там остаться навсегда. Талант его иссяк, воспоминания закончились, фантазия потухла. Он в депрессии. Не знает, что делать. А постоянно удивлять аттракционами, безвкусицей, пессимизмом уже не проходит. Новое время. Итальянец — это тот, кто гордится своей историей.
Гриццини. Милый мой, в этой истории было столько всего. Хватит и гордости, и стыда на сотни лет.

Входит Мазина.

Антонио. Синьора Мазина, один единственный вопрос.
Мазина. Слушаю.

Молодая поклонница режиссера преподносит ей цветы.

Молодая поклонница режиссера. Мы решили в Римини, на родине вашего мужа, организовать клуб поклонников его фильмов. Можно ли попросить о встрече с вами?
Мазина. Почему бы и нет? Только не в этом месяце.
Молодая поклонница режиссера. Спасибо, огромное вам спасибо. Можно автограф? (Подает фото.)
Мазина. Фотография Феллини. Может, лучше у него взять автограф?
Молодая поклонница режиссера. Подпишите…
Мазина. Хорошо, если вам так хочется. (Подписывает.)
Молодая поклонница режиссера. Спасибо.

Молодая поклонница режиссера выходит.

Антонио. Один вопрос…
Мазина. Слушаю.
Антонио. С какой целью синьор Феллини улетел в Америку?
Мазина. По-моему, в одном интервью он уже отвечал на этот вопрос.
Гриццини. Это было в моем интервью.
Мазина. Его пригласили два продюсера снять фильм в Америке.
Антонио. Про американцев?
Мазина. Думаю, да.
Антонио. Еще один вопрос: это правда, что он тайно проходил курс лечения в клинике от депрессии?
Мазина. О нашей жизни ходят разные слухи. Он здоров, бодр и полон сил.
Антонио. Извините, но в шестьдесят уже не те силы.
Мазина. Извините, я тороплюсь.
Гриццини. Синьора Мазина, я — Джованни Гриццини, пишу книгу о вашем муже. Могу ли я рассчитывать на интервью с вами?
Мазина. Можете. Только по возвращении мужа.
Антонио. Вы думаете, что он не останется там навсегда?
Мазина. Я уверена, что не останется.
Антонио. Завидный оптимизм.
Мазина. Извините, всего хорошего.

Мазина выходит.

Антонио. Скрывает.
Гриццини. Скажи, это правда, о неуплате налогов?
Антонио. А от чего он сбежал? Его коллега из Швеции, Бергман, спрятался от налогов в Германии. Они двуличны. На экране проповедуют одни идеи, а в жизни их не придерживаются. Не на того ты делаешь ставку… Пиши об Антониони.
Гриццини. Не мой режиссер. Я засыпаю на его фильмах.
Антонио. Я не одинок в оценках.
Гриццини. Но если твои союзники такие же, как это вздорная старуха, я тебе не завидую.
Антонио. Мои союзники те, кто уверен, что Феллини продал великую силу неореализма и своего учителя Росселлини, Витторио де Сика. У твоего Федерико нет высшего образования. Пусть поступает в университет, пока совсем не состарился.
Гриццини. Каждый его фильм — это факультет истории, психологии, географии, философии. Не завидуй.
Антонио. Я? Никогда! Спор в силе. Он останется в Штатах.

Гриццини и Антонио выходят.
Ветер. Луч света выхватывает одиноких родителей Феллини. Они взглядом провожают самолет.

Мать Феллини. В детстве, когда над домами пролетал самолет, он затыкал уши ладошками. Помнишь?
Отец Феллини. Помню. Озорничал. Выкрасился красной помадой и прикинулся мертвым. Хорошо, что дядя обнаружил, пристыдил. А попадись он на твои глаза… Надо было в адвокаты — это серьезно, а люди искусства — клоуны, безденежные паяцы.

Затемнение.


Картина четвертая

Америка. Номер в отеле. Феллини в одежде отдыхает на кровати.
Входит Серенелла. Ему за шестьдесят. Он в шляпе, белый шарф, белые перчатки.

Серенелла. Разрешите войти, командоторе?
Феллини. Вы уже вошли.
Серенелла. Мы, итальянцы, не любим церемониться. Настоящую демократию миру подарили мы. Прошу извинить, если нарушил покой. Я от ваших продюсеров… Весь в вашем распоряжении. Отдыхайте, не беспокойтесь. Вы великий итальянский режиссер, для меня большая честь облегчить ваше пребывание в Штатах.
Феллини (встает с кровати). Федерико.
Серенелла. Знаю. Фефе, так вас величают продюсеры.
Феллини. По правде говоря, меня это коробит.
Серенелла. Понял, синьор Феллини. К вашим услугам журналисты, телевидение, поездки в любую точку… Мы определили «феллиниевские места». Мои продюсеры бросили вызов Голливуду, нужна правда, реализм. Я знаю жизнь Америки изнутри. Любой вопрос.
Феллини. Извините, кто вы по профессии?
Серенелла. Мои сказали, что вы определяете профессию по лицу.
Феллини. Вдруг не угадаю, боюсь обидеть.
Серенелла. Не были бы вы итальянцем! Логично. Я ; мафиозо.
Феллини. Шутите?
Серенелла. Нисколько. Самый что ни есть. Имею две гостиницы в Лас-Вегасе. Пять долларов было в кармане, когда ступил на землю свободы и демократии. Верите?
Феллини. Верю.
Серенелла. Не страшно?
Феллини. От чего?
Серенелла. Все-таки… домыслы, слухи, страхи, убийства ; это сопутствующие нам слова.
Феллини. Я впервые так близко общаюсь с человеком, который назвался мафиозо.
Серенелла. Я и есть мафиозо.
Феллини. Можно поинтересоваться?
Серенелла. О чем угодно…
Феллини. Это… вам приходилось убивать?

Пауза.
Серенелла снял перчатку, погладил Феллини по голове.

Серенелла. Дружище, и ты в плену оговоров. Мафиози не убивают, они наказывают за нарушение законов и правил ведения бизнеса. Я не кровожаден. Живи сам и дай жить другому. Ужин я заказал: спагетти и ризотто.
Феллини. О, только не это. Хочу попробовать местную кухню.
Серенелла. Как будет угодно. Мой живот тебя не пугает? Это на местной кухне…
Феллини. Его ты растил сорок лет. А я за два месяца, думаю, не превращусь в борца сумо.
Серенелла. Твое желание для меня закон.

Зазвонил телефон.

Феллини. Извини.
Серенелла. Ты извини. Я рядом.

Серенелла выходит.

Феллини. Алло. Джульетта? Что случилось?
Мазина (в луче света). Ничего. Просто иногда ты звонил по два-три раза на день.
Феллини. Голова кругом, это что-то… Ты не представляешь: Нью-Йорк необъятный корабль, парящий в космосе. У него нет корней, глубины. Все города мира сплавлены в одну декорацию. Я понял одну истину: одно дело жить, переживать, другое ; рассказать об этом.
Мазина. Чем ты занят?
Феллини. Жду ужин. В голове пусто. Ни одной идеи, мысли. Что-то гнетет душу, но не знаю что.
Мазина. Только не говори, что соскучился по дому. Не поверю.
Феллини. Ты не была на даче в Фреджене?
Мазина. Будто ты не знаешь, что я там одна не могу быть.
Феллини. Знаю, просто спросил. Что нового?
Мазина. Твой любимы композитор Нино Рота болен.
Феллини. Какая жалость! Что-то серьезное?
Мазина. Слабость. Со мной не откровенничает. Тонино Гуэра привез из России молодую жену.

Пауза.

Феллини. Фантастика! Она говорит на итальянском?
Мазина. По-моему, нет.
Феллини. Сюжет для Рози.
Мазина. Что еще? Тарковский эмигрировал из СССР.
Феллини. Жаль. По-моему, здесь без русской почвы ему будет тяжело, если невозможно будет повторить «Андрея Рублева».
Мазина. Все его подбадривают, жалеют. Ищет продюсера для «Гамлета». Что тебя еще интересует?
Феллини. Все. Что у тебя за окном?
Мазина. Дождь.
Феллини. И у меня дождь. Протяни из окна ладонь, а я сделаю тоже самое. (Оба протягивают руки.) Нас любит дождь.
Мазина. Фантазер.
Феллини. У тебя капли теплые?
Мазина. Да.
Феллини. А у меня холодные.
Мазина. У тебя вечерний дождь, а у меня дневной.
Феллини. Нет. Другое. Это он несет тебе через Атлантику мое тепло.
Мазина. Давай поиграем в детский сад.
Феллини. Это реально. Силой мысли.
Мазина. Это завязка нового фильма. Только роли будут отданы другим: Кардинале, Эмме, Аннете.
Феллини. Их время ушло. У нас с тобой еще будет фильм. Но еще не время.
Мазина. Ты ждешь, когда я окончательно превращусь в старуху…
Феллини. Ошибаешься. О чем ты думаешь?
Мазина. О деньгах: получил ли ты аванс?
Феллини. Они расчетливые и жадноватые. Мне необходимо убедительно заявить идею и предоставить основные узлы сюжета. Голова пуста, как горшок. Мы на одни и те же вещи смотрим по-разному. Наши продюсеры меня не разыскивали?
Мазина. Нет. Де Лаурентис звонил из Таиланда. О кино ни слова.
Феллини. Это у него такой подход. Он ревнует меня к американским продюсерам.
Мазина. У тебя осип голос. Ты не простыл?
Феллини. Нет. Тоска. Один индийский маг реинкарнировал меня у себя в саду. Говорит, мило побеседовали. Я попрошу, чтобы он навестил тебя.
Мазина. Я не верю экстрасенсам.
Феллини. Я вполне серьезно. Для него не существует пространства.
Мазина. Не дури мне голову. Пусть тогда он прилетит вместе с тобой.
Феллини. Вот ты и поверила. Готовься. Спокойной ночи, мой дорогой человек.
Мазина. Со снотворным, может, и будет спокойной, если твой маг не побеспокоит.
Феллини. Целую. Жди мага. Если чего-то желаешь, оно сбывается.

Затемнение.


Картина пятая

Музыка из кинофильма «81/2» «Танец Сорогины». В номер Феллини входит молодая негритянка и Серенелла. Негритянка катит тележку, на которой стоят вино и ваза с фруктами. Феллини удивлен.

Серенелла. Дотторе, это я! И не один. Сюрприз! Dance, dance. (Негритянка танцует.) Stop! Go! (Негритянка выходит.) Вино итальянское (разливает вино в бокалы). Что-то в этих негритянках кроме выпуклой попки есть. Шарм. Говорят, вы знаток женщин.
Феллини. Каждая женщина наделена своим шармом.
Серенелла. Тайну женщины знает только зеркало, и то не всю. У меня так было: секс, и шагом марш на кухню, к детям. О чем с ними говорить после секса, не могу понять.
Феллини. Мужчине приятно, когда рядом с ним красивая женщина.
Серенелла. Если она не твоя, какая же это радость. Я был женат трижды. Двоим я изменил, одна мне изменила.
Феллини. И ты ее?..
Серенелла. Боже упаси. Женщину убивать грех. Я забрал детей, а ее отправил на Аляску. Сказал, чтобы она не попадалась мне на глаза. Выпьем за тебя. Не каждый в Америке имеет счастье выпить бокал вина с самим Феллини.

Выпивают.

Феллини. Я не дегустатор, но чувствуется — вино классное.
Серенелла. Оставайтесь здесь, в Америке. У нас эти… (достает листок бумаги, читает) Полански и Форман прижились.
Феллини. Я знаю, но они евреи, выходцы из культурной центральноевропейской психологической среды, которая их приучила становиться коренными жителями, чем сами аборигены. Они талантливо впитывают чужую культуру. А я весь в Италии. Тело тут, а эмоции там.
Серенелла. Я так и думал. Снимите фильме о Цезаре, который разбил малыми силами галлов. Он, как сказал мне один историк, был великим понтификом.
Феллини. Значит, был одним из первых режиссеров, отвечал за ритуалы.
Серенелла. Видать, тоже баба погубила. А у тебя какая супруга?
Феллини. Когда она меня меньше любит, то я ее больше люблю. Когда я ее меньше люблю, она меня больше любит.
Серенелла. Про Цезаря было бы хорошо. Нам не хватает героев. Хлюпики одни на экране. Американцы умеют делать исторические фильмы. У тебя, интересно, как это получится?
Феллини. Что именно?
Серенелла. Кино. Как в жизни. Всему веришь. Система есть?
Феллини. Никакой системы. Лично я переношу сон в реальность, а реальность в сон, и получается жизнь.
Серенелла. Не… Тайна. И мое лицо подходит? И я мог бы сняться?
Феллини. Почему бы нет.
Серенелла. Конечно в роли мафиозо.
Феллини. Не обязательно. Лицо… чистильщика обуви.
Серенелла. Ай, нет. Кого-нибудь из власти.
Феллини. Все возможно.
Серенелла. Тебе скучно, я замечаю.
Феллини. Безделье утомляет. В Риме я мог покормить бездомных собак у павильона № 5 на студии Чинечитта.
Серенелла. А вот я, когда заедает тоска, начинаю перебирать в памяти имена и фигуры женщин, которые увильнули от секса со мной. Злость нападает, сразу начинаю что-нибудь активно делать, разыскивать их бессмысленно. Ушло мое время. Вижу, я тебе надоел. Отдохни. Я буду рядом. Сегодня у нас две деловые встречи. Я заказал спагетти «а-ля шуэ-шуэ» по-неаполитански., а может, махнем на бокс. Классный бой профи — одно удовольствие.
Феллини. Спасибо. Я всегда почему-то жалею побежденного.
Серенелла. У итальянцев в душе азарт победы.
Феллини. А я жалею. Не пойду. Спасибо…

Серенелла выходит.

Затемнение.


Картина шестая

Отель. Шум ветра. Из глубины сцены выходят мать и отец Феллини.

Феллини. Мама… Отец…
Мать Феллини. Сынок, мой любимый, где ты?
Феллини. В Америке.
Отец Феллини. У-у-у! Здорово! Адвокат?
Феллини. Режиссер кино. Не выполнил твое желание, не стал адвокатом.
Мать Феллини. Не сердись на него, отец. Было бы ему хорошо.
Отец Феллини. Адвокаты всегда при деньгах.
Мать Феллини. Как ты тут?
Феллини. Как глухонемой, как птица в клетке.
Отец Феллини. О-о-о. Это же Америка, мечта итальянцев.
Феллини. У всех мечты разные.
Отец Феллини. И что твое кино дает? Ты разбогател?
Феллини. Богат. Мне кажется, нет ни начала, ни конца, а есть жажда жизни. Кино — божественный способ рассказать о жизни, конкурировать с Богом.
Мать Феллини. И хорошо. Когда тебе хорошо, и мы спокойны. Ты в своем «Амаркорде» очень трогательно и верно передал мой уход. Болезнь съела мои силы, и я свое кольцо снимала и надевала с одного пальца на другой, на тот, на котором оно еще держалось. За катафалком шли сироты из католического приюта. Больше всего на свете я любила детей. Прости, я виновата, когда за провинность ударила тебя по лицу в присутствии учителя.
Феллини. Мама, ты прости, я был груб, у меня было мало любви. В детстве мы не ценим родителей…
Мать Феллини. Говорят, ты Бога критикуешь?
Феллини. Нет. Иногда кажется, что слегка иронизирую над служителями церкви, кардиналом.
Отец Феллини. Вот этого не надо. Никто не любит критику.
Феллини. Я религиозен. Мне нравится католическая религия, церемонии, иногда мрачные песнопения. Мифы всех цивилизаций говорят нам о страхе перед богами. Страх непознанного есть больше всего от смерти, ее магической неизвестности.
Мать Феллини. Хорошо, что бы хотя бы думаешь о Боге, если не молишься каждый день.
Феллини. Церковь заказала и дала миру много шедевров, как же ее не уважать. Я всю жизнь жду от вас какого-нибудь знака. А что там, за чертой? Моя фантазия бессильна.
Отец Феллини. И мы бессильны что-нибудь тебе сказать.
Мать Феллини. Когда нет вины перед Богом, тогда ты будешь счастлив.
Отец Феллини. Надо было бы идти в адвокаты. Деньги лучше славы.

Мать и отец выходят.
Они пришли в белых одеждах, а когда уходили и повернулись к сыну спиной, одежды были черного цвета.

Затемнение.


Картина седьмая

Феллини у зеркала. Рукой проводит по слегка одутловатым щекам. Набирает номер телефона. Звонит в Рим. На другом конце провода Джованни Гриццини.

Феллини. Джованни, доброе утро.
Гриццини. Какое утро, Федерико, у нас три часа ночи.
Феллини. Извини, забыл о разнице во времени. Поговорим или будешь спать?
Гриццини. Какое уже спать (закуривает). Поговорим. Как идеи?
Феллини. Идей хватает, Но все на чужом языке. С переводчиком уходит естественность поведения, сразу прет официоз, нет скрытых нюансов.
Гриццини. Магического реализма…
Феллини. Вот именно. Мне нужен родной язык. Даже если рядом со мной милый дедушка, приставленный ко мне продюсерами, итальянец. Кстати, живой мафиозо.
Гриццини. Ого!
Феллини. И он не приближает меня к Америке, не заменит Италию. У меня к тебе, дружище, просьба. Пойди утром на улицу Кола ди Риенцо и купи у милой продавщицы вечернюю газету.
Гриццини. В смысле, пишут ли о тебе, не забыли?
Феллини. Наоборот. Просто купи и скажи: «Это для господина Феллини». Если она спросит: «Где он? Может, заболел?» Ответь: «Скоро будет».
Гриццини. Хорошо. И у меня к тебе просьба. Книга продвигается, наше интервью будет бомбой, как когда-то твоя «Дорога» для французов. Давай все выстроим в монолог. Я включаю магнитофон. Что ты любишь, и что нет?
Феллини. Ты не уснешь?
Гриццини. Нет.
Феллини. Подожди, я закрою окно. Какие-то собаки воют. Наберись терпения и слушай. Многое идет с детства.

Звучит музыка из кинофильма «Амаркорд».

Феллини. Я не люблю: светские приемы, требуху, интервью, круглые столы, давать автографы, улиток, путешествовать, стоять в очереди, горы, лодки, музыку в ресторане, выключенное радио, анекдоты, балет, футбольных болельщиков, рождественские елки, сыр «Рокфор», церемонии вручения премий, Брехта и разговоры о нем. Официальные беседы, устриц, когда спрашивают моего мнения, викторины, театральные премьеры, чай, икру, фильмы молодых, темперамент, вопросы, красивые пейзажи, политические и исторические фильмы, окна без ставен, кетчуп.
Я люблю: вокзалы, Маттиса, аэропорт, ризотто, дубы, Россини, розы, тигров; ждать, придя на свидание, в надежде, что тот, кого ждешь, не придет, даже если это очень красивая девушка;, места, где я не был, Пьеро делла Франческа, все прекрасное, что видит красивая женщина, Гомера, сентябрь, мороженое с орехами, черешню, женские толстые зады на седлах велосипедов. Поезд, кокеров и вообще собак, аромат сена, запах сырой земли, зимнее море, кипарисы, молчаливых людей, Джеймса Бонда, безлюдные рестораны, жалкий вид, пустые церкви, Ариосто, звон колоколов, Болонью, Венецию, всю Италию, Диккенса, Джека Лондона, жареные каштаны, метрополитен, ездить в автобусе, пробуждаться ото сна; Вену, в которой я никогда не был, писчебумажные магазины, карандаши, горький шоколад, секреты, ночь, рассвет. Достаточно, дружище?
Гриццини. Слушал бы и слушал. Такая импровизация. Удивил.
Феллини. Приятно, что тебе понравилось.
Гриццини. Как замысел «Масторны»? Что это? Кто это? О ком это? Она талантливая женщина, символ, мужчина?
Феллини. Что-то неуловимое, как день, который убегает от тебя навсегда. Может, это будет о тайне любви и страхе приближающейся старости и смерти…
Гриццини. Уверен, это будет новый Феллини.
Феллини. Не ставлю идею поразить мир… Рассказываю о человеке объемно. Будем расставаться? Спокойной ночи.
Гриццини. Уже светает. Как ты говоришь: люблю рассвет. И я его люблю. Будь здоров.

Феллини положил трубку. За окном вой собак.

Феллини. С ума сойти. Чего они воют?

Входит Серенелла. В руках держит пакет с мясом. У пиджака оторван рукав.

Серенелла. Дотторе дорогой, пожалей меня. Я думал, вы догадаетесь. Мои люди всю ночь искали бездомных собак. Проклятые псы под окном ждут, чтобы ты их покормил. Это голодная стая чуть не оттяпала мне руку. Нет, что ни говори, у нас в Италии собаки спокойнее.
Феллини. Ты оригинал, Серенелла. Это лучший подарок в Америке.
Серенелла. Я счастлив, что тебе понравилась моя идея. У тебя улучшилось настроение.
Феллини. Пойдем кормить.
Серенелла. Нет уж, с меня хватит. Там мои люди тебе помогут. Вот мясо и кости.

Феллини берет пакет и выходит.

Затемнение.


Картина восьмая

Дом Феллини в Риме. Комната Джульетты. Ночь. Странные звуки. Мелодия из кинофильма «Джульетта и духи». Входит индийский маг в сопровождении двух ассистенток. Берет Джульетту за руку и выводит на середину комнаты. Ассистентки ходят по комнате с благовониями. Дают Джульетте кувшин с водой и предлагают ей вылить воду с тазик. Маг в это время извергает изо рта огонь. Джульетте завязывают глаза повязкой. Ассистентки сопровождают Феллини, у него тоже на глазах повязка. Его подводят к Джульетте. Маг соединяет их руки.

Джульетта. Я узнала тебя. Твои руки.
Феллини. И я узнал тебя по дыханию.
Джульетта. Где мы?
Феллини. В гостях у индийского мага.
Джульетта. Только бы не предсказывал будущего. Хотя, хочется узнать, что там, впереди… Боюсь предсказаний.
Феллини. Это тайна. Мы ведь когда-то ходили к экстрасенсам.
Джульетта. Женщины хотят конкретности. В «Городе женщин» ты всех изобразил фуриями. Все считают, что ты изобразил героя, который ищет идеал. Герой изощренный бабник, который уже не может быть с одной и ему страшно терять всех. Они должны быть постоянно в его орбите.

Ассистентки уводят Феллини. Маг берет фату и надевает ее на голову Джульетты.

Джульетта. Фата? У меня тогда не было ни фаты, ни подвенечного платья.

Маг подводит Джульетту к зеркалу. Снимает с глаз повязку. Маг и ассистентки выходят. Входит Феллини. На его глазах по прежнему повязка.

Джульетта. Ужас. Ужас. Господи, что с нами делает время. Уничтожена моя молодость. Ты больше никогда не будешь снимать меня.
Феллини. И я, и Марчелло, все постарели. Я найду для вас сценарий.
Джульетта. Не клянись. Иногда ты забываешь об обещаниях.
Феллини. Это буду помнить.
Джульетта. Старость, старость… Она приходит внезапно и почему-то первый удар наносит по женщинам.

Феллини выходит. Входит маг. Джульетта отдает ему фату.

Джульетта. Что говорят твои духи? Я готова выслушать.
Маг. Я скажу, но ты об этом утром забудешь. Тебе интересно: когда?
Джульетта. Угадал.
Маг. С ним случится инсульт после семидесяти. Ты будешь рядом, но почувствуешь себя плохо. Обследование выявит рак легких. Он уйдет первым, через несколько месяцев уйдешь и ты.

Телефонный звонок. Маг уходит. В луче света Джульетта. Она берет трубку.

Джульетта. Алло. Кто это?
Феллини (в луче света). Я, милая.
Джульетта. С ума сошел. Три часа ночи.
Феллини. Извини. У меня неспокойно на душе.
Джульетта. Почему?
Феллини. Не знаю. Ты говорила, что Нино Рота хворает. Как он?
Джульетта. Не звонил.
Феллини. Позвони ты. Магнитофон рядом? Включи мне мелодию из «Ночей Кабирии».
Джульетта. А днем ее нельзя послушать?
Феллини. Прошу.
Джульетта. Сумасшедший, что говорить.

Джульетта включает магнитофон. Звучит музыка.

Джульетта. Нам никогда, дорогой, не вернуть успех «Кабирии», старость перечеркивает все. И музыка жестока, она наполняет человека тоской и сожалением о прошлом.

Затемнение.


Картина девятая

Небольшой просмотровый зал. Посередине антикварное кресло, похожее на трон. У кресла Феллини, рядом падре Арпа. Феллини заметно волнуется.

Падре Арпа. Синьор Феллини, будьте спокойнее. Зная ваше удивительное воображение, вы уже нафантазировали и реакцию на фильм кардинала, его возможную критику. Он человек мудрый, хотя и в преклонном возрасте, может претендовать и на папский престол. Он не возражает, чтобы вы вместе с ним посмотрели «Ночи Кабирии».
Феллини. Когда цензура, падре Арпа, запретила мой фильм, волей-неволей ищешь все возможности, чтобы спасти его. Могут сжечь негатив и все… конец. Меня уже обвиняют, что я плету закулисные интриги.
Падре Арпа. Сколько людей, столько мнений. Очевидно, многие коллеги вам завидуют.
Феллини. Пусть все же кардинал посмотрит фильм один. Мое присутствие может отвлекать его.
Падре Арпа Вам приписывают пессимизм, который присущ всем вашим фильмам. Мол, идея, как жизнь, не имеет смысла. Мы, церковь, утверждаем обратное, что с верой в сердце она имеет смысл. Чтобы встретиться с Богом человек должен стремиться к совершенству.
Феллини. Формула пессимизма, которую мне приписывают, не совсем верна. Я сентиментален и меланхоличен. Мой пессимизм в невозможности понять космос человека, мой оптимизм ; гимну жизни, радости от сознания, что ты не одинок.
Падре Арпа. Он подъехал.

Падре Арпа выходит. Через некоторое время возвращается с кардиналом и своим прислужником. Падре приглашает жестом кардинала сесть в кресло.

Кардинал. Синьор Феллини.
Феллини. Я, ваше высокопреосвященство.
Кардинал. Вы верите в Бога?
Феллини. Как итальянец, признаю и, преодолевая соблазны физических доказательств его существования, духовно приближаюсь к пониманию его присутствия в мире.
Кардинал. В ваших фильмах, говорят, нет разговоров о Христе, цитат из Евангелия.
Феллини. Мои герои в поиске опоры, это не я… это все герои. Я люблю слова Христа: «Если не будете как дети, не войдете в царствие небесное».
Кардинал. Понимаю. Безбожье разрушает духовную сущность человека. Боюсь, что через десять-двадцать лет при такой вседозволенной свободе, костелы могут опустеть. Вы женаты?
Феллини. Да.
Кардинал. Это хорошо. Женатый человек лучше понимает и защищает семейные ценности. Показывайте ваш фильм. Ничего о нем говорить не надо. Экран все расскажет.

Гаснет свет. Феллини выходит из зала. Закуривает. Слышны обрывки диалогов. Музыка. Сцена унижения Кабирии, в которой она просит убить ее.
К Феллини подходит Джульетта. Нежно гладит его по руке и уходит.
Включается свет. Феллини рядом с кардиналом.

Кардинал. Бедная Кабирия, мы должны для нее что-нибудь сделать. Все же как много от нас скрывают прихожане на исповеди. Бедная Кабирия…

Падре Арпа жестом показал свою поддержку Феллини.

Кардинал. В нем есть одна сцена… (Феллини насторожился.) С этим странным человеком… филантропом, который разъезжает по ночному Риму, и отыскивая бедняков, раздает им еду и одежду.
Феллини. Да, ваше высокопреосвященство, это я подсмотрел в жизни.

Пауза.

Кардинал. Как-то она не к месту. Слишком вычурно.
Феллини. Я серьезно подумаю над вашим замечанием, ваше высокопреосвященство.
Кардинал (встает с кресла, ему помогает прислужник). Бедная Кабирия. Надо, надо что-то делать.

Кардинал, прислужник и падре Арпа выходят. Вскоре Арпа возвращается.

Падре Арпа. Поздравляю, картина спасена. Католическая пресса не будет иронизировать. Вот только филантроп.
Феллини. Для спасения фильма сцену человека с мешком вырежу.
Падре Арпа. Правильно. И без нее фильм потрясает правдой. И никакой деформации действительности, которую тебе приписывают. Есть укрупненные проблемы и мы должны принять право художника и сострадать героине.
Феллини. Спасибо за помощь, падре Арпа.
Падре Арпа. Благодарите Бога, синьор Феллини, на него уповаем. Храни вас Господь.

Падре Арпа выходит.
Затемнение.


Картина десятая

Аэропорт в Риме. Зал ожидания. Шум самолета. Несколько сонных журналистов с фотоаппаратами. Молодая поклонница режиссера с букетом.

Антонио. Приехали в такую рань и бессмысленно торчим.
Гриццини. На Чинечитта прошел слух, что он сегодня прилетает.
Антонио. Этот выдумщик сам и пустил слух. Америка не отпустит. Нужны деньги, а деньги там. Там мировые воротилы: Рокфеллеры и Морганы.
Молодая поклонница режиссера. Извините, еще будет рейс из Штатов?
Антонио. Все на табло.
Гриццини. Ждем.
Молодая поклонница режиссера. Вы тоже встречаете господина Феллини?
Гриццини. Его.
Молодая поклонница режиссера. Ах, как я мечтаю получить от такого человека автограф.
Антонио. Давайте я за него поставлю автограф. Вас что накормит его автограф? Ищите работу, не бездельничайте. Эта мода на хиппи разрушает сознание юных. Никто не хочет работать. С террористами весь этот ужас…
Молодая поклонница режиссера. Зачем вы так? Я работаю официанткой в кафе. Взяла выходной.
Гриццини. Извините его. До обеда он всегда не в духе.
Антонио. Не прилетит. Надо же будоражить общество, подбрасывать интригу. Все, о чем он снимает — аттракционы, шаржи, и все в конечном счете сводится к отношениям мужчин и женщин. Где острые проблемы общества, которые требуют осмысления и в кинематографе.
Гриццини. Разве это минус — занимательно рассказать о природе мужчины и женщины. Он не политик.
Антонио. Это далеко от жизни. Это выдумки. Недавно прочел сценарий моего друга Этторе Сколы «Безобразные, злые, грязные». Это новое слово. Реализм с острыми социальными проблемами. Этнос мельчает, разрушается мораль и общепринятые ценности. Кризис власти. Посмешище Европы, каждые полгода меняем премьер-министра.
Гриццини. Скола талантлив. Но, как говорит Мао Цзэдун: «Пусть цветет сто роз и уживается сто школ». Среди художников нет конкуренции, у каждого свой взгляд на мир и человека. Картины Ренуара двадцать лет не признавали, а сейчас они стоят миллионы долларов.

Шум самолета. Все оживились. Входит молодой корреспондент.

Молодой корреспондент. Господа, я не опоздал? Говорят, прилетает Феллини.
Гриццини. Не опоздал, не опоздал.
Антонио. Не будет его. Почувствовал вкус американской жизни. Наехали фискальные службы. Боюсь, придется продавать им квартиру.
Гриццини. Все-то ты знаешь. Это достоверно?
Антонио. Уж мне поверь. У меня дядя в департаменте города.

Голос диктора: «Прибыл рейс № 2019 из Нью-Йорка». В глубине сцены проходят пассажиры.

Антонио. Ну и где он?
Гриццини. Непонятно. Вроде планировал.
Антонио. Через пару лет.
Гриццини. Антонио, наблюдаю за тобой с университета. Язвишь постоянно и по любому поводу. Всем ты недоволен. Признайся, твой сценарий когда-то Феллини отклонил, и ты мстишь ему сарказмом.
Антонио. Я не замыкаюсь на себе. Посмотрел я его «Рим». Кроме фресок, которые разрушаются во время строительства метро, ничего в памяти не осталось. Я не эгоцентрист. Меня волнует судьба моей родины. Господин мэр, он сейчас на пенсии, до сих пор не может простить Феллини, что тот в «Ночах Кабирии» местом сборища проституток и бомжей выбрал Археологическую аллею, которую мэр реставрировал. Это наплевательское отношение к нашей великой истории!
Гриццини. А я и не обратил на это внимание.
Антонио. А стоило бы.
Молодая поклонница режиссера. Он не прилетел.
Антонио. Чего и стоило ожидать. Идите домой.

Молодая поклонница режиссера уходит.

Антонио. И нам пора. Я как всегда, мой друг Джованни, прав. Он останется там. Боюсь, что теперь уже навсегда.

Затемнение.


Картина одиннадцатая

Отель в Америке. Феллини в номере один. Входит Серенелла с вентилятором.

Серенелла. Хоть итальянца жарой не испугаешь, не помешает.
Феллини. От него у меня першит в горле.
Серенелла. А ты не злоупотребляй. Я во Флориде не могу жить, не мое. Продюсеры интересуются твоим настроением. Месяц прошел. Намекают так деликатно: может, ему женщины не хватает? Я говорю: не пишет ничего. Все в голове.
Феллини. Был такой случай с одним великим ученым. Он приходил утром в лабораторию и интересовался у сотрудника, чем он занимается. «Работаю», ; отвечал тот. В обед задает тот же вопрос и получает такой же ответ. Вечером опять спрашивает, ответ ; работаю. Тогда ученый и говорит: «Хорошо, но когда ты думаешь?»
Серенелла. Это точно. Я люблю все обмозговать до костей. Это у меня от отца. Он был бухгалтером, все просчитывал. Мы переехали в Рим, жили рядом с писателем, дай бог памяти, Пира… Пиранделло.
Феллини. Луиджи.
Серенелла. Именно. Странная семья. Жена его ; красивая женщина, мне рассказывал отец, будто бы тронулась умом. И что ты думаешь, он, Пиранделло этот, в приют для психов ее не сдал. Не оставил одну. Жил лет, может, двадцать под одной крышей с тронутой. Чудак. Она же непредсказуема. Можно ожидать чего угодно.
Феллини. Благородный человек.
Серенелла. Наши земляки-эмигранты хотят пригласить тебя в гости.
Феллини. В другой раз. Устал и физически, и морально. Безделье дома переносится легче.
Серенелла. Как будет угодно. Вот еще что: может случиться, что я отлучусь по делам, а ты уедешь. Вот тебе записка для моего друга из Рима. Его как неблагонадежного выслали из Штатов. Святой человек. Поцелуй его за меня. Может, и поможет. Не знаю. Остались ли у него большие деньги, может, уговоришь дать на фильм.
Феллини (берет записку). Попробую найти.
Серенелла. Тут и адрес.
Феллини. Почему бы и нет?
Серенелла. Пока не прощаемся. Хороший ты малый.
Феллини. До встречи.

Серенелла выходит. Феллини включает вентилятор, затем выключает. И так несколько раз щелкает выключателем. Набирает номер телефона.

Феллини. Алло. Джульетта, который час?
Джульетта. Я еще не сплю. Восемь вечера.
Феллини. Это я.
Джульетта. А это я.
Феллини. Слышу.
Джульетта. И я слышу. Ты проверяешь давление?
Феллини. Не стану юлить, не проверяю.
Джульетта. Напрасно. Ты своей силой духа прислал мне в сон индийского мага.
Феллини. Он большой оригинал. И что?
Джульетта. Во сне он мне открыл тайну, не помню всего, но мужу, говорит, надо опасаться гипертонии.
Феллини. Не сказал, сколько нам отмерено?
Джульетта. Нет.
Феллини. И на том спасибо.
Джульетта. Сон неприятный.
Феллини. Я соскучился по тебе, веришь?
Джульетта. Верю, потому что и я скучаю.
Феллини. Знаешь, заметил особенность моего отношения к тебе. Когда ты рядом ; мало ощущаю необходимость твоего присутствия, когда ты далеко ; очень нуждаюсь в тебе.
Джульетта. Приятно слышать.
Феллини. Открою тебе секрет: есть идея нового фильма «Джинджер и Фред», где главные роли отдаю тебе и Марчелло.
Джульетта. О чем?
Феллини. О том, что былую славу вернуть нельзя, но и сдаваться не стоит. Жизнь прекрасна в любом возрасте. Они танцоры-степисты. Их приглашают на телевидение, когда они сами уже немного забыли друг друга, станцевать, как в былые времена их славы.
Джульетта. Ты думаешь, зрителю будет интересно смотреть два часа на танцы?
Феллини. Они будут смотреть на твои и Марчелло глаза. Это простые и добрые люди, которых не испортила слава и не разрушила радость жизни. Ты не одобряешь?
Джульетта. Рада, что твоя депрессия проходит. Идея овладевает тобой и это хорошо. Но подумай и о здоровье.
Феллини. В контракте у меня есть спасительный пункт: право прервать контракт без объяснения причин.
Джульетта. А деньги? Расходы?
Феллини. Никаких денежных обязательств.
Джульетта. Будь осторожен. Американцы не привыкли проигрывать, если в дело вложены деньги.
Феллини. Мои продюсеры милые ребята.
Джульетта. Ты же говорил, что с тобой рядом мафиозо.
Феллини. И он милый человек.
Джульетта. До первого выстрела.
Феллини. Остроумно. Но он действительно милый человек.
Джульетта. «Джинджер и Фред» ; это неплохая может быть перспектива, но деньги нам нужны сейчас.
Феллини. Знаю. Это и не выходит из головы. Буду звонить. Пока.
Джульетта. До свидания. Помни о здоровье.

Видение Джульетты. На экране танцуют она и Марчелло Мастроянни.
Затемнение.

Картина двенадцатая

В лучах света Гриццини и Антонио с газетой.

Антонио. Джованни, чем голову забиваешь?
Гриццини. Да вот получил письмо от Феллини. (В руках держит письмо.)
Антонио. Не его надо читать. Ты лучше газету прочти. Сколько лет прошло, а споры вокруг его фильма «Сладкая жизнь» не утихают. Не желает общество смириться с его субъективным взглядом на итальянцев.
Гриццини. Раз споры не утихают, значит, задело всех за живое. Весь мир в восторге от его фильмов. А ты все ищешь повод придраться, неважно к чему…
Антонио. Согласись, что его «Репетиция оркестра», которую даже редко крутят по телевидению, скучнейшая тягомотина. Я засыпаю на первых двадцати минутах.
Гриццини. Возможно, не самый кассовый. Знаешь, иногда его неудача выше по уровня удач некоторых, считающих себя великими.
Антонио. Ты меня не переубедишь.
Гриццини. Есть свобода выбора.
Антонио. И что он пишет? Что собирается снимать на этот раз?
Гриццини. Фильм «Город женщин».
Антонио. Я это предчувствовал. Вокруг бабы, а посередине — сексуально озабоченный бездельник… Кого он видит в главной роли? Марчелло Мастроянни конечно. Я угадал?
Гриццини. Сомневается, как всегда.
Антонио. Возьмет его. Этот красавчик спасает его занудность. Мир погряз в сексе и деньгах… Скучно. Бедных полно, терроризм — прямо у нас под окнами, голод, предержащие власть богатеют… Никому не интересен человек труда, подавай развлечения. Куда катимся?
Гриццини. Каждый художник исследует то, что его волнует. У Феллини свои темы, свои образы. Он по-своему оригинально ищет тайну человека. Он всегда — при его грусти и печали — оптимист.
Антонио. Да ладно. Оставайся при своем мнении. Он и от жены сбежал.
Гриццини. Тебе так хочется. Даже не снимая ее в фильме, он всегда просил присутствовать супругу на съемках. Ангел-хранитель. «Сладкая женщина» — это жизнь, которую нам проповедуют глянцевые журналы, постоянные показы роскоши, празднеств, персоны, которые сами себя хвалят и награждают.
Антонио. Что он пишет о Мастроянни?
Гриццини (зачитывает письмо). О Марчелло. Дорогой, талантливый, преданный и милый друг. Мы с Марчелло видимся очень редко, почти совсем не видимся, это одна из причин нашей дружбы, которая ничего не требует, не обязывает, не устанавливает границу. Мы даже не говорим о будущей роли… Изредка так… Сидим, молчим. Нас роднит творческая связь. Понимаем друг друга по взгляду, полуслову.
Антонио. Экстрасенсы. Сидят, молчат… Как это?
Гриццини. Я и сам удивляюсь.
Антонио. Все не так, как у людей.

Антонио выходит. Гриццини некоторое время один. Достает усы, приклеивает их, и вот он уже Марчелло. Садиться в кресло. Рядом — Феллини.
Пауза.

Гриццини. Как название фильма?
Феллини. «Город женщин».

Пауза.

Гриццини. Замысел давно?
Феллини. Недавно. По дороге на нашу встречу.
Гриццини. Кредо актеров — кто снимается у Феллини, автоматически входит в историю мирового кино.
Феллини. Чьи слова?
Гриццини. По дороге сюда придумал.
Феллини. Мерси.

Пауза.

Гриццини. Но герой будет искать ее.
Феллини. Естественно. И убегать. Я люблю ждать на свидание женщину с надеждой, что она не придет.

Мимо проходит эффектно одетая дама.

Гриццини. Красивая, бестия.
Феллини. Не то слово.

Пауза.

Феллини. Пока вижу ее… машину… горы…

Пауза.

Гриццини. Она спускается к нему с горы, он ждет в машине. И вдруг уезжает перед ее носом.

Пауза.

Феллини. У тебя секс сегодня был?
Гриццини. Нет.
Феллини. Пропащий день. Она поднимается в гору. Он за ней. Надо удержать.
Гриццини. Пожалей меня… Будет одышка. Уже не те годы. Давай пусть она все же спускается вниз.
Феллини. Не знаю. Тянет вверх.
Гриццини. Он хочет, чтобы все его любили.
Феллини. Именно. Хочет, чтобы все его любили, а сам никого не любит. Вот это и будем играть. Очарование и раздосадование.

Пауза.

Гриццини. Только умоляю… пусть она все же спускается с горы.
Феллини. Мы тебя будем тащить тросом.

Смех.

Гриццини. Самое главное, чтобы этим тросом что-то главное не оторвали.

Смех.

Затемнение.


Картина тринадцатая

Номер в отеле. Вечер. Феллини набирает номер телефона.

Феллини. Добрый день, можно пригласить к телефону господина Франко? Это его давний знакомый.
Франко (в луче света). Ну, я Франко. Слушаю.
Феллини. Привет, дружище. Бьюсь об заклад, никогда не узнаешь, кто тебе звонит.
Франко. Мало ли сейчас сумасшедших. Надеюсь, не из банка по кредитам и не террорист из какой-нибудь бригады. Если ты мой дальний родственник и таким методом заигрываешь, чтобы потом… сразу скажу: я никому никогда денег не одалживаю. У меня своих ртов хватает ; дети, внуки ; всем дай.
Феллини. Узнаю тембр твоего голоса. Это Федерико.
Франко. Какой Федерико?
Феллини. Тот самый, из тридцатых годов, твой одноклассник Феллини.
Франко (после паузы). Не пудри мне мозги. Стал бы тот Феллини мне звонить. С какого бодуна? Я ему не нужен был почти пятьдесят лет.
Феллини. Франко, я действительно виноват. Когда не спокойно на душе, у всех ищешь спасения. Но это я…
Франко. Не узнаю, ну убей меня.
Феллини. Я, Франко, я. Хочешь пароль? Полусумасшедшая Сарогина на берегу моря, ты приближался к ней ближе нас, остальных.
Франко. Помню. Откуда ты? Из того света?
Феллини. Рано еще, друг. Из Америки.
Франко. Ого, занесло куда. Ты же вроде хорошо в Риме устроился.
Феллини. Так получилось. Предлагают снять фильм об Америке.
Франко. Соглашайся. Там хорошо платят.
Феллини. Не очень-то тут разгонишься. На дурочка не пройдет. У тебя по-прежнему на левом мизинце длинный ноготь?
Франко. И это помнишь. Был. Ну и память у тебя. Кстати, твой портрет висит у нас в кинотеатре «Фульгор» над кассой. А мизинец с ногтем я, брат, потерял. Оттяпали мне руку в России на восточном фронте.
Феллини. Как?
Франко. Как… Ампутировали руку после ранения под Сталинградом. Но ничего, свыкся. Протез государство поставило, неплохую пенсию начислили. На остальное протезов не потребовалось: четверо детей и пятеро внуков.
Феллини. Поздравляю.
Франко. С чем? Пахать и пахать надо. А теперь горбачусь и на внуков. Держу тир. Говорю малым: учитесь стрелять, а то без руки останетесь. Слушай, дорогой одноклассник, как ты увильнул тогда в сороковых от службы в армии? Когда мы так влюбленно и гордо репетировали в лицее ; «самопожертвование ради родины», «жить ; значит сражаться», «да здравствует Спарта!»
Феллини. Признаюсь честно, хитрил, увиливал, ловчил, старался попасть даже в психиатрическую клинику: чалму на голову и изображал из себя махараджу. Врачи шли навстречу, пока однажды не появились в клинике немецкие врачи. Один из них, как змей, орал на меня, до сих пор дрожь по телу, когда его вспоминаю.

Входит в немецкой форме офицер. Феллини отходит от телефона.

Офицер. А, Феллини… Симулянто. Шайзе итальяно. Ану унмиттельбарунферцюглих!
Франко. Алло, куда ты подевался?
Феллини. Немца вспомнил. Что это значит? Незамедлительно отправляйся в свой полк в Грецию.

Офицер выходит.

Феллини. Но он опоздал Именно в этот момент американцы начали бомбить. Бомба угодила в госпиталь, и я пустился бежать. Но ты не распространяйся об этом, Франко. Про это я рассказываю тебе первому, а то еще кто из сегодняшней власти привлечет меня, так сказать, по полной.
Франко. Я тебя прощаю. А вдруг погиб бы в России, в этой огромной стране, со смелым народом, и у нас тогда не было бы великого режиссера. Снял бы о нашей юности и Римини фильм. Вот смеху было бы… Золотое время ; молодость. Даже бедность не может этого золотого времени испоганить. Озорными пацанами мы были, правда? Помнишь снег? Немецких туристок?
Феллини. Еще как помню. Будет фильм, дорогой Франко, обязательно будет. А ты помнишь, как твой отец чудил?
Франко. Кое-что помню. Он в последние годы после инсульта потерял речь. Тяжело болел. От печени все началось. Ты спиртным не злоупотребляй.
Феллини. В меру. Давление скачет.
Франко. Так что мой отец учудил? Напомни.

Затемнение.


Картина четырнадцатая

У дома Феллини. Отец Франко в приподнятом настроении, как говорят, «хорошо принял на грудь», громко поет арию из оперы «В сиянии ночи лунной ее увидел я». Жена его утихомиривает. Отец Франко остановился у дома Феллини.

Мать Франко. Успокойся уже, успокойся. Мы дома. Не буди людей. Успокойся…
Отец Франко. Молчи, женщина. Так не должно быть. Федерико!
Мать Франко. О, Матерь Божья! Начинается.
Отец Франко. Федерико!
Феллини (ему 15 лет). Я здесь.
Отец Франко. Позови отца.
Феллини. Родителя спят.
Отец Франко. Тебе говорят старшие, позови отца!
Мать Франко. Идем домой, умоляю.
Отец Франко. Я не пьян. Молчи!

В окне появляется отец Феллини.

Отец Феллини. Слушаю тебя, Паоло.
Отец Франко. Ты не настоящий итальянец, Феллини. Кто не любит Верди, тот не итальянец. Ты никогда не ездишь в Чезену в театр «Бончи» слушать оперу. Ник-ког-да. Сегодня давали «Искателей жемчуга». Случись беда, ни ты, ни все твое семейство не пойдет защищать родину. Ты эгоист, ты не живешь жизнью народа, отделяешься от него.
Мать Франко. Синьор Феллини, не слушайте его, он пьян. Он добрый, не злой. А его слова не принимайте на свой счет.
Отец Феллини. Синьора, пусть говорит, я понимаю.
Отец Франко. Ты подозрительный тип, Феллини. Надо на тебя написать в мэрию: среди нас живет антипатриот ; примите меры.

Отец Франко шатается, жена едва удерживает его, чтобы тот не упал.

Отец Франко. Чувствуют, что у нас есть такие как ты, к нам не хочет ехать Дуче. Надо написать Дуче: «Единство нации в опасности».
Мать Франко. Ему плохо! Спасите, помогите! ОН бледнеет. Он умирает! Синьор Феллини, спасите его. Воды! Доктора! Матерь Божья, что с ним?

К отцу Франко подбегают отец Феллини и Федерико. Они усаживают отца Франко на стул, который тащил на себя Федерико.

Отец Феллини. Успокойтесь, пульс есть. Он дышит. Перебрал вина, бывает.
Мать Франко. Спасайте, нужен доктор.
Отец Феллини. Четыре часа ночи. Какой доктор? Сынок, принеси луковицу, только разрежь ее пополам.

Федерико убегает в дом.

Мать Франко. Говорила дураку: не пей, хватит, опозоришься.
Отец Франко. Я все слышу.
Мать Франко. Очнулся, слава Богу. Касторку ему, а не луковицу. Горе мое. Вечно опозорит.

Отец Феллини дает понюхать луковицу отцу Франко, которую принес Федерико.

Мать Франко. Всю жизнь поучаю: знай меру. Не слушает.
Отец Франко. Молчи, женщина. Меня лечит и вдохновляет опера (начинает петь).
Мать Франко. Идем домой, горе мое.
Отец Франко. Мы его заставим любить Верди. Нация должна быть едина.
Мать Франко. Должна, должна…
Отец Франко. И будет!
Мать Франко. Будет, будет… Касторку бы тебе.

Отец Франко и его жена выходят.

Отец Феллини. Вот тебе, сынок, наглядный пример, что с человеком делает чрезмерное употребление вина. Знаешь, что было написано на могиле древнего грека, который в городе прожил 110 лет?
Федерико. Не знаю, отец.
Отец Феллини. А было написано вот что: «Он пил и ел в меру». Запомни это на всю жизнь.

Затемнение.


Картина пятнадцатая

Отель. У телефона Феллини. В луче света у телефона Франко.

Франко. Мне об этом случае отец никогда не рассказывал. Я надеюсь, ты его в таком виде не вставишь в свой фильм. Наша семья уважаема в городе.
Феллини. Пусть это останется между нами. Знаешь, интуитивно не хочу показывать своих земляков в негативном свете. Подшутить могу, не больше. Нет ни ненависти, ни обиды. В моих фильмах друг друга не убивают. Убийства мне противны и вообще не свойственны человеку, но увы… Смотрю американские вестерны ; убийства, одни убийства. Смотрю, переживаю за героев, они ведь таким методом наказывают зло. Физически… Мне ближе жизнь человеческого духа.
Франко. Твои умные мысли от меня, дорогой одноклассник, далеки. Я человек простой, мало читал, но видел два твоих фильма. Понравились. Хотя в них нет арий из опер Верди. Отцу моему они бы не понравились. Впрочем, кто его знает. Могу угадать, что тебя больше всего тревожит.
Феллини. Интересно? У тебя была развита интуиция.
Франко. Ты иногда, а может, и частенько, задумываешься, что не сможешь, увы, срежиссировать свои… похороны.
Феллини. Типун тебе на язык… Хочу еще пожить, не все еще сделал. Я жадный до работы. Хотя о тайне ухода думаю, уже пора, седьмой десяток пошел.
Франко. А я о чем! Пора задуматься. Я временами, особенно бессонными ночами, тоже думаю об этом дне. Какой он будет: пасмурный, солнечный. В солнечный, думаю, уходить тяжелее. Кто придет проводить? Грустные мысли. Кто-то дал жизнь, а в конце будто посмеялся над этим. А почему ты вдруг позвонил мне? Пятьдесят лет не звонил. Факт для Книги рекордов Гиннеса.
Феллини. Может, позвонил, чтобы и твои рассуждения услышать. От тоски по родине, которой восхищался твой отец. Волком вою от тоски в этой стране ; богатой, сытой. Всем звоню. Не вычеркнул твой телефон из записной книжки, нужен был до поры до времени.
Франко. Спасибо, конечно, за память. Приезжай в Римини. Пока живы надо как можно чаще встречаться.
Феллини. Немцы гранд-отель не купили?
Франко. Пока нет. Скорее купят арабы. У них сейчас много денег. А хорошо мы тогда щупали мясистых немок!
Феллини. Не то слово!
Франко. Ну, пока. Буду ждать твоего звонка через пятьдесят лет.
Феллини. Остроумно. Я исправлюсь.
Франко. Дай бог. Мы тобой гордимся, дорогой земляк, и это правда. Нет пророка в своем отечестве, но мы ломаем эту тираду. Обнимаю. Да, как жена? Ты мало о ней говоришь.
Феллини. Мой друг, моя личная жизнь сложилась так, что работа стала ее самой важной частью. Спасибо ей, жена понимает, но выдержать это трудно. Мне кажется, что я ни капельки не изменился. Бывает страх, но это здоровое чувство, необходимое, чтобы наслаждаться жизнью.
Франко. Наслаждения больше в молодости, но не ценим. А помнишь наш кинотеатр и жену бухгалтера?
Феллини. Напомни, что тогда было…
Франко. Это не забывается…

Затемнение.


Картина шестнадцатая

У кинотеатра. Звучит танго. Франко и Феллини, смешно изображая пару, танцуют.

Феллини. Библиотекарь идет. Давай разыграем.
Франко. Давай.

Входит библиотекарь. В очках. Нос красный.

Франко. Вы еще не слышали новость?
Библиотекарь. Какую?
Феллини. Вся Италия в восторге. (Ликует.)
Библиотекарь. Признаться, не в курсе. Не читал еще газет.
Франко. Мы в школе попросили знамя, чтобы отпраздновать триумфальное вступление наших войск…
Библиотекарь. Даже так… Куда они вступили?
Феллини. Сложно произнести название городка, «пошелтынахер».
Библиотекарь. Странно. Что-то немецкое. Это где? Какой город рядом?
Феллини. Тоже сложно выговорить, «снимиштаны».
Библиотекарь. Не слышал.
Франко. Там все мудреное.
Библиотекарь. Удивительно.

Библиотекарь выходит.

Франко (смеется). Дядя того… Внимание, она идет.
Феллини. Кто?
Франко. Жена аптекаря. Она идет смотреть этот фильм уже в третий раз.
Феллини. Почему?
Франко. Ей фильм не интересен. Она любит, когда мы ее в темном зале щупаем.
Феллини. Ух ты…
Франко. Попробуй. Садись рядом с ней… Смелее.

Входит эффектная жена аптекаря. Ее вежливо провожают в зал Франко и Феллини. Она садится в кресло.

Феллини. А это не ее муж идет?
Франко. Нет. Это Бажно. У-у тип. Сын секретаря партийной ячейки. Он прячется за портьерой и всматривается в лица зрителей…

Входит Бажно (этот эпизод можно отдать Антонио). Он осматривает свысока ребят. Нехотя кивает им головой в знак приветствия.

Феллини. И что он из-за портьеры рассматривает?
Франко. Смотрит на лица зрителей. Есть ли на них выражение раздражения или досады, когда на экране в кинохронике показывают Муссолини, нашего вождя. Замечает неблагонадежных и бежит с доносом в отделение фашистской партии.
Феллини. Аптекарь насчет его жены ничего не говорит?
Франко. Нет. Ждет своей очереди, чтобы пощупать

Бажно идет в кинотеатр. Жена аптекаря садится в кресло. Рядом с ней осторожно садится Феллини. Она закуривает, выпускает сквозь сетку вуали дым, смотрит на экран. Феллини нерешителен. Положил руку на ее колено, и быстренько отдернул. Жена аптекаря берет его руку, кладет себе на колени, а вторую его руку кладет себе на грудь. Феллини опешил. Сидит неподвижно. Не знает, что делать. Это раздражает жену аптекаря. Она снимает с себя его руки. Недовольна. Франко меняется местами с Феллини. Жена аптекаря улыбается. Франко обнимает ее левой рукой за плечо и прижимает к себе. Чей-то голос: «Дуче, дуче на экране. Ура Италии!» Все встают, открыв рот от счастья, провожают вождя взглядами. Затем садятся.

Затемнение.


Картина семнадцатая

Аэропорт Рима. Шум самолета. В зале ожидания у окна Джованни Гриццини и Антонио Черутти. В креслах группа корреспондентов.

Гриццини. Антонио, почему грустишь? Жаль отдавать ящик шампанского? Феллини возвращается.
Антонио. Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. Конопатит нам мозги.

Голос диктора: «Рейс № 1920, Нью-Йорк;Рим приземлился в аэропорту».
Появилось оживление среди корреспондентов. Входит молодая поклонница режиссера с букетом.

Гриццини. Наконец-то…
Антонио. Что-то я не вижу среди встречающих синьору Мазину.
Гриццини. Да вот же она (показывает на женщину в черных очках, в плаще с приподнятым воротником).
Антонио. К чему этот маскарад?
Гриццини. Ты же знаешь нашего брата-папарацци. Заклюют вопросами.
Молодая поклонница режиссера (Гриццини). Я не опоздала, слава богу. Он точно прилетел?
Гриццини. Будем надеяться.

Вбегает молодой корреспондент.

Молодой корреспондент. Говорят, выпускать пассажиров будут через второй терминал.

Все побежали из зала ожидания ко второму терминалу.

Антонио. Сейчас молодежь такая пронырливая.
Гриццини. Берегись, скоро отберут у тебя хлеб.
Антонио. Бабушка надвое сказала. Мой острый ум, независимость и критика всегда будут в цене. Чиновники, люди искусства всегда интересуются: а что по такому-то поводу сказал Антонио Черутти? Если я перестану быть противовесом, высокомерным на меня перестанут обращать внимание.
Молодой корреспондент. Феллини направляется сюда!

В сопровождении корреспондентов входит Феллини.

Корреспондент газеты «Унита». Синьор Феллини, с возвращением вас. Задержитесь на минуточку, несколько вопросов.
Феллини. К вашим услугам.
Корреспондент газеты «Унита». Синьор Феллини, вы вернулись навсегда или на время?
Феллини. Навсегда.
Антонио. Вас не приняла Америка?
Феллини. Это я ее не принял. Идей много. Все можно снимать, но душа ни к чему не лежит.
Корреспондент ТАСС. Телеграфное агентство Советского Союза. Господин Феллини, после грандиозного успеха вашего фильма «81/2» на Московском международном фестивале, не возникло ли у вас желание вновь посетить Россию?
Феллини. Иногда возникает. Только, думаю, что моего «Сатирикона» и «Казанова» советы не пригласят на фестиваль.
Молодая поклонница режиссера. Да пропустите вы, наконец. Я из Римини. Синьор Феллини, пожалуйста, автограф…
Феллини. Пожалуйста (подписывает фото).
Молодой корреспондент. Господа, здесь Джульетта Мазина!

Несколько корреспондентов переключились на Джульетту, начали фотографировать ее. Феллини подходит к Джульетте, передает букет жене. Они стоят рядом.

Корреспондент газеты «Унита». Синьор Феллини, нет ли у вас желания снять фильм о рабочем классе?
Феллини. Есть, почему бы и нет. Хотя все мои герои работают. И потом, я не хочу отбирать хлеб у Пьетро Джерми.
Корреспондент журнала «Экспрессо». Журнал «Экспрессо». Извините, синьор Феллини, у вас в «Казанова» имитация доброй дюжины половых актов. Не пошло ли это?
Феллини. Вы читали записки Казанова? Что же вы хотите, чтобы с женщинами он изобретал самолет и не занимался любовью? «Казанова» мой самый выразительный и смелый фильм.
Корреспондент женского журнала (корреспондент женщина). Женский журнал. Каковы ваши отношения с католической церковью?
Феллини. Этот вопрос можно задать Магомету, Лютеру. Я итальянец, и я католик.
Корреспондент журнала «Экспрессо». После посещения Америки, считаете ли вы, что миром правит доллар?
Феллини. Не считаю. Миром правит, по-моему, таинственный и пророческий сверхразум. Я бессилен его понять и не строю иллюзий на будущее.
Корреспондент журнала «Шпигель». Господин Феллини, любите ли вы музыку Вагнера, которую запретили слушать в Израиле?
Феллини. Не осведомлен. Слушаю музыку всех композиторов, в том числе и Вагнера. Таким образом я настраиваюсь на работу.
Молодой корреспондент. Кого вы считаете счастливым человеком?
Феллини. Человек, который получает радость от ненужного.
Корреспондент женского журнала. Что вас волнует?
Феллини. Невинные души и скромность простых людей.
Антонио. Когда мы увидим много лет обещанный фильм «Путешествие Масторны»?
Феллини. Может, завтра. А может, никогда. Без Масторны в моем воображении не родился бы ни «Сатирикон», ни «Казанова», ни «Город женщин». Увы, кино утрачивает свой престиж.
Корреспондент газеты «Унита». Где вы находите своих типажей?
Феллини. Среди вас, народа. Не с Луны же они падают.
Корреспондент журнала «Шпигель». Чувствуете ли вы себя старым?
Феллини. Я ленив, а ленивых старость любит больше. Иногда чувствую старость, но ее запаха не ощущаю. В присутствии жены не этично отвечать на ваш вопрос.
Молодой корреспондент. Будете ли вы снимать «Божественную комедию»?
Феллини. Уже нет. Мне раза три предлагали, те же американцы, чтобы я объяснил им, почему Данте своих героев отправил в ад. И я не знаю…
Антонио. Кого вы больше цените: Юнга или Фрейда?
Феллини. Юнга.
Антонио. Почему?
Феллини. Это долгий разговор. Я все же немного устал. Юнг мудрец, он добрее.
Корреспондент женского журнала. Что вы читаете?
Феллини. Читаю страницы, посвященные жизни Гюго, Толстого, Верди. Готовлюсь к старости и, увы, ничего аналогичного с собой не нахожу.
Гриццини. Синьор Феллини, в новом фильме будут играть ваши любимые актеры: синьора Мазина и Марчелло Мастроянни?
Феллини. Дружище Джованни, и ты здесь! Будут, обязательно будут. Господа, я готов отвечать на ваши вопрос хоть до самого вечера. Мне все интересно, потому что я, наконец, дома, а это удваивает энергию и вдохновение.
Корреспондент женского журнала. Последний вопрос. Снимите ли вы фильм о красивой истории любви?
Феллини. Очень хочется, поверьте. Взаимоотношения мужчины и женщины — часть мироздания.

Голоса: «Спасибо, синьор Феллини».

Гриццини (Антонио). Ты проиграл, Антонио. Он вернулся навсегда.
Антонио. Только не говори, что он сейчас будет целовать родную землю.
Гриццини. А почему нет? Италия родила его, и он прославляет ее во всем мире.
Феллини. Жена, вези меня домой. Это такое счастье быть и творить дома (приобнимает жену).

Молодой корреспондент. Господа, общий снимок. Пару секунд. Не откажите, синьор Феллини. Для истории.

Все группируются вокруг Феллини и Мазиной. Ветер. Звучит марш из фильма «81/2». К группе подходят Франко, родители Феллини и Франко, индийский маг, Серенелла, падре Арпа, кардинал, немецкий офицер.
Звучит музыка.

Занавес.