Туземец, Жулик и Рыжий

      Мне повезло в жизни. Повезло встретить в ней совершенно замечательных, а порой - просто невероятно удивительных собак.

      В пору детства и юности своих «псак» у нас дома не было, и все мои четвероногие приятели  обычно оказывались чьими-то ещё. Но при этом между нами словно существовала незримая связь, которая из простого взаимного любопытства первых минут знакомства и обнюхивания вскоре перерастала в настоящую искреннюю привязанность.

    Конечно, уже «во взрослой» жизни, помимо хомяков, волнистых попугайчиков и черепахи появились у меня и свои собаки.

     Очаровательнейший пушистый болон Бимка с напоминавшим мушкетерский плюмаж на шляпе хвостом прожил у нас без малого 16 лет. Целых три песеля живут в нашем доме и теперь.

     Самым первым на моей памяти хвостатым знакомцем стал для меня обыкновенный деревенский барбос Туз, живший у отцовского друга, татарина Хасана из села Звериноголовского Курганской области, в Зауралье, или попросту говоря, «Зверинки».

    У Тузика, или, как его называла мама, Туземца, была своя конура во дворе и на ночь его даже сажали на цепь.

    Мне он в силу возраста казался невероятно огромным, зубастым и грозным. Днём же пёс бегал, где ему вздумается.

    На пару с так же увязавшимся за нашей компанией ничейным худосочным и вечно голодным Джеком, жадно лизавшем коровьи лепешки, Туз сопровождал меня повсюду во всех наших «эскапэ» (так я выговаривал сложное слово «экспедиция») по окрестным лесам и болотам. И свирепо рычал, оскалив клыки, если считал, что мне угрожает опасность.

     Много лет спустя в старом альбоме с черно-белыми фотографиями нашелся снимок, где я сижу на берёзовой завалинке у дома Хасана, а рядом, положив мне на колени передние лапы, стоит и друг мой Туземец: забавный лохматый пёсик едва ли размером с четырехлетнего меня, с висячими ушками и хвостом колечком.

      Верным моим другом оказался цепной пёс нашего станичного атамана, ферму которого охраняли казаки в конце 90-х, по кличке Джульбарс.

      За его ушлость и вороватость (стервец нередко утаскивал соседских уток и кур) прозванный просто Жуликом. Я до сих пор не знаю, отчего именно ко мне этот действительно огромный черный клыкастый зверь проникся таким доверием. Но о степени его безграничности, пожалуй, может сказать лишь один пример.

      Однажды в десне у Жулика глубоко в пасти застряла острая кость, причинявшая псу неимоверные страдания.

      Сомкнуть челюсти он больше не мог, с языка бедолаги стекала и капала на  землю смешанная с кровью слюна. Зверь тяжело и хрипло дышал.

      При этом скулить, по всей видимости, Джульбарс считал ниже достоинства своего цепного величества. И все муки выносил буквально стоически.

      Однако, попытки казаков даже просто прикоснуться к нему, встречал предостерегающим грозным рычанием.

     Заступив в одну из зимних ночей на дежурство, я, по обыкновению, растопил печь под чаном полевой кухни, на которой мы грели воду для разведения комбикорма, присел на служивший нам табуретом чурбан, закурил и посмотрел на лежащего у порога Джульбарса.

      Во влажных от слез глазах пса читалась боль. Он тоже неотрывно смотрел на меня.

      Не знаю, что вдруг подтолкнуло меня встать со своего места, решительно шагнуть к Жулику и опуститься перед ним на корточки, положив руку на голову. Пёс сразу подобрался, но не заворчал, как на других, а сел и даже пару раз мотнул по земляному полу, как веником, своим огромным, по-волчьи пушистым хвостом.

      «Дай-ка, дружище, я посмотрю, что там у тебя…» - Рискуя остаться без руки или, как минимум, без пальцев, я безрассудно запустил ладонь в разинутую клыкастую пасть…

      Кость вытащилась легко – и полетела в раскрытую топку печи.

      Впервые за несколько дней пёс жадно припал к миске и долго-долго лакал, окрашивая воду кровью из пасти.

      После чего несколько раз с явным удовольствием пощелкал челюстями, облизнулся, свернулся калачиком и крепко заснул.

      Вы когда-нибудь слышали, как собаки храпят? В ту ночь Жулик храпел, как заправский мужик, лежа на печи, безмятежно и самозабвенно.

     Никогда не забуду, как по пути к ферме, ещё метров за сто, через озаряемое светом луны заснеженное поле и непролазные сугробы, взметая целые облака снежных искр, несётся навстречу его громадная черная тень – и обрушивается на меня, сбивая с ног, всем своим немаленьким весом, уронив на плечи большие сильные лапы и стараясь непременно облизать все лицо сразу – одним взмахом своего горячего шершавого языка…

    Доверчивого к людям, его изловили, убили и съели какие-то пришлые бомжи.

    После долгих поисков останки пса станичный атаман, его хозяин, нашел на месте давно покинутой этими кадаврами стоянки.

    Надеюсь, его смерть не была мучительной.

     В конце первого десятилетия уже нового века довелось мне работать в охранном предприятии, созданном моими старыми друзьями из регионального УБОПа, точнее, на одном из крупнейших охраняемых им объектов - полиграфкомбинате.

     Среди обитавшей на заводских задворках собачьей стаи, особенно выделялся один - Рыжий, похожий на шакала пес.

     В отличие от исполинской и добродушной овчарки Машки и ее порождения Бульки, это был совершенно дикий-предикий зверь.

     Излюбленным его приемчиком было пропустить человека вперёд, а потом неожиданно выскочить позади из кустов и щёлкнуть зубами прямо под коленками двуногой «жертвы». 

     Разумеется, все обычно жутко пугались и подпрыгивали, а Рыжий с довольным выражением на шакальей морде и высунутым языком отбегал и, будто смеясь, трусил слегка поодаль, всем видом показывая, что «может и повторить».

     Однажды мне его зубоклацальные выходки надоели, я развернулся лицом к собаке и, вытащив из кармана камуфляжной куртки специально приготовленные на этот случай объедки, положил их перед слегка растерянным Рыжим. После чего просто ушел.

     В следующий раз пёс появился уже возле транспортной проходной, где я курил на скамейке у КПП, и снова получил порцию объедков.

     Так повторялось около двух недель. Бросая Рыжику кусочки каких-то лакомств, я постепенно добился того, что он, наконец, взял еду прямо из моих рук.

    Сам себе я напоминал в этот момент Пляшущего-С-Волками, приручающего волка Франта - из вестерна Кевина Костнера - Sung'manitu Tanka Wowaci. И даже говорил Рыжему на языке лакота "шунка уаштэ" - "хорошая собака".

     Когда я приручил его настолько, что он впервые позволил почесать себя за прижатыми от страха ушами, я спросил его: «Рыжик, что же, тебя никто никогда не чесал за ушами?» И он полными совершеннейшего изумления глазами словно ответил: «Нееет…» После чего отпрянул и покрутил головой.

     Никогда ничему не обучавшийся, ни разу не дрессированный, беспризорный и дикий пёс время от времени демонстрировал какие-то совершенно необыкновенные навыки. Которые сложно объяснить даже возникшей ко мне привязанностью. Причем, с другими людьми он держался и вел себя, как и прежде. И многие его по-прежнему опасались.

     Однажды у меня из кармана выпала рация, я не заметил, а пёс подобрал её и всю дорогу до КПП нёс в зубах, следуя за мной по пятам.

     Обнаружив пропажу, я было в панике стал хлопать по всем карманам, потом обернулся – и позади увидел Рыжего, осторожно держащего рацию в пасти.

     Когда я забирал ее у него, в глазах собаки словно плясали озорные насмешливые огоньки.

      В другой раз снежной зимней ночью сработала сигнализация на железнодорожных воротах. Надо было идти проверять.

      Осмотрев запертый замок и убедившись в целостности пломбы, я обернулся и по-настоящему струхнул.

      Полукругом, отрезав мне все пути к отступлению и буквально прижав спиной к воротам, прямо напротив расселась собачья стая.

      Навскидку я насчитал примерно двенадцать животных. У заводской овчарки Машки была течка, и беспризорные кобели со всей округи заявились к нам отпраздновать собачью свадьбу.

      Предводительствовал стаей поджарый питбуль немалых размеров с оторванным ухом и множеством шрамов.

      Как назло, на морозе села батарея у рации. Соображая, успею ли я в своем теплом бушлате подтянуться и залезть на ворота до того, как меня разорвут на куски голодные монстры, я старался не выдавать своего страха и не спровоцировать стаю.

     В тот самый миг, когда питбуль, оскалив зубы, сделал по направлению ко мне первый шаг, невесть откуда, сметая снежные наносы на своем пути, во фланг собачьей стае словно ударила стремительная рыжая молния.

     Некоторых псов просто отбросило в разные стороны, одни отлетели, кувыркаясь в снегу, другие упали, третьи в панике завертелись волчком…

     Визг и лай огласили округу.

     А прямо в холку неожиданно тоненьким голоском завизжавшего питбуля впился клыками Рыжий.

     Я был забыт, поджав хвосты, стая машкиных кавалеров кинулась наутёк.

     Слегка поотстав от других, питбуль ещё какое-то время останавливался и озирался на моего ощетинившегося и рычащего спасителя. Но потом так же скоренько потрусил прочь.

     Обычно мое заступление на дежурство начиналось с целого ритуала приветствия: Рыжий вначале как будто кланялся, выгнув спину и пригибая морду к вытянутым вперёд передним лапам.

     После чего очень осторожно брал мою руку в свою  страшную зубастую пасть да так и шёл рядом по всему маршруту патрулирования, ни разу даже не оцарапав ее огромными острыми клыками.

    Как-то, гляди на эту, вероятно, довольно странную картину, местная парикмахерша-алкашка глубокомысленно изрекла: «Да… Дети и собаки не ошибаются…»

     А потом… Потом его убили. Когда я заступил в наряд на очередные сутки, зав книжной базой сказала, что «он, кажется, хотел кого-то куснуть».

     Это неправда. На самом деле Рыжий боялся людей – и не доверял им. Он никогда никого не кусал, только пугал, подкрадываясь сзади и клацая зубами. Эх вы, люди…

     А мне ещё долго чудилось по ночам, что Рыжий так и ходит рядом со мной, обходя посты и осторожно сжимая мою руку в клыкастой шакальей пасти.