Камень Гипербореи Глава 7

Приключенческий роман
Протасов Александр Витальевич
Мурманск
Protasov-kniga@yandex.ru
https://vk.com/club68295071
@protasovkniga
https://www.facebook.com/profile.php?id=100011652032393

Глава 7
ПУТЁВКА НА СЕВЕР

Из неопубликованного секретного дневника научного сотрудника Института Бехтерева, руководителя исследовательской экспедиции в центр Кольского полуострова, нейрофизиолога Александра Баркича
Дата записи 26 июня 1937 года

Оценивая своё плачевное положение, я с уверенностью могу сказать, что из этой каморки, в которой меня держат, выйти на свободу я уже наверняка не смогу. В первые месяцы заключения меня таскали на допросы чуть ли не каждый день. Сейчас, по-видимому, утомились, а быть может, им просто стало неинтересно слушать мои бредни. Я ничего ни от кого не скрываю и добровольно рассказываю всё, что видел и знаю. Я вообще всегда полагал, что истина способствует и помогает человеку в жизни, однако здесь я осознал иную, куда более суровую истину. Правда в большинстве своём имеет значение только для того, кто её знает. В остальных случаях она подобна кривому зеркалу — сколько ни вглядывайся, одно уродство! По этой причине я продолжаю писать свой дневник и надеюсь, что мне хватит времени закончить начатое.
Из-за отсутствия нормальных условий гигиены, привычных мне продуктов питания я чувствую сильную усталость и слабость в теле. У меня вновь начала болеть кисть левой руки, и это обстоятельство мне часто мешает спать по ночам.

Вот уже почти год, как я мотаюсь по гарнизонам Балтийской флотилии. То, что на первый взгляд показалось мне безумием, на самом деле явилось, без преувеличения сказать, «Золотой жилой». Оказывается, конспирологические концепции французского мистика вызывают огромный интерес у современного рабочего и военного электората. Я с удивлением узнал, что на многих судах Балтийской флотилии напрочь отменено религиозное поведение. А капитаны кораблей более полагаются на выверенные научные правила и законы, а также на опыт и мастерство своих подчинённых, нежели на милость Божию.
К слову сказать, я неплохо заработал в этой командировке и даже смог закончить пару собственных книг, одна из которых являет собой художественное произведение, вторая же есть плод моего сугубо научного изыскания и посвящена обмену энергополями между живыми сущностями.
Неоспоримым плюсом моего путешествия стали местные красоты. Здесь воистину рай на земле. Балтийское море — одно из самых молодых на планете. Наследник последних ледниковых бассейнов, оно чисто и прозрачно будто слеза. Здесь прекрасные песчаные пляжи и чистейший воздух. Я смог подлечить свои уставшие от петербуржской сырости лёгкие и сейчас могу без устали пробежать пару-тройку километров. В этом краю действительно всё прекрасно. Наверное, именно тут Бог, если он, конечно, существует, закончил творение своего идеального мира. Ведь именно здесь видна вся красота его величественного мастерства.
В один из последних дней лета 1919 года, вернувшись домой, я застал в прихожей неожиданного гостя. Быть может, я преувеличиваю, говоря о неожиданности, хотя что я несу, если связался с чекистами, то от неожиданностей ты, увы, более не застрахован. Станислав Борий спокойно сидел на стуле, который он сам же вынес в прихожую с кухни. Я открыл дверь в квартиру и обомлел.
— Неожиданно для вас? — спокойным тоном, словно ничего и не произошло, спросил чекист.
— Крайне неожиданно, — ответил я, стараясь скрыть испуг.
— Был проездом здесь и решил вас навестить, — Борий вертел в руках шляпу с широкими полями. — Но жду уже почти два часа, и времени на беседу у нас всё меньше. Поэтому не стану ходить вокруг да около.
Он поднялся со стула и всё той же плавной, неспешной походкой подошёл к окну.
— Вскоре вы получите приглашение, — сказал Борий, глядя на то, как дети на улице играют в лапту. — Я уверен, вас этот шанс порадует. У меня к вам будет лишь одна просьба — не отказывайтесь от этого предложения! Это ваш шанс ещё больше приблизиться к той цели, о которой вы мечтаете. То, что вам предложат, навсегда изменит нашу жизнь.
Слова Бория меня не на шутку насторожили. Однако бояться мне было нечего. Мне всего лишь предлагали шанс, а любой шанс — это попытка что-либо изменить. И я воспользовался своим шансом, хоть сейчас и жалею об этом.
В начале декабря 1919 года меня вызвали в Петроград. Без конвоев, арестов, чекистов. Всё было куда прозаичнее, чему я очень сильно рад и до сих пор. Морозным утром почтальон принёс мне конверт, в котором было написанное от руки приглашение выступить с научным докладом в Петроградском институте изучения мозга и психической деятельности. От подобного сообщения я едва устоял на ногах.
Сборы и дорога мне почти не запомнились. Да и что это за мелочь, требующая монотонности и не стоящая даже толики памяти, когда впереди перед тобой дверь, в которую ты стучал годами, и она вдруг приоткрылась, давая возможность заглянуть внутрь столь желанного мира. Петроград встретил меня холодным, мокрым снегом, слякотью на тротуарах, руганью извозчиков и дымом фабрик.
Встреча, перевернувшая мою жизнь, о которой я уже упоминал, была не единственным подарком судьбы. В тот знаменательный день, когда я должен был читать свой доклад о ритмах, в мою жизнь вошёл человек, к которому я буду испытывать признательность и уважение всю свою жизнь. На совместном банкете, устроенном по случаю научных чтений, я был представлен академику Владимиру Михайловичу Бехтереву .
О! Это выдающийся человек, при жизни достойный памятника. Знакомство с ним есть великая честь, поскольку именно Бехтерев в 1907 году основал в Петербурге первый научный центр по комплексному изучению особенностей человека и научной разработке таких наук, как психология, неврология, психиатрия.
Я могу признаться, поскольку все эти записи вряд ли увидят свет и мои мечты не станут никому известны, так как я не собираюсь это публиковать, да мне наверняка и не позволят. Работать с Бехтеревым, да всего лишь быть этому великому человеку представленным, до этого дня оставалась одним из самых моих несбыточных желаний. И вот я смотрю на него, а он пожимает мне руку и что-то спрашивает, а я не могу ничего ответить словно студент-первокурсник у грифельной доски. Это непередаваемое чувство встречи с кумиром.
До сих пор не могу поверить в то, что произошло. Я приглашён в институт Бехтерева, и не просто приглашён как лектор, я стану здесь работать. Наша беседа с академиком была насыщенной. Оказалось, он с интересом прочёл все мои работы, мои мысли произвели на него впечатление, и он считает, что направление, которое я избрал в своих трудах, можно развивать и успешно изучать. Я потрясён и несколько дней пребываю в некой мечтательной эйфории. Чувство, которое я испытываю в этот момент, напоминает мне состояние влюблённости. Нет сна и аппетита, я не могу думать более ни о чём, кроме своей новой работы. И каждый раз, как только я вспоминаю разговор с академиком, мне хочется улыбаться.
Вот уже год в научных кругах ходили слухи о том, что Владимир Михайлович ходатайствует об открытии отдельного института по изучению мозга и психической деятельности.
Я ещё толком даже не успел освоиться, а мне уже преподнесли первый сюрприз. 9 января ко мне привели человека. Его звали Егор Фурман. После недолгой беседы я узнал, что этот человек мнит себя телепатом. Он и вправду смог легко угадать мой любимый сорт чая, а также сумел рассказать мне кое-что о моей жизни, пускай и с ошибками. Но в общем и целом его рассказ оказался верен. Однако подобное может поведать о человеке любой весьма наблюдательный мошенник, более или менее разбирающийся в психологии человека.
Я люблю чай с лимоном, и он всегда стоит на столике в прихожей. А то, что я человек умный и переживший немало бедствий, так это можно сказать о любом научном сотруднике, пережившем события Первой мировой войны и Великой революции.
— Вы готовы заняться этой темой? — спросил меня Владимир Михайлович после того, как Фурмана увели.
— Телепатия весьма странная наука, — ответил я. — Её не признаёт ни одно научное сообщество.
— Ну, астрономию тоже когда-то не признавали, — усмехнулся Бехтерев. — А что сейчас? Чуть ли не каждый второй по ночам смотрит в подзорную трубу или телескоп.
— Проблема в том, что телепатию не рассмотреть в подзорную трубу. Её нужно осязать, ощущать, предвидеть.
— Вот видишь, ты уже знаешь, что нужно делать. Я нисколько не сомневался, что ты сможешь совершить прорыв в этой области.
Доверие, оказанное мне Бехтеревым, стоило многого. Я работал сутками, на износ, проверяя каждую мелочь по несколько раз.
В некоторых случаях мы видели и впрямь удивительные вещи, и часто разговор с испытуемыми принимал весьма неожиданный оборот.
Однажды один семилетний мальчик, которого из глухой сибирской деревни привёз дед, рассказал нам о том, что вскоре начнётся очередная и очень кровопролитная война. К подобного рода предсказанию можно было бы отнестись весьма скептически, поскольку мир наш настолько безумен, что войны начинаются и заканчиваются едва ли не каждый год. Однажды великий император Марк Аврелий сказал: «Я правил всего лишь четыре года без войн. Всё остальное время мы проливали кровь, и именно поэтому Римская империя столь велика и могущественна».
Но прислушавшись, я вдруг ощутил невероятный холод, которым веяли слова, произнесённые этим малышом. В них и правда не было лжи или театральной наигранности. В словах этого ребёнка звучала боль, горькое предречение великой утраты и горечь огромных потерь.
Когда мы спросили его, кто и с кем будет воевать, он лишь ответил нам, что в этой битве два орла, старый и молодой , попытаются захватить берлогу медведя.
Вечером того же дня доклад о предсказании странного мальчика лёг на стол Станислава Бория. Что сталось с тем ребёнком, мне оставалось лишь только гадать. Но поговаривали, что его жизнь с того дня изменилась необычайно.
В конце ноября 1919 года Бехтерев вызвал меня к себе. По его напряжённому взгляду я понял, что разговор нам предстоит непростой. Я даже не мог и представить, насколько круто развернётся моя жизнь после этой беседы. Хотя, признаюсь откровенно, за последние годы я уже начал привыкать к её непредсказуемому нраву.
— Присаживайся, Александр Васильевич, — академик указал на стул напротив его рабочего стола. — Разговор трудный у нас будет.
— Что случилось, Владимир Михайлович? — спросил я напрямую.
— Как ты относишься к холодной погоде?
Подобный вопрос вызвал у меня недоумение и слегка насторожил. Почти все мои родные, друзья и знакомые знали о том, что холод я не люблю. Ещё во времена моего студенчества мы часто проводили ночи в холодных, неотапливаемых университетских казармах. Тогда мне это не казалось чем-то приятным. Лишь после того, как я обзавёлся собственной комнатой, то мог зимой на крещение искупаться в проруби без страха окоченеть насмерть, без надежды где-либо согреться.
— Ну, не брезгую, — отозвался я сдержанно. — Хотя воспоминания неприятные есть.
Бехтерев поёрзал на стуле и демонстративно пожевал губами, подбирая нужные слова.
— Я не давлю на тебя, что бы ты ни подумал, — потирая руки, сказал академик. — Даже наоборот, — он задумчиво усмехнулся. — Это на меня давят с самого верха. И настоятельно просят организовать экспедицию в центр Кольского полуострова.
— Это на Мурман, что ли? — удивился я.
Бехтерев согласно закивал.
— Именно. Там бескрайняя неисследованная тундра. Масса картографических пустот, народы саами, лопари и некая странная болезнь, связанная с массовым психозом. Точно пока неизвестно. Но местные называют это «мерячением». Если это то, о чём я думаю, тебе обязательно нужно поехать.
— Я слышал и раньше про это, — сказал я, вспоминая знакомое название.
Мерячение — это весьма странное явление. Его ещё называют «арктической истерией». Отчасти это и правда очень похоже на болезнь, схожую с безумием. Она проявляется у жителей Крайнего Севера. Но известны случаи заболевания и пришлых людей. Это специфическое состояние похоже на массовый психоз, обычно проявляющийся в момент проведения шаманских обрядов, но иногда болезнь возникает и совершенно спонтанно. Поражённые мерячением люди, словно погружённые в транс, начинали повторять движения друг друга, безоговорочно выполняя любые команды.
— Я давно изучаю это явление, — пояснил академик, — и с радостью поехал бы туда вместо тебя, будь у меня возможность. Но к великому сожалению, сделать этого я не могу и поэтому посылаю тебя, поскольку знаю, что доверие моё ты оправдаешь.
— Я согласен, — с гордостью ответил я. — Не думал, что вы так высоко цените моё мнение. Я не подведу вас.
— Я не просто ценю ваше мнение, я полагаюсь на него и верю в то, что именно вам подобная задача по силам.
Через год, в январе 1920 года, на заседании учёной конференции института по личному представлению академика Бехтерева я был избран членом Учёной конференции на Мурман и командирован в Лапландию для исследования загадочной болезни мерячение, наиболее часто проявляющейся в районе Ловозера.
Вот именно так и началась моя настоящая история исследователя, которая впоследствии и привела меня к мысли написать эти строки.

Конец ознакомительного фрагмента:
Приобрести полную версию книги можно в издательстве Ridero
https://ridero.ru/books/widget/kamen_giperborei/