Роковые шестьдесят пять лет

У разных народов сложилось предубеждение против некоторых чисел. Например, не очень любят цифру 13, есть даже страны, где отсутствуют  13 этажи в высотных домах, после 12 этажа идет сразу 14.  А вот для некоторых спортсменов цифра 13 наоборот, фартовые.  Все помнят долгие годы игравшего в сборной СССР по хоккею Бориса Михайлова, он носил на свитере именно 13 номер.  И после него игравший под этим номером в сборной Николай Дроздецкий тоже отличался высокой результативностью.  Только вот намного старше его Михайлов жив-здоров, а Дроздецкий  умер, не дожив до 40 – тяжелая болезнь сказалась. Но  виноват никак не номер, под которым он выходил на катки всего мира.  Но в общем некоторое предубеждение против этого числа 13 есть.

Но еще большее предубеждение есть против числа 66. Хотя есть карточная игра, которая так называется, и я в неё в юношеские годы часто играл, пока не научился играть в преферанс.  Вот что можно прочитать о числе 66 в интернете в Нумероскопе:
 
Значение числа 66 трактуется неоднозначно. И причина тут не в различиях между школами нумерологии, а, скорее, в неодинаковости уровней интеллекта у различных людей.

Значение числа 66 трактуется неоднозначно. И причина тут не в различиях между школами нумерологии, а, скорее, в неодинаковости уровней интеллекта у различных людей.

Любое общество может «похвастаться» огромным количеством доморощенных ортодоксов, которым достаточно один раз услышать, что в стандартных габаритах любой американской купюры присутствуют три шестерки (155.956 на 66.294 мм), и они тут же начнут покупать валюту в резиновых перчатках и пересчитывать ее в темноте с завязанными глазами – чтобы не дать «сами знаете, кому» ни одного шанса.
Но это не значит, что повседневная жизнь его семьи – сплошные молочные реки с кисельными берегами. Да, он делает все возможное для их безбедного существования. Однако требует за это беспрекословного подчинения. А если не видит этого – превращается в настоящего тирана, настырного, мелочного, злопамятного, стремящегося поставить на своем каждом споре. И очень изобретательного на разного рода ухищрения, позволяющие ему держать домочадцев в ежовых рукавицах.

В то же время, когда причин для беспокойства нет, и в доме все происходит так, как должно, он всегда готов проявить сердечность, сочувствие и понимание по отношению к каждому из членов своей семьи. Если, скажем, его ребенок провинится, человеку 66 и в голову не придет встать на сторону его гонителей, и спокойно смотреть, как тот понесет заслуженное наказание. Он сам его накажет – так, как сочтет нужным, но унижать и третировать свое чадо не

Перечень особенностей, позволяющих определить, что означает число 66 с точки зрения нумерологии, был бы неполным, если бы мы оставили без внимания суммарное значение. То есть – тройку (6+6=12, 1+2=3).

Выше уже упоминалось об изобретательности человека 66 в определенных ситуациях. Но одной изобретательностью влияние тройки, конечно, не исчерпывается.
А вот если сказать, что человек 66 обладает артистичностью, чувством юмора, чувством прекрасного и великолепным воображением, позволяющим ему иметь творческую профессию, то добавить к этому будет, пожалуй, нечего. Творческая специальность сама по себе расширяет для человека 66 доступный круг общения, что не может не сказаться на его личной жизни самым благоприятным образом.

Кроме перечисленных выше качеств, человек 66 обладает еще рядом достоинств и недостатков, без упоминания которых портрет личности был бы незавершенным.
К достоинствам относятся экспрессия, радостный оптимизм, честность, прямота и чувство собственного достоинства.

Недостатки же представлены довольно внушительным списком, в котором фигурируют склонность к зависимости и мученичеству, безжалостность, неспособность воспринимать чужие доводы, неумение контролировать энергию, эгоцентризм.
Напомним, однако, что это – все возможные особенности характера 66. У конкретного человека они, как правило, присутствуют выборочно.

Магия числа 66
Магия числа 66 носит скорее негативный, нежели позитивный характер. Число 66 символизирует врожденный страх перед жизнью. Отсюда, кстати, и преувеличенно настороженное отношение человека 66 к любым внешним влияниям.
Впрочем, и окружающие испытывают в его присутствии некоторый дискомфорт: от него исходит ощущение постоянного напряжения, за которым угадывается темное влияние безадресного и беспричинного страха.

Цифра 66, попавшаяся вам на глаза и привлекшая ваше внимание – это, все-таки, дурное предзнаменование. Скорее всего, вас ожидают неприятности. Если окажется, что избежать их невозможно, постарайтесь, по крайней мере, пережить эту ситуацию с минимальными потерями.

Подтверждает  этот постулат в нумерологии снова факт из хоккея, правда, не отечественного, а канадского. Игравший под номером 66 хоккеист Марио Лемье по своему таланту ничем не уступал игроку № 1 в мире Уэйну Гретцки, который играл под номером 99. Но начав свою карьеру очень хорошо, побив ряд рекордов Гретцки, Марио заболел онкологией (лимфагрануломатоз или болезнь Ходжкина), и несмотря не усилия врачей, вынужден был прекратить карьеру. Слава Богу, Лемье до сих пор жив и является владельцем команды, в которой играл – «Питсбург Пингвинс». 

Казалось бы, все ясно. Те, кому исполнилось 66 лет, должны вести себя осторожно, улицу переходить только на зеленый свет светофора, смотреть под ноги, чтобы не споткнуться, и наверх, чтобы сосулька с крыши не убила, не есть продукты с просроченным сроком годности и так же относиться к лекарствам.

Но в нашей семье по мужской линии таким роковым числом оказалось 65.  Именно в таком возрасте случились две трагедии с моим отцом и младшим братом, и я чуть было не попал в мир иной.  Ниже я расскажу об этом.

Вначале об отце. Он родился 4 ноября 1922 года. Сейчас это праздник – День народного единства. Что это за праздник, я до сих пор не пойму, хотя кажется, он притянут за уши, никаких значительных событий в истории нашей страны в этот день не произошло. Если не считать, что в этот день родился мой отец, Щербаков Константин Иванович. Он был незаурядный человек. Обладал несомненно многими талантами.  Прекрасно рисовал, играл на многих музыкальных инструментах, не зная нотной грамоты, на слух. А  уж его мелкий каллиграфический почерк многие старались копировать, но очень редко кому удавалось. У него были поистине золотые руки, он мог сделать буквально все, особенно из дерева.  Его теща доверяла только ему сделать что-то, что ей хотелось, не давая делать никому другому. Говорила, Костя приедет, сделает как мне надо. 

Но главный его талант был в умении преподавать. Он был Учителем с большой буквы.  Окончил Николаевское-на-Амуре педагогической училище и получил диплом учителя начальной школы. Причем очно учился лишь 1 год, потом  пришлось работать учителем в школе и учиться заочно.  После этого была служба в Красной Армии, война с Японией, и после демобилизации направление на работу в Херпучинскую среднюю школу, где он познакомился с моей мамой, тоже учительницей, только немецкого языка. Плодом их знакомства стало рождение меня и через 8 лет моего брата Вити.

Простым учителем начальных классов мой отец проработал не так много, прошел кратковременные курсы и стал преподавать математику, скоро стал завучем в школе, а через семь лет его, как молодого коммуниста, направили на работу директором в Оглонгинскую семилетнюю школу, в соседнем с нами поселке на расстоянии 7 км.  Транспорт в те послевоенные годы ходил редко, зимой часто были метели, после которых автобус вообще не ходил, и эти 7 км отец часто преодолевал на лыжах, чтобы вовремя прийти в школу.

А там он вел уроки практически по всем предметам, когда кто-то из учителей болел или вообще отсутствовал.  Сами знаете, сколько вакансий в сельских школах сейчас,  так же было  и раньше.  Но его умение доносить предмет изучения до школьников был  таким высоким, что даже отъявленные лодыри и на первый взгляд, совсем тупые, получили положительные оценки. Тогда знания оценивались объективно, ни взятки, ни знакомства не могли повлиять  на оценку, второгодники были в порядке вещей. 

Мне не довелось учиться у отца в школе. Все годы, когда я учился в средней школе, отец работал в соседнем поселке. Но как он преподавал, мне много рассказывали те, кто после окончания семилетки (потом восьмилетки) продолжал учебу в нашей средней школе.  Ни от одного из этих парней и девочек я не услышал плохого слова в адрес моего отца. Все отличали его умение довести знания до учеников и его справедливость ко всем – и ученикам, и учителям. Он никогда не повышал голос, но, когда кто-то на уроке начинал шалить, он замолкал и так смотрел на нарушителя дисциплины, что тот чуть ли не вытягивался в струнку.

Причем все эти навыки и умения отец приобрел самостоятельно, он не был ни на каких курсах повышения квалификации, его не учили ни психологии, да и что можно сказать о педагогике за один год очного обучения в училище?  Но он все познал сам, потому что очень ответственно относился к делу, которым занимался. И считал, что должен быть примером во всем.  И его дети должны следовать этому же.

Я ходил в детский сад лишь месяц-два, поэтому, как сейчас говорят, был неорганизованным, когда пошел в школу. И вначале повел себя очень свободно на уроках, вертелся, нарушал дисциплину.   Моя первая учительница Странд Анастасия Игнатьевна был подругой мамы, они с мужем Каменщиковым входили в одну компанию, которая вместе отмечала праздники. В ней были учителя Глотова Нина Степановна, Кокорина Агния Иннокентьевна, моя мама Щербакова Александра Степановна  и их мужья. О моем поведении в школе стало известно отцу, и он провел со мной воспитательную беседу. Сказал примерно следующее: «Саша, мы с мамой учителя, требуем от учеников, чтобы они себя хорошо вели на уроках и учились.  А теперь они могут сказать – а как ваш Саша ведет себя? Так что ты, если любишь нас с мамой и уважаешь, веди себя как надо и хорошо учись.»  Я любил и уважал своих родителей, и сделал правильные выводы из сказанного отцом.  Первый класс закончил круглым отличником, и потом у меня были четверки по русскому языку, литературе и пению, по остальным пятерки. Видимо, нечто подобное сказал отец и моему младшему брату, который хорошо учился в школе и после окончания института достиг высокого положения в работе.

Научил нас с братом отец и всему тому, что должен делать настоящий мужчина по дому.  Причем все это делалось без наставлений, с помощью личного примера.  Я многому научился у отца, да и школа дала умение работать с металлом и деревом.  Так что я делал в своей квартире практически всё своими руками, разве что сварные работы не мог проводить.

А вот что написала о моем отце землячка Татьяна Куликова (Чеботарь), которая училась у него в Оглонгинской школе. Выписка из альманаха «По волнам нашей памяти»:

Математику преподавал Константин Иванович Щербаков, наш директор, человек с сильным и мужественным характером. Когда он заходил в класс, все немедленно замолкали на весь урок, хотя он никогда не повышал голос. Его талантливость как учителя, на мой взгляд, определялась умением длительно удерживать интерес класса к преподаваемому предмету, умением «держать паузу», его вопросительное молчание порой было лучше всякого назидания. У Константина Ивановича  был каллиграфический почерк. Когда он записывал задания мелом на классной доске, то мы невольно любовались его красивым и изящным письмом, задумывались над тем, как можно, оказывается, искусно писать и, при этом, до автоматизма ровно и быстро. Хороший пример нам был во всем.

Когда я уже учился в институте, отца перевели на работу директором средней школы в нашем поселке. Мама отговаривала его не соглашаться, ведь у отца не было высшего педагогического образования, и у него могли возникнуть трения  с учителями, как думала мама, зная, какие зубастые некоторые из её коллег в школе.  Но отец был коммунистом и не мог спорить с вышестоящими инстанциями.

Помню, в первый год работы отца директором школы в Херпучах я приехал на зимние каникулы, будучи студентом Хабаровского медицинского института.  Дом, в котором была служебная квартира родителей, был деревянный, с хорошей слышимостью. Поэтому я, спавший на своем прежнем месте в комнате, дверь из которой выходила в коридор и в сени, услышал, как глубокой ночью отец вышел на улицу.  Туалет у нас на улице, поэтому я подумал, что отец пошел «по нужде». Но прошло пять, десять минут, отец не возвращался. Потом я уснул. И какое было мое удивление, когда отец пришел утром, когда уже рассвело.  Позавтракал и сразу пошел в школу. Я спросил у мамы, куда ходил ночью отец? Она пояснила, что отец каждую ночь ходит в кочегарку, ведь школа и другие здания школьного комплекса – спортзал, мастерские, имеют централизованное отопление, и давление в системе отопления надо поддерживать круглые сутки. А в кочегары в нашем поселке идут только алкаши.  Недолго разморозить систему отопления. Вот отец и ходит в кочегарку. Если кочегар просто уснул, он будет его, и тот бросает двора в котел, поднимая пары. А если пьяный и спит так, что его не разбудишь или толку от него мало, обязанности кочегара выполняет отец.  Именно так и получилось в ту ночь, когда я увидел своего отца, выходившего из дома. 

На следующий год отец договорился с руководителем старательской артели, которая моет золото лишь в теплое время года, (для работы гидравлики нужна проточная вода), что  находящиеся без дела зимой артельщики будут работать кочегарами в школе, получая за это деньги, да и артель оставит им какое-то содержание, и теперь по ночам отцу не надо было ходить проверять работу кочегаров. О том, что  держать давление отопления очень важно, убедился директор школы, сменившая моего отца, ушедшего на пенсию, Василенко Тамара Андреевна.  В первую же зиму кочегары-алкаши разморозили систему отопления, и батареи прошлось возить в Херпучи самолетами, чтобы восстановить отопление, и школьники могли учиться.

А вот что написала в том же альманахе «По волнам нашей памяти» вначале ученица, а потом учительница Херпучинской средней школы Ангелина Ивановна Черкашенинова (Шохина):

В 1969 году Аляева В.Н. уехала в Тюменскую область, и директором школы стал Константин Иванович Щербаков.  Я уже была назначена заместителем директора по воспитательной работе. К этому времени в школе уже несколько лет работали молодые учителя Василенко Т.А., Веснина С.В., Земан И.В., Серебрякова В.И., Расщепкина А.А., вернулась на работу в школу Миминошвили А.Е. Это была моя учительница в 6 классе, которая вела уроки истории. Как было интересно на её уроках: она не садилась на стул, а весь урок ходила по классу и объясняла.  В те годы она была красивая, подтянутая, в туфельках, мы любовались ей.

При Константине Ивановиче я почувствовала, наконец, себя учителем, который что-то может достичь в профессии. Он был для меня Учителем с большой буквы.  Школа стала для меня вторым домом. Мы вместе с ним обсуждали планы, готовились к педсоветам, он посещал мои уроки. Я, конечно, старалась изо всех сил.  Константин Иванович видел и недочеты, но умел увидеть и положительные стороны,  и похвалить. Он сплотил коллектив, никаких склок, пересудов, опозданий на уроки не было.

А когда меня попросил написать воспоминания о моем отце еще один его ученик из Оглонгинской школы Александр Урванцев, ставший известным Хабаровским поэтом, членом Союза писателей СССР, я связался с людьми, которые знали моего отца, и получил у них ответы на мою просьбу. 

Из письма моей двоюродной сестры Гали Пастернак  о моем отце (E-mail от 12.02.2015 года)
«я не знала даже, коммунист он или нет, и не знала его идейных взглядов, поэтому сужу о нем только как о человеке и мужчине...возможно ты судишь о нем более приземленно...все-таки он был для тебя повседневным...обычным...а я видела его несколько раз...он интересовал меня гораздо больше, чем это можно было представить...
 когда он строгал что-нибудь на своем верстаке за воротами, я очень часто любила толкаться возле него, потому что он был такой необыкновенный...он мог ответить на любой вопрос...отвечал всегда глубоко, серьезно...не обращая внимания на то, что перед ним девчонка...он проявлял бесконечное уважение к любому собеседнику...и это было для меня впервые...я никогда не встречала такого человека...такого внутреннего достоинства и благородства...в этой кипучей семейной сваре он единственный всегда оставался чистым...к нему не липло ничего...он был выше зависти, сплетен, всех этих мелких страстей...но при всем при этом о нем нельзя было сказать, что он чувствует себя выше других...ведь он был директором школы...как я потом узнала...уж я повидала на своем веку директоров школ...а он был простой, скромный человек...очень естественный...понимаешь, это настоящее благородство натуры...такое не сыграешь...никогда больше я не встречала таких людей...хороших и порядочных встречала, а таких - нет...
В нем было что-то непередаваемо чеховское...что нельзя выразить словами, чему нельзя дать определения...но чего нельзя не почувствовать...
ведь недаром мой отец только его называл своим Учителем...Учителем по жизни...уже будучи сам в преклонном возрасте, достигнув сам в жизни гораздо большего...он не изменил своего отношения к нему...не переоценил его авторитета...дядя Костя так и остался для него Учителем, образцом...идеалом...»

Из комментариев к фотографиям в «Одноклассниках»:
Галина Ивановна Кутья (Зайцева). Хабаровск. Моя одноклассница.
Наш дом стоял на окраине села, а оглонгинские ученики старших классов, шли пешком 6-7 км мимо нашего дома, и заходили за моей старшей сестрой, а я еще была маленькая, так вот слышала из разговора, какой добрый в  Оглонгах директор. И какой" вредный" в Херпучах. А в Херпучах тоже был директор мужчина. Я даже и не помню, что у нас директором работал - совсем  малая была.

Ангелина Ивановна Черкашенинова в личном письме.
О Константине Ивановиче можно говорить очень много хороших слов. Он для меня был наставником, работалось легко, интересно. Я была заместителем директора по воспитательной работе, с ним мы обсуждали все планы, он давал советы, меня восхищало его умение разговаривать с учениками, находить нужные слова, его тактичность в отношениях с учителями, ни шума, ни крика. Хотя были такие ситуации, когда себя сдерживать было невозможно. Для меня школа при нем особенно стала вторым домом. Всегда хотелось бежать в школу, зная, что там есть человек, который поможет, не будет вести нудные беседы, а будет для всех примером, который сам дает отличные знания ученикам, тактично анализирует посещаемые уроки учителей. Константин Иванович был авторитетом для учеников, учителей и родителей.

Из книги Виктора Тимофеевича Глотова. «Херпучи. О моем детстве».
Александра Степановна смуглая, стройная, симпатичная молодая женщина с решительным, немного властным характером, с хорошим знанием  языка и методики его преподавания. Её уважали за справедливость, доброе отношение к нам и общительный характер.  Вскоре появился на горизонте молодой демобилизованный воин Щербаков  Константин Иванович. Мы его полюбили за то, что он умел делать всё: играть на баяне, на струнных инструментах, крутить «солнце» на турнике, прекрасно рисовать и красиво писать.  Всегда был спокоен, доброжелателен и вежлив со всеми.

Вот таким был мой отец. Он ушел на пенсию в 55 лет, так как всю жизнь проработал на севере. Но сидеть без дела не мог. В те годы существовало положение, что для работающего пенсионера сумма его дохода (пенсия + заработок) не должен превышать 300 рублей. Отец устроился работать в геологический музей объединения «Дальгеология». Как член партии, встал на учет в первичной партийной организации  объединения. Но на партийных собраний не отмалчивался, если видел какие-то недочеты, выступал с критикой и предложениями.  И на следующем отчетно-перевыборной партийном собрании его избрали в партком, а там коммунисты сделали его заместителем секретаря парткома.

Прошло почти 10 лет.  Однажды, в феврале 1987 года, в субботу, в свой нерабочий день, отец пошел на заседание парткома.  В те годы существовало положение, что все партийные собрания, заседания парткомов и партбюро  проводить только во внерабочее время. Это был нерабочий день и,  если бы он не пришел на это заседание, особого криминала не было, тем более что он пенсионер.  Но отец не мог поступить иначе. Чтобы добраться до «Дальгеологии», он должен был проехать несколько остановок на автобусе.  И когда он уже подходил к автобусной остановке, подъезжал автобус,  требовалось немного ускорить шаг, чтобы успеть на него. Но уже немолодой мужчина поскользнулся на плохо убранном тротуаре и упал навзничь.  И больше не поднялся. 

Перелом шейного отдела позвоночника со сдавлением спинного мозга привел к параличу всех конечностей, сбою в работе многих внутренних органов и систем.  Полгода отец боролся со своим недугом. Как могли, ему оказывали уход мама и мы с братом.  Мама  проводила все дни у постели мужа, кормила, помогала санитарочке ухаживать, перестилать постель,  проводить санитарную обработку тела. А мы с братом по очереди приходили в больницу по вечерам, после работы. И нам тоже хватало забот. Кормили отца, он ведь не мог пошевелить ни рукой, ни ногой.  Проводили массаж, усаживали отца, что помогало избежать обычно появляющихся пролежней у таких больных.  Что продолжало хорошо работать у отца – это голова.  Все пациенты, которых было немало за эти полгода в палате вместе с ним,  буквально влюблялись в этого соседа с «головой профессора Доуля».  Столько интересного и поучительного рассказывал им этот человек, лишенный всякой возможности двигаться.

В июле приехал в командировку из Москвы брат мамы Виктор, в то время занимающий должность заведующего отделом ЦК КПСС. Очень высокая должность, по партийной линии ему подчинялись министры связи, морского и речного флота, железнодорожного транспорта. Командировка была очень напряженная, но Виктор Степанович нашел возможность навестить отца в больнице.  Приезд такого высокого гостя вызвал переполох в больнице и в отделении спинальной хирургии, где лежал отец. Быстро навели марафет по пути следования Пастернака, который побыл у постели больного около получаса. Они побеседовали, заведующий отделением Хелимский рассказал о перспективах лечения больного Виктору Степановичу. Тот  порадовал отца  высоким мнением краевого отдела здравоохранения о работе его старшего сына, т.е. меня (я был в это время главным рентгенологом края).

Но все усилия и медицинских работников, и родственников оказались тщетными, и в конце июля отец скончался. Проводить его в последний путь пришли многие его коллеги по работе в школе и в объединении «Дальгеология», которая взяла основные хлопоты по  похоронами своего сотрудника. Были на похоронах  родственники,  его ученики, живущие в Хабаровске бывшие учителя Херпучинской и Оглонгинской школ. Все говорили теплые слова в адрес усопшего. Константин Иванович Щербаков прожил чуть больше 65 лет, но оставил о себе добрую память в сердцах многих людей.

Кто он был на этом свете?  Для меня и моего брата он был любящий отец, наставник, но в первую очередь учитель.  Он учил всему – отношению к жизни, учебе, работе, окружающим людям, строгать, пилить и многим другим умениям, которым должен владеть настоящий мужчина. Я его назвал настоящим коммунистом и брал с него в этом пример.

Таким он был и для многих сотен выпускников школ, где преподавал. Но он учил не только тем предметам, что вел в школах, он учил жизни, воспитывал достойных людей.  И у него появились хорошие ученики, которые всегда с большой теплотой вспоминали о нем, а брат моей мамы Виктор Степанович Пастернак назвал его своим Учителем. Именно так, учителем с большой буквы, и в своих воспоминаниях уделил моему отцу с мамой целую главу.  Выпускник школы, где был директором отец, Александр Винников,  несколько лет был губернатором Еврейской автономной области. Много выпускников стали военными, инженерами, учителями, врачами, другими специалистами, которых уважали люди. Не подвели своего отца и мы с братом. Витя долгие годы был заместителем начальника Дальневосточной железной дороги, самой крупной в системе РЖД. И я больше десяти лет был заместителем руководителя органа управления  здравоохранением Хабаровского края, которое за эти годы сменило несколько названий – от отдела здравоохранения крайисполкома до министерства здравоохранения края.

Когда я поделился своим желанием написать к 95-летию отца такую книгу со своими близкими, родственниками и земляками, они стали помогать мне, делясь своими воспоминаниями, материалами, даже книгами, где речь шла о тех местах, в которых жил мой отец в своей жизни.  Я очень благодарен за это Ирине Шмаленной, Татьяне Куликовой (Чеботарь), Любови Хохловой (Димаевой), Юрию Борисову и многим другим моим землякам и родственникам. Я постарался максимально достоверно изобразить быт и жизнь людей, окружающих моего отца за 65 лет его жизни.  Возможно, что-то я не так показал, в чем-то ошибся, но прошу простить меня за это, уважаемый читатель.

А вот над названием своего произведения я долго не думал.  Мне сразу пришла мысль назвать его «Повесть о настоящем Учителе».

Далее мое повествование пойдет о моем младшем брате Вите. Сегодня, 16 октября, ему бы исполнилось 66 лет. Но не довелось ему дожить до этого дня. Опять роковые 65 лет помешали.

23 августа  этого года перестало биться сердце моего брата Виктора. Нелепая смерть оборвала его жизнь в 65 лет, он не дожил до своего 66-летия полтора месяца. 

Ничто не предвещало трагедии. Витя с женой, младшим сыном, сватом и друзьями сына поехали на катере отдохнуть на природу. В Хабаровске в этот день стояла сильная жара, уровень Амура у города достигал отметки  6 метров выше нормального уровня, так что многие пригодные для отдыха берега были затоплены водой.  Поэтому  в основном сидели на катере, выпивали, закусывали. Солнце жарило нещадно, и брат решил нырнуть в Амур, чтобы охладиться. И это было его роковое решение. От резкого  перепада температуры сердце остановилось.  Если бы он заходил в воду постепенно, такого бы, скорее всего, не случилось.

После окончания средней школы Витя поступил в Хабаровский институт инженеров железнодорожного транспорта и стал жить в общежитии. Свобода от родительской опеки вскружила ему голову, и  он стал пропускать много занятий в институте. Ему грозило отчисление, но родители подсуетились, ему дали академический отпуск в связи с призывом на действительную военную службу.  Это стало хорошим уроком для моего брата, дальше он и учился, и работал без замечаний, что позволило ему сделать очень неплохую карьеру в Дальневосточной железной дороге.  Последние годы перед пенсией он работал заместителем начальника ДВЖД,  по ихней иерархии это генеральская должность.

Витя с детства любил собак, и очень хотел иметь породистую собаку. Но пока он жил  в 2-х комнатной квартире наших родителей, о собаке можно было не думать. Но вот когда его семья получила квартиру в Северном микрорайоне, собака в ней появилась очень скоро. Породистый шотландский сеттер по кличке Рей.   Вите пришлось два раза в день его выгуливать, благо, недалеко от его дома был хороший парк детского противотуберкулезного диспансера.  Сеттер – охотничья собака, но Витя не увлекался охотой, а только рыбалкой, так что Рэю пришлось сопровождать Витю не на охоту, а на рыбалку. Рэй старился вместе с хозяином, но такая активная жизнь способствовала тому, что старость отступала.

Отдельного рассказа требует увлечение Вити рыбалкой. Он мне рассказал, что увлечение началось после приезда к нам в поселок Володи, нашего с ним дяди, младшего брата нашей мамы.  Был сентябрь месяц, Витя с Володей вместе ходили на рыбалку на нашу речку Херпучинку, и там Витя получил от дяди азы правильной ловли рыбы на удочку.  И это стало его увлечением на всю жизнь. Удивительно, что он был в нашей семье один рыбак, ни наш отец, ни я, рыбалкой не увлекались.  Со временем, когда Витя уже занимал высокие должности в системе управления железных дорог Дальнего Востока, у него появилась хорошая надувная лодка, а потом и навесной руль-мотор. Но это случилось позже, когда я уже уехал в Сибирь.

Кроме рыбалки, одно время у Вити было еще одно увлечение – спуски на лодках  по горным речкам. Он рассказывал мне об одном таком спуске по верховьям речки Бикин, текущей с гор Сихотэ-Алиня.  Его с друзьями на вертолете забросили в горы, и дальше они спускались по бурной реке с множеством перекатов.  Увы, он не прислал мне фотографий с этого спуска, но рассказывал очень красочно.

Витя был заядлым болельщиком хоккея с мячом. Когда в Хабаровске построили  дворец спорта «Ерофей», Витя часто посещал хоккейные матчи не только местной команды СКА-Нефтяник, но и матчи чемпионата мира по хоккею с мячом, проходившего в Хабаровске. Он даже прислал мне фотографию тогдашнего премьер-министра  Дмитрия Медведева, открывавшего чемпионат мира, оказавшегося недалеко от Вити на трибуне.

Так что мой брат всю свою сознательную жизнь был связан со спортом и физкультурой, это позволило ему до последнего сохранять бодрость тела и духа. Тем трагичнее для меня лично и для его близких оказалась неожиданная смерть в водах Амура. Витя никогда мне не жаловался, что у него болит сердце. Но резкий перепад температуры привел к его остановке. Витя не учел, что он уже не молод, и поступил, как в молодые годы. Такие случаи нередки, спасатели на пляжах это могут подтвердить.  Точно также остановилось сердце у знаменитого хоккеиста Виктора Кузькина, еще крепкого мужчины, игравшего в хоккей в матчах ветеранов.

А теперь я расскажу, как в 65 лет чуть не покинул этот мир. Это могло произойти  после обширного трансмурального инфаркта миокарда, хотя до этого у меня был всего один приступ стенокардии, и сердце меня не беспокоило, разве что артериальное давление временами поднималось, да и то до невысоких цифр.

Инфаркт произошел 8 июня 2013 года.  За две недели до него я был у своего участкового врача и прошел тест на риск возникновения у меня инсульта и инфаркта, который придумали американцы, а мы у них взяли.  Он показал, что волноваться мне нечего – риск заболеть этими грозными болезнями у меня минимальный.  Поэтому, когда через неделю у меня случился первый приступ стенокардии,  и прошлось вызывать скорую,  которая оказала мне помощь, я не расценил это как что-то опасное и не согласился на предложение поехать в Тюменскую областную больницу. Тем более что ЭКГ ничего особенного не показало. Все ту же блокаду правой ножки пучка Гиса.  Но 8 июня среди полного здоровья днем у меня появились сильнейшие боли за грудиной. Было такое состояние, как будто мне вбили кол в грудную клетку.  Вызвали скорую помощь. Вначале приехала одна, потом вторая на реанимобиле. ЭКГ показало обширную зону ишемии сердечной мышцы в зоне левого желудочка. Меня срочно повезли в больницу. В дороге у меня появились признаки отека легкого, поэтому врач из скорой предупредил больницу, что к ним везут очень тяжелого больного, и дал мне подушку с кислородом. Реанимационные мероприятия начались  уже в приемном отделении больницы и продолжались всю  ночь.

Утром в реанимационной палате появился довольно упитанный человек лет  50-ти.  Он побеседовал с врачами,   подошел ко мне. Представился главным кардиохирургом области Кириллом Викторовичем и сказал, что он будет курировать мое лечение по просьбе своего коллеги из Хабаровска Бондаря Владимира Юрьевича, ставшего в это время директором Хабаровского  Федерального центра кардиохирургии.  Как потом выяснилось, с Бондарем связалась по телефону моя жена и сообщила о моем  инфаркте.

В реанимационной палате я пробыл несколько дней. Потом перевели в обычную палату,  снова в реанимацию на сутки для того, чтобы купировать сердечную недостаточность капельницами с каким-то жутко дорогим, но эффективным препаратом. Через три недели меня выписали, назначив через 2 недели повторную госпитализацию для проведения коронарографии,  выработки тактики дальнейшего лечения. Исходом первого этапа лечения инфаркта миокарда была аневризма левого желудочка и пристеночный тромб в полости левого желудочка.  Рекомендовано было соответствующее лечение и очень щадящий режим.  Надо мной нависла опасность мгновенной смерти или из-за разрыва аневризмы и тампонады сердца, или от тромбоэмболии аорты.  Настроение было депрессивным. Свой 66-й день рождения я встретил в больнице.

Лето прошло довольно быстро, так как я еще раз полежал в больнице, где мне сделали коронарографию, после которой была консультация кардиохирурга  все в той же областной больнице. На сентябрь была назначена госпитализация на операцию.  Но в сентябре  меня еще раз осмотрели и провели еще одну коронарографию с целью выявления степени опорожнения аневризмы левого желудочка. Начали готовить на операцию, но потом решили, что риск большой и меня лучше оперировать в НИИ имени Мешалкина в Новосибирске.  Все мои документы были посланы в Новосибирск. Через пару недель пришел ответ, что мне назначена госпитализация на 21 ноября.  Необходимо было иметь на руках свежие анализы и некоторые новые виды исследования. Вот этим я и занимался  с начала ноября. Самой неприятной процедурой была фиброгастроскопия, при которой выявили гастрит и полип желудка небольших размеров.  Все остальные анализы были вполне удовлетворительные, противопоказаний для госпитализации не было.  Накануне отъезда я с помощью  мужа дочери побрил все тело – руки, ноги, грудь, живот, как было предписано. И в ночь на 20 ноября сыновья посадили меня в поезд, который доставил в Новосибирск. Там снова было дообследование, и назначена дата операции.

27 ноября 2013 года для меня стал особым днем.  Именно в этот день доктор медицинских наук Чернявский Александр Михайлович сделал мне операцию. Привожу её название  дословно – «Пластика аневризмы левого желудочка с эндовентрикулопластикой синтетической заплатой по Dor. Тромбэктомия из полости левого желудочка. Маммарокоронарное шунтирование передней нисходящей артерии». Операция началась в 2 часа дня, потому что для её производства руководитель центра хирургии  сосудов сердца  д.м.н., профессор Александр Михайлович Чернявский специально прилетел из Москвы со съезда кардиохирургов, и на следующий день улетел обратно. Все это произошло потому, что мой бывший подчиненный и хороший друг Владимир Юрьевич Бондарь, а ныне директор Хабаровского федерального центра кардиохирургии,  попросил Чернявского. 

Я очнулся после наркоза поздно вечером, сквозь дрему услышал слова, что мне сделали операцию, и теперь я должен лежать спокойно.  Я ощутил, что во рту стоит трубка для наркоза.  Потом мне сделали какой-то препарат, и я снова погрузился в полудрему. Мне мешала дышать трубка во рту и трахее, но ни сказать, ни вытащить её у меня не было ни сил, ни возможностей. Во-первых,  обе мои руки были зафиксированы к кровати, а во-вторых, я не мог пошевелить даже пальцем из-за действия курареподобных препаратов, полностью парализующих деятельность мышц всего организма.  Лишь в 7 часов утра следующего дня, предварительно узнав силу моего сжатия его руки, анестезиолог экстубировал меня, т.е. убрал трубку.  Мне освободили правую руку от фиксации,  и я смог попить воды.  И весь последующий день именно жажда мучила меня больше всего.  Из-за отсутствия зубных протезов у меня очень быстро пересыхал рот, и мне все время хотелось пить. Но пить воду давали очень мало. 

На следующее утро во время врачебного обхода реанимации меня решили оставить там до обеда, определившись с моими проблемами. Я пытался обратить внимание врачей, что у меня грудь стала как колокол,  мне очень трудно дышать. Но лишь новая смена врачей-реаниматологов обратила внимание на мою одышку и плохие анализы газов крови.  Привезли рентгеновский аппарат, сделали снимок легких и выявили напряженный пневмоторакс правого легкого с поджатием легкого. Сделали дренирование плевральной полости,   стало намного легче дышать. По мнению хирурга, я очень достойно вел себя во время этой операции, проводимой под местным обезболиванием.   К тому же мне принесли из палаты зубные протезы,  и жажда, которая мучила меня весь предыдущий день, уменьшилась. Так что жизнь налаживалась, хоть и в реанимации. Тем более что каждое утро мне  меняли белье на кровати и подмывали.  Но потом снова осложнение – фибрилляция предсердий, с которой справились, прислушавшись к моей просьбе  увеличить дозу препаратов магния и калия. Так,  пробыв 4,5 дня в реанимации, я был переведен в общую палату.

Потом мне пришлось бороться с жидкостью в плевральных полостях, увеличивать активность, прогуливаясь по длинному коридору. Стал спускаться по лестнице на один пролет и подниматься. Наконец, настал тот день, когда лечащий врач сказал, что через пару дней он выпишет меня. Я позвонил сыну Сереже и попросил приехать за мной, что он и сделал на следующий день, и мы с ним вместе доехали до Тюмени.

Ровно через месяц после операции, я наконец-то принял душ для всего тела. До этого мыл лишь нижнюю часть тела. Вымыл голову, подбрил свои усы и бороду, и для меня наступило какое-то облегчение.  Шов на передней стенке грудной клетки имеет линейную форму и уже хорошо зарос, а дырки, через которые ставились дренажи в сердечную сумку, имеют большую толщину струпа, и сковырнуть их пока не представляется возможным.

Новый год неуклонно приближался. Скорее бы он закончился, несчастливый для многих в нашей семье 2013 год. В этом году 23 февраля умер дядя Витя, Виктор Степанович Пастернак.  У Володи Пастернака в этом году было 2 ДТП с его участием. Одна машина разбита в хлам, другую ему восстановили. По иронии судьбы, сумма цифр автомобильных номеров на той и другой машине составляла число 13,  и именно с этим некоторые Володины знакомые связали ДТП. Так что и он ждет,  не дождется, когда он закончится, этот 2013 год. 

Но мои осложнения не кончились, но о них я не буду писать. Главное, что я сумел пережить тот роковой для мужчин Щербаковых возраст в 65 лет, и с тех пор прошло 8 лет, и впереди очередной юбилей – 75 лет со дня рождения. Постараюсь дожить, как и до другой знаковой для меня даты – 77 -летия.