Профессор Шмидт и известковый конгломерат

            Среди моих вузовских преподавателей, помимо родного отца, читавшего в институте курс истории партии, безусловно, особое место принадлежит учёному с мировым именем, выдающемуся археологу -  профессору Шмидту, человеку нелегкой и необычайной судьбы. К слову, впервые на основе данных раскопок заявившему о неславянском происхождении кривичей.

      Мне с моим институтским приятелем и собутыльником Сашкой Катковым повезло познакомиться с Евгением Альфредовичем раньше других наших сокурсников. Пока все прочие первокурсники вкалывали в поте лица в колхозе на уборке урожая, нас, как увечных «ветеранов Куликовской битвы» вместе с прочими очкариками и освобожденным от принудительного физического труда на благо сельского хозяйства родной Смоленщины  в лице Володи Пучкова и хрупкой Ирочки Усовой  пристроили к профессору Шмидту в его археологическую разведку. С марш-бросками по 20 км по пересечённой местности - с рюкзаками за спиной и  лопатами на плечах - в поисках городищ, кострищ и селищ, копанием шурфов и поеданием сала с чесноком собственноручного профессорского посола.

    Столь раннее знакомство, однако, никаких преференций нам  не давало и даже не сулило, и никоим образом на оценку за экзамен по археологии впоследствии не повлияло. Спасибо ещё, что обошлось тройкой за незнание какого-то там орнамента на керамике,  потому как, по словам другого нашего товарища, Пети Боровикова, в него Шмидт метнул зачётку на экзамене, как Виннету томагавк. Каткову с оценкой повезло больше,  хотя он и очень переживал, что профессор затаил на него в душе жажду отмщенья за один эпизод во время наших раскопочных разведпоходов.

     Как-то раз Саня, преисполненный радостного стремления поскорей сообщить о какой-то выкопанной им черепушке, в порыве счастья, пачкая джинсы о свежевырытый грунт, выбрался из шурфа и кинулся к Шмидту, крича во все горло: «Евгений Адольфович, Евгений Адольфович!»

      У Сашки, на его беду, вообще была какая-то странная привычка переиначивать имена преподов на свой, по всей видимости, ассоциативный лад. Так, жуткого антисталиниста Иосифа Иосифовича Мунермана, преподавателя курса школьной физиологии и гигиены, большую часть лекций посвящавшего не теме своего предмета, а зловещим историям про выпавшие на его долю кровавые сталинские времена, «когда выжили только те, кто писал доносы», он совершенно искренне и безо всякой «задней мысли» вдруг назвал «Иосифом Виссарионовичем». Мунерман долго сверлил тогда студента чёрными точками зрачков за толстенными стеклами линз, после чего заявил, что это стопроцентная  оговорка по Фрейду. А к читавшему нам курс славянской литературы Вадиму Соломоновичу Баевскому с приличным опозданием ввалившийся в аудиторию Саня с совершенно невинным видом обратился: «Извините, Абрам Соломонович, можно?..» Да ещё и поправился: «Ой, то есть, как там… тьфу…» Кто-то из добрых ржущих однокурсников коварным шепотом начал вдобавок подсказывать: «Морда, морда, скажи, морда  жидовская!» Нет, на самом деле никаких антисемитских настроений среди студентов не было, но пошутить на эту тему, возможно, с подачи самих преподавателей-евреев, всегда любили. Вадим Соломонович, в отличие от коллеги Мунермана, оговорки по Фрейду не оценил и безапелляционно указал перстом на дверь, отчеканив по слогам: «Позвольте вам выйти вон!»

     …Шмидт, однако, виду не подал, но на сашкин призыв,  тем не менее, головы не повернул. Будучи сыном расстрелянного «врага народа», наш славный учитель  претерпел немало из-за своего немецкого происхождения, в том числе по вине некоего господина с именем «Адольф». Мы с Володей Пучковым просто сползли по черенкам лопат на дно шурфа.  Володя тихо плакал и сквозь душившие его спазмы пытался простонать "Альфредович, Альфредович он..." Саня стоял в позе "ку" на куче земли и хлопал глазами.

     По счастью, в этот самый миг в стенке шурфа мне открылась костяная пуговица VI века. У Шмидта тут же, как у флибустьера при виде пиастров, хищно засверкали глаза, и катковская промашка была всеми благополучно забыта.

     В один из таких же наших походов я как-то нашел среди выворотов свежеаспаханной под озимые земли голубоватый камень с отпечатками древних моллюсков.

    Перескакивая через черные отвалы почвы, тут же ринулся радостно показывать его Шмидту. Но тот лишь повертел сокровище (в моем представлении) в пальцах, глядя поверх очков, и как-то пренебрежительно протянул: «Нууу, понимаааете, это же известковый конгломерат эпохи девонских отложений...» У меня от магии этих слов просто голова закружилась. А Евгений Альфредович взял, размахнулся да и закинул находку куда подальше. Со словами «вы лучше образцы орудий неолита ищите». Я, однако, просто так оставить известковый конгломерат валяться на пашне не мог. Побежал, нашел и буквально прижал к сердцу…

     Долгое время камень хранился у меня в заветной коробке вместе с углями из неолитического кострища и обломками всевозможной керамики. В том числе черепками из раскопа у замка Любарта в Луцке и польской подковой XVII века с Королевского бастиона в Смоленске. Но потом я взял да и поместил его на песочек в жилище своей черепахи. Неразумное существо на него писало-писало,  и однажды он просто растворился и рассыпался. Какая нелепость - миллионы лет пролежать в земле, пережить трилобитов и динозавров и пасть жертвой какой-то там черепашьей мочи...

    А Шмидт в самом деле нашел тогда в пашне настоящий каменный топорик. Нагнулся и просто подобрал с земли. Правда, отдельные недоверчивые граждане потом посмеивались и говорили, что Евгений Альфредович сыграл с нами шутку. А именно, чтобы стимулировать наше поисковое рвение, в нужный момент лишь достал этот топорик из кармана плаща…