Катя

В то время ещё существовал СССР, я служил срочную службу в Советской Армии. На весь летне-осенний период по всей стране в помощь сельскому хозяйству отправлялись на уборку урожая студенческие отряды и некоторые воинские подразделения, в составе которых был отправлен и я в качестве начальника контрольно-технического пункта, сокращенно КТП. Выполнив определённые работы по перевозке сельскохозяйственных грузов в одной из областей страны, переезжали по железной дороге в другую. Таким образом, в начале августа оказались мы в одном из сел Западной Сибири. Село было довольно большое, домов порядка двух сотен. Все выстроены из толстых брёвен и обнесены высокими заборами с массивными воротами. В селе имелись магазин, школа и довольно большой клуб, в котором размещалась библиотека. За селом протекала небольшая речка с высокими берегами, поросшими светлым берёзовым леском. В широком поле, недалеко от села, мы оборудовали освещенную электричеством стоянку для автотранспорта и КТП. Там же поставили палаточный лагерь для личного состава. Погода установилась на редкость солнечная, жаркая, лишь редкие белые облака медленно кочевали по бескрайнему голубому небу. Начались трудовые будни. Ранним утром я осматривал исправность машин перед выездом их на линию, подписывал водителям путевые листы и, дав некоторые указания дневальному, был свободен до позднего вечера.
Как-то раз, от нечего делать, я зашёл в библиотеку, там за столом сидела молодая и обаятельная женщина, которая выдавала в это время книги двум местным подросткам. Мы познакомились и разговорились: вначале о погоде, а затем о моей службе и литературе. На мою просьбу, можно ли мне брать книги для чтения, ответила: «Пожалуйста, берите, но не забывайте вернуть их вовремя». Так я стал читателем местной библиотеки. Выполнив утром свою работу, я отправлялся за село на высокий берег речки, ложился на траву в тени берёз и под лёгкий шелест листвы и нежное посвистывание каких-то мелких птах читал и перечитывал русскую классическую литературу и поэзию. Я наслаждался чудесной природой, замечательными литературными произведениями, некоторой свободой: от маршировки на плацу, различных служебных нарядов, караульной службы и ещё многих воинских обязанностей. В такие часы, мне казалось, я был почти счастлив. По вечерам в клубе местная молодёжь и солдаты нашей роты устраивали танцы. Крутили в проигрывателе пластинки и в основном танцевали танго и вальсы. Первые несколько дней в клуб я не ходил, поскольку читал роман Ивана Бунина «Жизнь Арсеньева», за который он получил Нобелевскую премию. Но потом некоторое любопытство взяло надомной верх, и я пришел в клуб, когда танцы были уже в полном разгаре. Присмотревшись, я понял, что все девчата уже разобраны, так как каждая постоянно танцевала с одним партнёром, а в перерыве они мило беседовали между собой. Я уже хотел уйти, но тут неожиданно моё внимание привлекла необыкновенно красивая девушка, которая отличалась от других деревенских девчат. В одежде и в манерах поведения, во всем её облике явно просматривалась аристократическая порода.
Стройность и грациозность её фигуры покоряли своим изяществом, как будто её тело создавал великий ваятель. Она прекрасно танцевала, все её движения были удивительно пластичны и легки. Вела себя просто, но с достоинством. Но мне показалось, что-то было в ней слишком взрослое по отношению к её возрасту. Взгляд её больших тёмно-серых глаз был настолько проницателен, как будто он уже мог слишком многое заметить и оценить. Была она не одна, а с высоким, стройным и довольно красивым ефрейтором из соседней роты, которая размещалась от нас в пяти километрах. По всей видимости, он приходил сюда по вечерам только ради неё. Я снова вернулся к чтению литературы и на танцы в клуб больше не ходил, считая, что там мне больше делать нечего. Но иногда я ловил себя на мысли, что мне просто необходимо увидеть её, хотя бы на одно мгновение, но я сдерживал себя. Через две недели я узнал, что соседняя рота только что уехала, а мы уезжаем через два дня. Я сдал в библиотеку все книги, а вечером пошел в клуб на танцы с надеждой увидеть её. Там было всё как всегда, кажется, даже несколько веселее обычного, но её нигде не было. Я решил ждать и поднялся на сцену, где стояли несколько стульев и стол, на котором лежали подшивки старых газет и несколько журналов. Попытался читать, но никак не мог сосредоточиться, чтобы понять смысл прочитанного, настолько все чувства и мысли мои были заняты ожиданием её. Время шло, она не появлялась, и я уже начал терять надежду, когда она вошла. Остановившись у дверей, медленно обвела зал и всех присутствующих в нём, как мне показалось, грустным и как будто несколько отрешённым взглядом.  Затем прошла по краю зала и присела на стул в дальнем углу. Я спустился со сцены в зал и, выбрав пластинку, поставил её в проигрыватель, зазвучала прекрасная мелодия танго под названием «Маленький цветок».
Подойдя к ней, пригласил на танец. Она несколько удивлённо взглянула на меня, затем, встав со стула, тихим, мягким голосом произнесла:
- Пожалуйста, будьте сегодня моим кавалером.
- Будет исполнено, - ответил я и, взяв её руку в свою, а другой, обняв её талию, плавно повёл в танце по залу. Знакомясь с ней, я узнал, что зовут её Катя. Мы танцевали весь вечер, я не отходил от неё ни на одну минуту. Было уже довольно поздно, когда мы вышли из клуба. Как и положено настоящему кавалеру, я взял её под руку, и мы пошли не спеша по широкой улице давно уснувшего села. Полная луна с высокого, чистого, словно празднично  убранного звёздного неба освещала нам дорогу. Мы шли молча, не желая нарушать тишины великого космического мира, тесно прижимаясь друг к другу, и от всего этого я чувствовал какое-то новое, еще не ведомое мне счастье. Так мы дошли с ней до местной школы, здание которой находилось в глубине небольшого сада и было несколько скрыто берёзами и тополями. Она вдруг остановилась и, взглянув туда, предложила мне пойти и посмотреть их школу. Мы свернули в сад и по песчаной дорожке подошли к зданию в два этажа с большими окнами и широким крыльцом у главного входа. В одном из окон верхнего этажа отражалась круглая луна, словно она подсматривала за нами. Здесь, в тени деревьев, у одиноко стоявшего и пустовавшего здания, освещенного сумрачным светом огромного звёздного неба, казалось мне, присутствует какая-то таинственность. «В ней я училась 10 лет, а моя мама работает здесь директором», - с какой-то особенной грустью сказала Катя. Неожиданно для себя я вспомнил свою сельскую школу, так поразительно схожую с этой. В моей памяти вдруг быстро и ясно пронеслась вся моя школьная жизнь, и в душе моей отозвалось чем-то таким знакомым, таким до боли родным и близким, что, казалось, ещё немного, и на глаза навернутся слёзы. Именно сейчас я так остро осознал, что все то прекрасное и такое важное для меня куда-то ушло, умчалось навсегда и уже никогда не вернётся.
Неожиданно для себя в каком-то душевном порыве я притянул её к себе и, крепко обняв, как сумасшедший стал целовать: её губы, глаза, лицо, волосы, плечи; мои руки обхватили её крутые бёдра, и, когда великая, неудержимая страсть к женщине захватила меня всего, она тихим, чуть дрогнувшим голосом произнесла: «Ты можешь делать со мной все что захочешь, мне уже все равно». Это было сказано с такой безысходностью, с таким безразличием к тому, что сейчас происходило между нами, мгновенно отрезвило меня, и я невольно выпустил её из своих объятий. Она, несколько отстранившись от меня и глядя куда-то в темноту сада, стала рассказывать мне: «Прошлым летом у нас на уборке урожая были студенты, и с одним из них у меня было все, совсем недавно один из ваших солдат сделал со мной тоже самое». И вдруг, закрыв лицо руками, с такой душевной болью истерзанной души выкрикнула: «Везде один обман! Один обман!» - что у меня холодок пробежал по спине, и горько и безутешно зарыдала, сотрясаясь всем телом. Может быть, сейчас я стал для неё единственным человеком, кому она могла, словно исповедуясь, открыть свою душу, делясь своим горем и своей болью, которые, как вода в губку, проникли в пространство моей души. Теперь, уже с чувством жалости и сочувствия к ней, я обнял её и, с нежностью прижав к своей груди, стал успокаивать, говоря разные утешительные слова, ласково поглаживая рукой по голове, как делают взрослые, успокаивая плачущего ребёнка. Через несколько минут она стала успокаиваться. Я вытер рукой с её лица остатки слез и, слегка прикоснувшись губами, поцеловал ещё влажные глаза. Она, благодарно, несколько измученно улыбнулась мне и, взяв меня под руку, сказала: «Идёмте».
Мы снова шли по той же улице села, также рядом друг с другом, в той же тишине, не нарушая её ни единым словом, но в моей душе уже не было того удивительного счастья: где-то там, в глубине моей души, появилось что-то больное и тревожное. Она остановилась у дверей высокого глухого забора, за которым стоял дом, и, глядя мне в глаза, своим проницательным взглядом, сказала: «Ты гораздо лучше и порядочнее тех, кого я знала, но для меня это уже ничего не значит, прости меня и прощай». Быстро и совершенно бесшумно отворив дверь, скрылась за забором. Я хотел позвать её, но как будто ком подкатил к моему горлу. Я стоял и ждал: хотел услышать её шаги, увидеть, как вспыхнет свет в её окне, но ничего этого не было. Она исчезла, как исчезает ночной мотылёк, блеснув на одно мгновение в лунном свете. Я вышел за село и пошел по накатанной машинами, пыльной дороге к палаточному лагерю. Уже заметно похолодало. Луна поднялась ещё выше в чистое, звёздное небо. Оставшись совершенно один, без Кати, я шел, глядя в бесконечную и полную тайн бездну, на мириады сверкающих надо мной звёзд. В этом огромном окружающем меня пространстве, освещенным холодным, призрачно – голубоватым светом луны, вся моя душа, все мое существо вдруг наполнились такой нестерпимой болью, такой грустью и одиночеством, что казалось, будто я только что осиротел. Подойдя к лагерю, я увидел у КТП дневального, он, сидя на табурете, курил. Приветствуя его, я помахал ему рукой, он ответил мне тем же. Тихо, несколько пригнувшись, как будто крадучись, я вошёл в палатку, в ней все спали. В полной темноте, иногда на что-то натыкаясь, добрался до своего спального места. Сон еще долго не приходил ко мне. Здесь, рядом так безмятежно спавшими моими товарищами, постепенно на душе у меня становилось теплее и уютнее. Я уже не так остро чувствовал свое одиночество, беспокойное и грустное состояние моей души.
Утром, в последний раз выпустив машины на линию, я вынужден был заниматься подготовкой КТП к отъезду. Весь, как мне казалось, этот бесконечный день я ждал вечера, надеясь, что на последние, прощальные танцы придёт Катя. Во мне было так велико чувство видеть её, слышать её голос, ловить умный взгляд прелестных больших серых глаз, что ни о чём другом я не мог думать. Как только мне удалось освободиться от своих обязанностей, я немедленно отправился в клуб. В этот раз народу на танцах было значительно больше обычного, так как пришла вся местная молодёжь, но Кати среди них не было. Я ждал её весь вечер, кругами ходил вокруг клуба, искурил все сигареты, и чем дольше ждал, тем беспокойнее становилось у меня на душе. Она так и не пришла. Я шел к себе в лагерь, а это чувство росло и не давало мне покоя, появилось смутное предчувствие ожидания – должно что-то случиться. Утром следующего дня мы окончательно готовились к отъезду. Уже были свёрнуты и упакованы в чехлы палатки, когда я решил сходить в магазин, чтобы купить сигареты. Я подошел как раз к его открытию, покупателей ещё не было. За прилавком стояла несколько полноватая, высокого роста женщина, которая встретила меня вопросом: «Что будем покупать, солдатик?» - «Пачку сигарет “Прима” и спички», – ответил я, положив деньги на прилавок. Она выдала мне то, что я просил, и стала считать мне сдачу с моего рубля. В это время в магазин необыкновенно быстро почти вбежала старушка и взволнованным голосом закричала: «Зина! Зина! У нас в селе беда! Катька Румянцева, дочка директора нашей школы, покончить с собой решила и какими – то таблетками отравилась.
Скорая в городскую больницу отвезла, а там сказали: поздно привезли и мы уже ничего не могли сделать. И что им не живётся, таким молодым, хорошим?» – и стала вытирать концом головного платка заслезившиеся глаза. Продавец, покачав головой, с тоном сожаления произнесла: «Да что же такое делается? Ведь девушка какая хорошая была: и красавица, и умница, школу с медалью окончила, не то что мой балбес. Верно, из–за несчастной любви» - и, глубоко вздохнув, уже дрогнувшим голосом добавила: «Ох, уж эта мне любовь!» И вдруг слезы покатились по ее щекам: «Ой, не могу» - уже всхлипывая произнесла она, несколько отвернувшись в сторону и торопливо, дрожащей рукой стала доставать из кармана кофты платок. Все это так потрясло меня, сердце мое сжалось такой мучительной болью, что я не помню, как выбежал из магазина. Продавец вдогонку крикнула мне голосом плачущего человека: «Солдатик, сдачу – то возьми».  Но я уже бежал, как в тумане - накатившиеся слезы застилали мои глаза - про себя повторяя: «Катя, Катя, зачем, зачем ты это сделала!?» - вдруг осознав, как глубоко она вошла в мое сердце и мою душу. Только сейчас я стал понимать, для чего она приходила в клуб в последний раз. Зачем предложила мне пойти и посмотреть школу. Да это же она прощалась со всем тем, что было для неё дорого с самого детства. В последний раз хотела увидеть своих друзей и подруг, с кем рядом росла, училась и общалась. В последний раз, взглянуть на родную школу, где училась долгих 10 лет, где получала знания, взрослела, где формировались её душа, её видение и понимание окружающего нас мира. Прибежав к лагерю и присев на какой-то ящик, я попытался закурить, но руки мои так тряслись, что спички ломались одна за другой. Ко мне подошел мой друг Миша и, положив руку на моё плечо, спросил: «Что случилось, Володь?» Я рассказал ему то, что слышал в магазине. Он подал мне прикуренную от своей сигарету, сказав: «На, покури». К нам подошли и остальные ребята. Узнав, что случилось с Катей, присев на свернутые палатки, тоже закурили. Я видел, что эта трагическая весть о Катиной смерти потрясла всех. Каждый из них, скорбя, курил непривычно тихо, молча, о чем-то задумавшись. Вдруг Мишка сказал: «Да знаю я кто в этом виноват, это тот долговязый ефрейтор из соседней роты, он постоянно бегал к ней по вечерам»  – и, бросив на землю окурок, с каким – то особым пристрастием раздавив его сапогом, добавил: «Ну и гад же он!» Раздалась команда подошедшего к нам командира роты: «Бойцы, закончить перекур, начать погрузку». Через час наша колонна машин уже въезжала в село. Обычно, когда мы уезжали из прежних мест, нас всегда провожали местные девушки, прощаясь, желали доброго пути и махали нам руками. Некоторые, испытывая первую влюблённость к кому-нибудь из нас, плакали. В этот раз нас никто не провожал, и мы понимали почему. Часа через два мы прибыли на железнодорожную станцию, где для нас был подан состав, и мы приступили к погрузке машин. Вечером, когда на западе догорала заря, наш поезд медленно тронулся, и мы поехали. В сумерках за окном вагона тёмной стеной тянулся смешанный лес, иногда неожиданно появлялись огни небольших станций и, как будто убегая от нас, вновь исчезали во тьме. Было довольно поздно, когда в вагоне установилась тишина; многие уже спали. Я лежал на верхней полке, а мысли о Кате и ее трагической смерти не покидали меня. Сейчас я понимал, что моя встреча с Катей не прошла для меня бесследно, она, как вспыхнувшая зарница, озарила мою душу светом первой любви, наполнив ее самым прекрасным и великим чувством, что дается человеку на земле. Все, что происходит с нами в жизни, в нашей душе оставляет свой след, расширяет и обогащает её пространство. С этими мыслями, навалившейся на меня усталостью за этот непростой день связанный с нашим переездом и нервным потрясением после известия о Катиной смерти, силы покинули меня и под ровный стук вагонных колес я уснул. Мне снилась звездная ясная ночь, широкая светлая дорога, освещенная лунным светом, Катя в белом атласном платье и мы идем с ней по этой дороге, взявшись за руки, идем в неведомую даль и нам вдвоем так хорошо, так чудесно и хочется идти бесконечно. Но вот, откуда то с небес зазвучала прекрасная музыка и Катя снова, как тогда в клубе, говорит мне: - Пожалуйста, будьте сегодня моим кавалером. – Будет исполнено -, отвечаю я и, беру ее руку в свою, а другой рукой обнимаю ее тонкую талию и мы уже кружимся в вальсе. И вдруг, как легчайший пух взлетаем над Землей и устремляемся все выше и выше к звездам. Катя внимательно смотрит на меня своими большими, серыми, умными глазами, сияющими лунным и звездным светом. И вся моя душа наполняется к ней невыразимой нежностью и я крепче сжимаю её ладонь в своей руке, я крепче держу её за тонкую талию и когда огромное неземное счастье любви охватывает всего меня, она, словно бестелесный легкий дух выскальзывает из моих рук и, удаляясь от меня, летит все выше и выше в звездное пространство. Я пытаюсь бежать туда за ней, но какая-то сила как мощный магнит сковывает, держит меня и я не могу пошевелить ни рукой, ни ногой и тогда я кричу ей из всех моих сил: «Катя, не покидай меня, я люблю тебя, Катя!» И вот откуда-то из космического далёка до меня доносится её тихий голос: «Прости меня и прощай»,- и едва заметный образ её исчез навсегда, растворившись в матово-голубоватом лунном свете. И такое глубокое чувство одиночества и невыносимого страдания наполнили мою душу, что казалось, мое сердце сейчас разорвется на части. И в тот же миг я полетел в темную бездну, и, все внутри у меня сжалось, как камень и я проснулся от охватившего меня ужаса. Сердце как молот сильно билось в моей груди, лицо было мокрое от слез, оказалось, во сне я плакал: «Какой странный сон?», - постепенно приходя в себя, думал я. В вагоне все еще спали. Было прекрасное, ранее, солнечное утро. Теперь поезд шел через сосновые леса, освещенные мягким розовым светом еще едва поднявшегося над горизонтом низкого солнца, которое проглядывало сквозь ветви сосен сверкающими осколками, и по всему вагону бежали и трепетали легкие тени. Я открыл окно, и тугая волна встречного ветра ворвалась, наполняя все вокруг свежестью бескрайних просторов России. А поезд, ровно постукивая на стыках, вез нас дальше в жизнь: к новым местам, к новым трудовым будням и новым встречам. С той далекой и прекрасной поры нашей молодости прошло уже много лет, но иногда мне сниться этот странный сон и я просыпаюсь среди ночи с сильно бьющимся сердцем и еще долго не могу уснуть. В голову лезут разные мысли и воспоминания и, тогда мне кажется, что Катя напоминает мне о себе и где-то далеко-далеко очень далеко, возможно ждет меня.