Глава из повести 60 лет назад

1. где  стажировались
  Первое сентября каждого года особенный, волнительный день в жизни всех молодых людей нашей страны: миллионов учащихся школ, студентов ВУЗов и средних специальных учебных заведений.
Ровно 60 лет назад и у нас курсантов третьего выпускного курса НВТУ первое сентября было тоже волнительным и каким-то праздничным, хотя в те годы первое сентября и не было праздником «День знаний». А всё дело в том, что мы курсанты третьекурсники, в конце августа вернулись в родное училище из стажировки и приступили к занятиям. Вообще-то учебную программу за полный курс училища мы уже прошли, написали и защитили дипломные проекты, убыли на три месяца в части на стажировку на должности офицеров и техников строителей, а по окончании оной, должны были сдать государственные выпускные экзамены и, получивши звание «лейтенант» и дипломы техника-строителя, убыть в воинские части для прохождения воинской службы офицерами или мастерами строительных организаций.
Стажировку нам предстояло проходить в Управлениях военно-строительных частей и строительных организаций Минсредмаша.
И вот в конце мая 1961 года после недолгих сборов повзводно и поротно убыли мы на железнодорожный вокзал города Новосибирска.
Наш взвод направлялся на стажировку в Томское Управление войск и Химстрой. Это войсковое Управление и «Химстрой» дислоцировались в городе Томск-7 (Северск), а в городе Томске располагался один военно-строительный полк, шестиротный отряд и несколько участков   Управления Химстрой.
Пропуска в закрытый Северск нам не оформили и распределили нас на стажировку в полк, дислоцировавшийся в районе ж/д станции Томск-1, и в военно-строительный отряд, который дислоцировался в северной части Томска в так называемом районе Каштак. Рядом с отрядом располагался Авторемонтный завод Управления Химстрой, а в разных района Томска  участки и прорабства СМУ -1. Занимались СМУ и военные строители в них строительством жилья и небольших важных научных и производственных предприятий.
До роты воинов отряда работало на строительстве Лабораторного атомного реактора для Знаменитого Политехнического института Томска. Несколько кафедр этого института готовили специалистов для Сибирского Химического комбината Северска, который и возводил прославленный Химстрой.
Нас двенадцать курсантов привезли в военно-строительный отряд и распределили по ротам. В качестве куратора-наставника стажеров в Томск назначен был и прибыл с нами преподаватель училища подполковник М. Сорокин. Он и определил нас по ротам отряда. В каждую роту было определено по два курсанта. Приказом по Управлению войск мы назначались стажерами заместителями командиров рот. Для проживания нам отвели отдельную комнату в одном из бараков отряда.
После ужина командир отряда майор Намжилов и его заместитель по политической части майор Гулий повели нас по ротам и представили командирам рот и личному составу. Мы с Ильёй Ульяновым были распределены на стажировку в шестую роту.  После представления нас личному составу, командир нашей роты в канцелярии роты кратко ввёл нас в ротные дела, представил нам старшину роты и командиров взводов, а после этого разрешил заняться обустройством в нашем жилище, велев на следующее утро прибыть в роту в 5.30  на подъём личного состава.

2 День первый стажировки

Ровно в 5.30 следующего дня мы с Илюшей и прибыли в нашу ротушку. В казарме уже прохаживался по центральному проходу наш ротный. Ровно в 6.00 дежурный по роте подал команду: «Рота подъём!» К нашему с Илюшей удивлению поднялось с кроватей человек 30-40. Остальные солдаты подниматься и не думали. Командир роты метался по казарме срывая с солдат одеяла, матерясь, приказывал  подниматься и становиться в строй. Как мы поняли, по команде дежурного по роте поднялись и стали в строй солдаты осеннего призыва, молодые, как их тогда называли. В положенное время дневальный подал команду выходить на зарядку. Стоявшие в строю потянулись на улицу, а ротный, старшина и командиры взводов, все они были сержантами срочной службы, производили подъём продолжавших отлёживаться в кроватях. Группа молодых солдат по распоряжению старшины роты приступила к помывке полов в казарме, и мы с Илюшей направились на выход. И в это самое время в казарме появился начальник Управления войск полковник Примин. Группа офицеров во главе с ним в тот день прибыла в отряд для проверки утренних мероприятий.
Командир роты стал рапортовать начальнику Управления о проведении в роте утренних мероприятий, но полковник,  имея только один глаз, уже успел  увидеть и оценить, что происходит в роте. Он в гневе прервал рапорт нашего капитана, быстро подошел к солдатам, мывшим пол, взял у них изделие для помывки полов и ругаясь, кинулся к нашему капитану. А тот, не долго думая, развернулся и побежал в ротный умывальник, оттуда сиганул через окно, в котором не было рамы, и побежал в сторону санитарной части в здании которой проживал с семьёй.
Гнаться за капитаном полковник Примин не стал, он швырнул на пол орудие помывки полов и быстро покинул нашу роту.
Оказалось, начальник Управления войск своим приказом строго запретил помывку полов во всех помещениях управления так называемым палубным способом. Утвердившийся во многих частях Управления такой способ помывки полов уже привёл к тому, что во многих казармах военных городков деревянные полы  сгнили. Но в нашей роте, как увидел Примин, эта практика продолжалась.
А мыли солдаты пол в нашей казарме таким образом. Один солдат из шланга обильно поливал водою пол. Три других солдата брали специально изготовленный скребок, если его можно так назвать, и тащили его по обильно поливаемому водой полу. Скребок представлял из себя метра полтора в длину черенок из толстой палки с ручкой, которая с черенком скребка образовывала   букву «Т». Внизу к ней крепились две сбитые меж собою сантиметров 50-60 длиною доски, с зажатой меж ними полосой толстой резины из автомобильного колеса так, что полоса резины шириной 3-4 сантиметра выходила меж досок. Два солдата брали это изделие за ручку, третий приседал на доски, держась за черенок скребка. Таскание хорошо пригруженного скребка по мокрому полу и называлось помывкой полов.
Командир роты из казармы убежал и больше в роте не появлялся, полковник ушел. Хлопая удивлёнными глазами, ошарашенные увиденным, мы с Ильёй молча ходили по казарме.
Вот дневальный подал команду: «Рота строиться на завтрак!» Опять на центральном проходе в строю оказалось человек 30-40, которые по команде старшины роты вышли на улицу, построились и побрели в столовую. Солдаты, лежавшие до той поры в кроватях, стали быстро подниматься, одеваясь на бегу, кинулись в умывальник, а оттуда на перегонки помчались в столовую…
Наш командир роты капитан очень оскорбился и обиделся на поведение полковника Примина. Написал на него жалобу и, отсиживаясь дома, ждал решения командования Центрального Управления на свою жалобу. Поэтому в тот же день командир отряда майор Намжилов пришел к нам в роту и определил меня командиром роты, а Илюшу замом. Почему не наоборот? Не знаю. Может только потому, что я был выше ростом. Илюша был очень мал росточком. Никто же нас в отряде ещё  не знал. Так началась наша производственная и офицерская стажировка.
Продолжение следует.


3. Из кого состояла наша шестая рота

После завтрака и утреннего развода командиры взводов с трудом собрали роту в количестве 60, от силы 70 человек и повели на производство. Мы с Илюшей поплелись следом.
Три взвода нашей роты работали на сооружении пятиэтажного здания на центральной улице Каштака, метрах в четырёхстах от отряда в том месте, где стояли трёхэтажные дома и начинался спуск улицы в долину перегороженного плотиной ручья.
На первом этаже здания в монолите строился продовольственный магазин. На сооружении магазина уже заканчивалось сооружение нулевого цикла. Из железобетона глубоко в земле были сооружены помещения для холодильных камер, склады для разного рода продуктов питания, помещения для персонала магазина. Нулевой цикл возвышался над землёй примерно на один метр. В одной из больших комнат прораб строительного участка Фёдор Фёдорович оборудовал себе прорабку. Как узнали мы позже, он в то время был расконвоированным заключённым.
Рядом с жилым домом внутри квартала, строился детский садик. Мастеров у нашего прораба не было и нас назначили и производственными мастерами на стройке. Сначала меня определили мастером на строившемся доме, а Илюшу на строительстве детского садика.
Четвёртый взвод нашей роты работал на сооружении военного городка зенитного дивизиона ПВО в лесу в районе Кузовлево. Километров пять пути на стройку наши воины туда и обратно преодолевали пеши. Взвод этот был сформирован из солдат первого года службы. На территорию дивизиона воины входили по пропускам. Обед им доставлялся автомобилем из отряда.
Командир отряда нам с Ильёй велел в течение дня пребывать на строительстве жилого дома и детского садика. «В дивизионе вам делать нечего», — сказал майор.
Я попытался доложить замполиту отряда о дисциплине в роте и задал вопрос почему такая дисциплина, но майор только и успокоил меня словами, что в других ротах отряда дисциплина не на много лучше. Всё это от того, что в отряде собран очень трудный контингент солдат. Тут собраны те солдаты, которых режимники не пропустили в ЗАТО Томск-7. Это воины, призванные из республик которые в годы войны были репрессированы и высланы в отдалённые районы страны: Калмыки, немцы, чеченцы, крымские татары и прочие. Также в ЗАТО режимники много отсеивают солдат ранее судимых. В числе не пропущенных режимниками в Томск-7 в нашей роте оказались и семь выпускников духовной семинарии Саратова. Проблему эти воины нам создавали только на политических занятиях. Уж очень каверзные вопросы задавали нам эти воины. Прекрасно образованные, рослые, внешне аккуратные, трудолюбивые и исполнительные, эти ребята держались своей дружной группой. Они никого не обижали и никому не позволяли ни чего лишнего в отношении себя.
Из не пропущенных в ЗАТО в нашей роте оказались и четыре парня из города Одессы. Они до армии окончили мореходку, им были оформлены документы для работы на торговых судах, плавающих в зарубежные страны. Эти ребята тоже держались дружно, отлично работали на производстве, пользовались у всех солдат роты авторитетом и уважением. Примерно через месяц я очень с ними сдружился и когда я покидал роту в конце командировки, мы с ними на память обменялись фотографиями. В сентябре месяце один из них Алексей прислал мне в училище письмо. Я ответил, но на том наша переписка и закончилась. Эти ребята заканчивали службу, отряд сокращался численно и всех солдат нашей роты, кто отслужил уже три года, уволили в запас. В конце октября того года покинул наше училище и я. Так мы и потерялись с теми замечательными ребятами.
Особо запомнился мне отличный парень из нашей роты Николай Пилипенко. Призвался он из небольшого селения Львовской области. Кто-то из его недальних родственников отбывал уголовное наказание в Магаданской области за бандитизм в послевоенные годы. По этой причине его не пропустили в ЗАТО и разлучили с земляками. Со многими из тех ребят он вместе заканчивал училище механизации сельского хозяйства. По окончании училища ребята получили диплома механизаторов широкого профиля. Служить Пилипенко пришлось на общестроительных работах. А все его друзья работали водителями, бульдозеристами, экскаваторщиками и слесарями в Управлении Механизации Химстрой в ЗАТО. С друзьями Николай переписывался. Они писали ему о хорошей у них службе, высоких заработках, хороших бытовых условиях и прочем. Николай как-то подошел ко мне с вопросом почему ж у нас так плохо организована служба. Мы с ним несколько минут поговорили, после этого Николай и стал мне в доску своим парнем.
К сожалению, нашей роте очень не повезло с сержантами командирами взводов и старшиной роты. Старшина роты был настолько мягким и беспринципным человеком, что никто из солдат не считал его за начальника распоряжения которого надо исполнять. Командиром первого взвода был здоровенный детина. Он почему-то ходил в офицерских хромовых сапогах, парадных офицерских же галифе, в полевом офицерском кителе и подпоясывался офицерским ремнём. В первый же день я обратил на это внимание и потребовал от него одеть положенную ему форму одежды. На что он мне ответил, что другой формы у него нет, да и вообще, почему вы товарищ курсант об этом спрашиваете? Ведь ни командир роты, никто из командования отряда мне по этому поводу замечание ни разу не делал. Вам что, больше всех надо?
Я повторил ему своё распоряжение. Но на следующий день тот сержант ушел в самовольную отлучку. Выловили его через неделю в одном из вагонов в районе Карандашной фабрики.
На берегу небольшого залива реки Томь, что примерно в километре от Каштака, работало предприятие по перевалке с реки на железнодорожную дорогу круглого леса, который с севера доставлялся в Томск огромными плотами. Рядом с Лесоперевалкой
работала томская Карандашная фабрика. Многие рабочие этих предприятий жили в переоборудованных под жильё в так называемых вагонах теплушках. Жили там рабочие семьями и по одиночке. Много там проживало и одиноких женщин. Туда и бегали в самоволки многие солдаты нашего славного отряда.
После задержания нашего взводного арестовали и больше в отряде и в нашей роте он не появлялся.
Дней двадцать мы с Ильёй терпели наших командиров второго и третьего взводов. Сначала попался на самоволке командир второго взвода, потом изрядно выпил с солдатами командир третьего взвода и мы с разрешения командира отряда отстранили их от командования взводами и назначили вместо них толковых ребят из числа командиров отделений.
И только командовавший взводом солдат первого года службы сержант полностью соответствовал своей должности и званию.
Из ста шестидесяти пяти человек личного состава роты процентов пятнадцать были воины прошедшие места заключения. Эти солдаты были разбросаны в первых трёх взводах, но тоже держались своей компанией и задавали весь негатив в роте. С этими воинами нам с Ильёй пришлось с первых дней нашего командования ротой повести решительную борьбу за дисциплину.
Был в нашей роте и заместитель командира роты. Это был старший лейтенант Никитин. Но с ним во время нашей стажировки нам контактировать не пришлось. В первый же день нашего пребывания в роте его отпустили в отпуск. В отпуске из-за острой нехватки офицерского состава он не был два года. Второй раз с ним я встретился только в 1967 году, когда прибыл в Томское Управление войск для прохождения службы из Красноярска-45 (Зеленогорска). Никитин по прежнему был в звании старшего лейтенанта и в то время готовился к увольнению по несоответствию.

4.С энергией юношеского задора

   Я много раз задавал себе вопрос о том, что двигало нами двумя по сути дела юношами, откуда у нас взялась такая настойчивость и стремление организовать в роте службу так, что через неделю наша шестая рота стала одной из передовых в отряде по соблюдению распорядка дня, лучшей по производственным показателям за первый же месяц нашего ею командования.
В первую очередь, очевидно, огромное значение в этом деле сыграла наша подготовка в стенах родного училища, привитое нам нашими замечательными командирами и преподавателями внутренняя дисциплинированность и нетерпимость к её нарушениям. А у имевших такой запас личных качеств юношей хватило силы воли, выдержки, немалой внутренней энергии и старания, чтобы преодолеть тот кошмар, с которым столкнулись мы с первых минут стажировки. К этому мы уже были подготовлены.
Главным нашим оружием при наведении порядка в роте был его величество Устав и Закон о прохождении воинской службы в Советской Армии.
Нам никто не объяснял, как нужно вести себя с подчинёнными, как отдавать распоряжения и требовать их неукоснительного выполнения. Это мы впитали в стенах училища, и действовали так, как поступали с нами наши командиры. Особые наставления, как оказалось, нам были просто не нужны.
Когда в первый день мы прибыли с военными строителями с производства, большая группа солдат уже была в казарме. Мы стали спрашивать с командиров взводов почему их подчинённые прибыли в отряд без строя, но те в один голос нам ответили, а что мы можем с ними сделать? Попробуйте сами поставить их вот сейчас в строй на вечерний развод и для следования в столовую. Так у нас бывает каждый день.
На вечерний развод и в столовую в строю оказалось человек 70 не более. И тогда после ужина мы пригласили в канцелярию всех командиров взводов и отделений. На мой вопрос почему вы товарищи сержанты не подаёте вашим подчинённым команды и не требуете их исполнения, получили единодушный ответ: «Так они наши команды и распоряжения не выполняют и всё». На это мы с Ильёй им заявили, что если солдат не выполнил ваше распоряжение, он совершил тяжкое преступление. Берите лист бумаги и пишите рапорт о неисполнении вашего распоряжения. Рапорт нам на стол, а мы будем принимать соответствующее решения на таких воинов. И учтите, что тот командир взвода или отделения, который по нашему распоряжению или распоряжению старшины роты не поставил в строй отделение или взвод, он сам не выполнил приказ. Будет спрос с вас, а вы спрашивайте, требуйте в свою очередь с ваших подчинённых. Всё просто и по закону.
Уже при построении роты на вечернюю поверку в роте началось соответствующее движение. Правда нам пришлось ходить по роте и приказывать командирам взводов и отделений подавать их подчинённым команду стать в строй. Сержанты при этом робко, но отдавали распоряжения. Некоторые солдаты с приблатнённой ухмылкой демонстративно отвечали сержантам: «Да пошел ты со своим приказом…» Тут же я велел одному сержанту, который отдавал приказ подчинённому, идти в канцелярию и писать рапорт на невыполнение подчинённым его распоряжения.
Послал в канцелярию писать рапорта и старшину роты и дежурного по роте, как свидетелей случившегося. С ними в канцелярии занимался Илюша. Тут же при всей роте я заявил, что завтра эти рапорта будут у командира отряда, а не исполнившему приказ придётся писать объяснение военному дознавателю. И так будет с каждым, кто будет игнорировать команды и распоряжения нас и сержантов. Строили мы роту минут сорок. Со всех концов казармы раздавались возмущённые голоса: «Уже время спать, вы сами нарушаете распорядок». Но почти сто процентов солдат мы общими усилиями, с большим трудом в строй поставили.
 
Аналогично в нашей роте проходил и подъём на следующий день. Вся рота стояла в строю после подъёма до тех пор, пока все солдаты не станут в строй. Практически все солдаты минут через двадцать уже были в строю. Оставались лежать в кроватях человек пять-шесть. И тут случилось непредвиденное. Стоявший уже в строю здоровенный детина, ранее отсидевший несколько лет в колонии, с большим шрамом на перекошенном лице говорит:
— Цэштожполучаеця, я стою в строю, а вон ти паразиты лыжать! Товарыш курсант, разришить мени их пидняты?
— Поднимайте, — ответил я.
Верзила молча намотал на руку солдатский ремень, подошел к кровати на втором ярусе которой прикрывшись одеялом лежал не желавший подниматься, и со всей силы стеганул его ремнём. Лежавший в кровати солдат заорал от боли, а верзила кинулся к следующему герою, но тот не стал ждать угощения, вскочил с кровати и сиганул в строй. Лихо подскочили, становясь в строй и все остальные не подчинявшиеся команде «Подъём».
Пока мы поднимали роту, уже наступило время строить роту на завтрак. Пришлось дать команду умыться и приготовиться к построению на завтрак. Илью я послал в столовую встретить там тех, кто придёт без строя, к столам не подпускать и переписать их фамилии. В строю на построении в столовую опять были не все, но те, кто убежал в столовую без строя, разочаровались. Там их с блокнотом встречал Илья. Когда мы ротой подошли к столовой, вся та братия быстренько стала в строй.
5
За два три дня у меня собралась приличная стопка рапортов командиров взводов и отделений о разного рода неподчинении и нарушениях солдат. Зайдя однажды в канцелярию, я увидел развороченную дверку нашего небольшого сейфа. Вскрыли сейф наши орлы, чтобы спереть эти рапорта и объяснительные. Но я их там не держал. Сейф унесли на производство, и там гражданский сварщик нам его очень хорошо укрепил.
В понедельник после совещания у командира отряда я отдал ему нашу кипу бумаг, попросивши к нарушителям и неповинующимся принять меры. Уже вечером того дня около двух десятков злостных нарушителей из нашей роты вызвали в штаб отряда. Некоторых воинов из той группы майор Намжилов арестовал и отправил на гауптвахту.
На следующий день после ужина несколько воинов зашли к нам в канцелярию и предложили нам с ними поговорить. Мы с Ильёй вышли в казарму, сели в центральном проходе, вся рота нас окружила и пошел разговор. Со всех сторон нам сыпались вопросы, а мы с Ильёй как могли на них отвечали. Вопросы сыпались в основном на тему, почему мы так взялись за дисциплину, никто ж в отряде так как мы ничего не требует. А верзила, который помог нам поднять с постелей неповиновавшихся, поднялся и попросил нас от всей роты забрать у командира отряда наши рапорта и объяснительные. Все ж поняли, что надо командиров слушаться и никто больше так себя вести не будет, если мы их простим.
Когда дневальный подал команду роте строиться на вечернюю поверку, мы с Ильёй пообещали попросить командира отряда вернуть наши бумаги.Но если кто допустит подобное снова, обижаться на нас не надо. На том и порешили.
Когда на следующий день я зашел к командиру отряда и попросил вернуть бумаги, он даже обрадовался сказав, тут можно пол отряда пересажать. Мне и командовать будет некем. Вечером на вечерней поверке, перед строем я демонстративно порвал всю пачку злополучных рапортов.
Ни одного солдата из нашей роты за все три месяца нашей стажировки к уголовной ответственности мы не привлекли. Но нарушения конечно же в роте были и работы нам с Ильёй хватало. Для того, чтобы заставить ударно работать отдельных воинов, мы роту изрядно переформировали. В четвёртый взвод для работы в дивизионе ПВО мы перевели самых отпетых нарушителей и плохо работавших на производстве. Утром я их лично отводил в дивизион. Чтобы воины не бродили по территории и лучше работали, по согласованию с командиром дивизиона ставил к ним бойца с винтовкой. Даже в туалет водили их под ружьём. На довольствие на обед взвод поставили в столовой дивизиона. Этот вопрос долго, с трудом, но решили. Командир взвода определял отделениям задание на день и работали воины до тех пор, пока не выполнят дневную норму. Через неделю ребята из «Дисбата», так в отряде называли наш взвод работавший в дивизионе, дневную норму выполняли раньше времени и отдыхали, ожидая часа, когда их выпустят с территории дивизиона.
От командиров первых трёх взводов мы с Ильёй потребовали каждому отделению давать конкретное задание на каждый рабочий день и вечером докладывать нам о выполнении задания. Не выполнение дневного задания мы объявили невыполнением приказа. С командиров отделений и взводов стали требовать письменные объяснения об этом. Солдат, которые плохо работали переводили в четвёртый взвод для работы в дивизионе. Некоторые солдаты просили наказывать их вплоть до ареста и помещения на гауптвахту, но только не переводить в «Дисбат».
С трудом, но ситуация в роте помаленьку менялась в лучшую сторону.
Через неделю наша рота в полном составе строилась на физзарядку, в полном составе посещала столовую, была самой многочисленной из рот отряда на утренних разводах. А по итогам июня месяца нормы выработки по роте составили более 100%. По договорённости с прорабом мы несколько раз выводили на стройку всю роту и занимались уборкой мусора в подвалах дома и на территории. За это прораб нам и закрыл хорошо наряды.
Что рота стала образцовой во всех отношениях, говорить не приходится. Были в роте и самоволки, употребления спиртного, но того бардака, какой был в начале, больше не было.


5. Будни стажировки

Недели через две работы на нулевом цикле пятиэтажки наш прорабский участок закончил, и мы стали готовиться к ведению кирпичной кладки жилых этажей дома. Для этого к нам в роту передали группу воинов, которые окончили обучение в учебном комбинате Химстроя и получили третий разряд каменщиков. Поскольку башенный кран на нашем объекте был смонтирован только один, Фёдор Фёдорович каменную кладку дома решил вести двумя захватками. Первую захватку 1 и 2 подъезды будет вести одна смена во главе с ним, а вторую захватку 3 и 4 подъезды будем вести мы с Ильёй в другую смену. Работали неделю первая захватка в первую смену, а вторая во вторую. На следующей неделе наоборот. Роту мы снова частично переформировали так, чтобы на каждой захватке работало по взводу солдат. В этих взводах было по 5-6 каменщиков, подсобники, стропальщики. Остальные ребята взводов выполняли самые разные общестроительные работы: монтировали подмости и леса, убирали и отгружали строительный мусор, вели земляные работы на детском садике. Один взвод нашей роты перевели на другой строительный объект в район Первого Томска. А к нам в роту перевели хозяйственный взвод, которым полностью командовал заместитель командира отряда по тылу.
Каждый день мы с Ильёй работали один в первую, второй во вторую смену.
В виду того, что наши каменщики были ещё малоопытны, прораб велел больше работать на кладке внутренней осевой стены, перегородок и стен лестничных проёмов. Из-за низкого качества кладки кое-где приходилось выложенные стены разбирать и перекладывать снова. Но постепенно наши каменщики опыта набирались, и мы всё больше начинали ложить наружные стены.
Первую неделю Илья на нашей захватке отработал во вторую смену и выполнил каменную кладку почти до окон первого этажа. На следующей неделе я на нашей захватке доложил кладку до подоконников и приступил к разметке окон и простенков. И только тогда, когда мы перекрыли первый этаж и приступили к возведению второго этажа, я заметил, что на первом жилом этаже мною пропущены и не выложены подоконные кухонные шкафчики.
Холодильники для населения в то время были в большом дефиците, поэтому проектировщики придумали им замену в виде этих шкафчиков. Они представляли собой выем в сене под кухонным окном шириною чуть уже оконного проёма, а с улицы толщина наружной стены в том месте была всего в один кирпич. В центре этой выемки оставлялось отверстие на улицу, прикрывалось оно с улицы металлической сеточкой а из кухни утеплённой двусторчатой дверкой.
Увидев свою оплошность, на вторую смену диспетчеру СМУ я заказал компрессор с отбойными молотками. И за одну ночную смену по фасаду «А» эти шкафчики мы вырубили. Но приехавший утром на работу Фёдор Фёдорович увидав на площадке компрессор, стал разбираться кто и зачем его заказал. Разобравшись что к чему, поднял шум и приказал компрессор немедленно увезти и больше без его личного заказа ни один механизм на площадку не присылать. Меня ругал самым отборным матом, заявив, что за стажировку он поставит мне неуд. Об этом скандале стало известно подполковнику Сорокину. Он сходил на нашу стройку и в сердцах побеседовал с прорабом. Наш куратор задал вопрос прорабу: «Кто тебе разрешил вести работы курсантам без твоего присмотра? А если на объекте случится ЧП, кто будет отвечать? Курсант стажер или ты? Я сейчас же позвоню в Управление Химстрой и доложу как ты организовал стажировку курсантов. Ты заставил пацанов самостоятельно вести строительные работы. Я потребую тебя строго наказать и отстранить от стажировки курсантов». Тут то наш Фёдор и сник, стал просить подполковника Сорокина уладить всё по хорошему.
Компрессор для устранения промашки мне больше не дали. Так и стоит до сих пор тот пятиэтажный дом с магазином на первом этаже без кухонных шкафчиков по фасаду «В». Но тут случился прокол и у самого прораба.
Как-то на наш объект приехал начальник СМУ. Сначала они с прорабом долго что-то обсуждали в прорабке, а потом решили пройтись по объекту. Вот начальство вошло в первый подъезд, постояли на лестничной площадке первого этажа, затем пошли на второй этаж, а когда поднялись на площадку второго, начальник СМУ спрашивает у нашего очень делового прораба: «А как же мы можем попасть в квартиры дома?» Оказалось, Федор Фёдорович не разметил проёмы дверей из лестничных площадок в квартиры! Тут уж мы с солдатами в волюшку поиздевались над нашим прорабом.
Как только уехал начальник СМУ, Фёдор позвонил в диспетчерскую и заказал в ночную смену компрессор. С обеда снял два отделения солдат из взвода, работавшего на его захватке и попросил меня вывести их во вторую смену, чтобы прорубать дверные проёмы на первом и втором этажах его захватки. Но компрессор диспетчер во вторую смену не прислал. Очевидно, сработал запрет нашего прораба. Пришлось нашим ребятам рубить проёмы ломами и топорами.

6. случай в лесу

  В конце июля у меня приключилась ещё одна неприятность. Мы с Илюшей решили выпускать сатирическую стенную газету, чтобы песочить в ней нарушителей воинской дисциплины роты. Краткие заметки о нарушителях я сочинял небольшими стишками, а вот рисовать сатирические изображения нарушителей у нас никак не получалось. Но тут, глядя на наши творческие муки, наш ротный писарь сказал мне, что он может делать эти рисунки, только надо делать так, чтобы никто в роте не знал кто рисует. Он боялся, что за его художества наши нарушители могут и побить. Оказывается, наш Лёва, с пятого класса школы посещал детскую школу искусств, где обучался рисованию. И рисовал он сатиру прекрасно.
Выпускали мы каждый номер с Лёвой закрывшись в канцелярии. Все думали, что я рисую, а Лёва с его красивым почерком, мои карикатурные рисунки подписывает. Наша газета получалась очень красиво оформленной, а нарушители всегда так смешно изображались, что когда мы её вывешивали у тумбочки дневального, возле неё собиралась вся рота. В казарме несколько часов стоял хохот. Посмотреть нашу газету приходило много солдат из других рот отряда. А после того, как газету со стены снимали, её герои вырезали свои «портреты» на память.
Однажды со второй смены на танцплощадку посёлка у психиатрической больницы, которая расположена на выезде из города в сторону Северска, сбежал воин чеченец. Самовольщика мы изловили, когда он танцевал с высокой, очень полной и грудастой дивчиной. За самоволку я посадил солдата на гауптвахту, поместили на него карикатуру и в нашу сатирическую газету. Лёва так изобразил нашего малорослого танцора и его партнёршу, что все солдаты роты от души хохотали, глядя на тот рисунок. Но кто-то из земляков того самовольщика написал о его поступке и в красках описал на него карикатуру в стенгазете в их дальний горный аул. Отец солдата нарушителя посчитал, что сын его оскорбил, нарушил наказ служить честно и добросовестно, а танец с пышной русской женщиной посчитали в ауле тяжким нарушением традиций их предков. Ведь когда воин был ещё ребенком родители сосватали ему невесту. Отец написал гневное письмо сыну заявив, что после армии домой ему дороги нет, как нет у него больше и родителей. Собрались чеченцы всего отряда и воин заявил им, что он объявляет курсанта командира роты своим смертником.
И вот, дня через два после той сходки ребят чеченцев, иду я на съём нашего взвода в дивизион по красивому сосновому лесу. Толстенные не очень высокие сосны так закрывали голубое летнее высокое небо, что кругом стоял полумрак и травка в нём росла хоть и густая, но очень низкорослая. Создавалось впечатление, что это хорошо ухоженный зелёный газон. Времени до съёма было ещё достаточно и шел я не спеша, пребывая в хорошем настроении. И вдруг я услышал треск сухой ветки. Оглянувшись назад, замер, увидав метрах в трёх от себя нашего нарушителя чеченца с блеснувшим в его правой руке лезвием ножа. Какое-то время мы стояли друг против друга неподвижно. Но вот парень с криком: «Я тебя зарежу, клянусь мамой!», — бросился ко мне. Рядом стояла раскидистая толстая сосна и я машинально сиганул за неё. Несколько мгновений мы «играли» в догоняшки, бегая вокруг сосны. За это время я немного пришел в себя и, прикрываясь от ножа деревом, ногой сильно ударил солдата в живот. От боли он присел, и я в прыжке ещё раз сильно ударил его ногой с низу в область груди. Солдат ничком упал на землю, а я, не знаю как оказавшимся у меня в руке поясным ремнём, начал с остервенением стегать его по спине. Меня всего трясло, какое-то время я пребывал в полном безумии. А когда ко мне вернулось сознание, ногой наступил на правую руку солдата, разжал пальцы его руки, взял нож и быстро покинул место происшествия.
Не менее двух часов бродил я по лесу. В какой-то овраг выбросил нож, потом глянул на часы и поняв, что взвод уже давно снялся с работы и ушел в роту, направился в сторону отряда. В тот день была моя очередь работать во вторую смену на строительстве дома. Выйдя из леса я и направился на нашу стройку.
Сняв с работы вторую смену, в столовой позавтракал с ребятами, а придя в казарму, сразу лег спать в канцелярии.
Проснувшись часов в десять, подскочил в кровати с мыслью: «А что же с солдатом? Где он?»
Одевшись, вышел в казарму. С права от прохода отдыхали солдаты второй смены, а слева в центре спального помещения на животе лежал только один солдат. «Кто это», — спросил я сопровождавшего меня дежурного по роте. Дежурный назвал мне фамилию нападавшего на меня накануне чеченца. Он заболел, опустив голову процедил дежурный. После услышанного у меня мгновенно на душе отлегло. С минуту поразмышляв, я велел дежурному пойти в санчасть и позвать в роту сержанта медбрата.
Выглянув в казарму минут через двадцать, я увидел хлопотавшего над больным чеченцем медбрата. Он бинтовал его спину. Когда в одиннадцать часов подняли вторую смену, я велел дежурному по роте с обеда принести еду и накормить больного. После обеда я побрёл на строительство дома, потом на съём в дивизион, оттуда во вторую смену.
А поднявшись на следующий день, увидел у кровати больного медбрата, он снова бинтовал ему спину. Когда медбрат ушел, я подошел и присел на кровать напротив больного. С минуту посидев, не громко спросил солдата: «Больно?» А он, по-прежнему лёжа на животе, отвернул от меня голову и заплакал. Посидев ещё какое-то время, я встал и побрёл в санчасть. Вызвав в коридор медбрата, спросил его, что с нашим больным солдатом, которого ты вчера и сегодня бинтовал. Тот ответил мне, что надо бы положить его в санчасть, но он отказывается. Раны на спине заживут не скоро. Если бы была хорошая мазь, всё зажило бы быстрее. У нас в санчасти такой мази нет. Я попросил написать мне название мази. Придя в роту, вызвал в канцелярию земляка нашего больного, показал ему название мази и спросил есть ли у ребят деньги, чтобы в аптеке в городе купить такую мазь.
— Деньги у нас есть, но как поехать в город?, — ответил солдат.
— Иди обедай, увольнительную я сейчас тебе выпишу, — ответил я.
Дня через два наш больной стал подниматься с кровати.
И солдат, который ездил в аптеку, подошел ко мне и сказал, что надо что-то делать, ведь наш больной земляк служить больше не будет, он что-нибудь нехорошее всё равно сделает и рассказал мне о письме его отца. Старшине роты я тут же велел присматривать за нашим больным, а сам до конца дня размышлял что делать. Перед отбоем я позвал в канцелярию всех земляков нашего больного и задал им вопрос, что нам дальше делать. Первое, что пришло мне в голову предложил перевести его служить в другую роту. Но мудрые земляки в один голос заявили, что это ничего не даст. Один из них, немного помявшись, предложил мне написать его отцу письмо и как ни будь сказать, что редколлегия стенгазеты переусердствовала и нарисовали и написали о их сыне не совсем правду. А на танцы он ушел потому, что в тот вечер не привезли раствор для кладки и все не работали и пошли кто куда. В общем, заключил предлагавший, надо придумать и написать что-то в этом духе, может тогда отец отменит своё решение и простит сына. Я попросил ребят сказать их несчастному земляку, что мы придумали, как помирить его с отцом, чтобы он немного подождал сообщения из дома.
Когда солдаты ушли я и принялся сочинять длинное письмо отцу солдата. Письмо наутро отнёс на почту Каштака. А недели через полторы на вечерней поверке я увидел сияющим моего крестника. Глянув в сторону его земляков увидел, как один из ребят, улыбаясь, показывает мне поднятый вверх большой палец.
А время меж тем летело. Наши доблестные каменщики к двадцатому августа заканчивали кладку пятого этажа, началась подготовка к отделочным работам на нашем доме, а рядом бульдозеры уже начали копать котлован для подвалов следующего такого же дома, только без магазина.
На нашего ротного пришел приказ о переводе в другое Управление войск, а роте представили нового ротного. Прораб Фёдор Фёдорович написал нам с Илюшей отличные заключения о производственной практике и мы стали собираться к отъезду в наше родное училище.


Рецензии