Аннигиляция Славы

                В богом забытом городке, в таком же покинутом властью дворе жили люди.  Двор их был замусорен, покрыт палой листвой, гнилыми яблоками, битым стеклом, а ветер носил пакеты, цепляя их на ветви старой яблони. Люди ходили по двору, не замечая ничего, брели в сторону обгрызанной временем скамейки, стелили на неё газеты, сидели и говорили за жизнь, подкрепляя свои и так несвязные мысли алкоголем.  Ноги людей обкручивали местные драные кошки своими куцыми хвостами. Неподалёку слышался лай повздоривших, не поделивших  найденную кость бродячих псов. Казалось, время остановилось в этом месте, и в какой-то момент стрелки часов стали идти назад, поворачиваясь со скрипом вокруг циферблата, превращая всё, что здесь было в тлен, в прах, в пыль.  Вот уже обнажается арматура, и, кажется, что вскоре от дома останется только она одна, и сам дом станет скелетом.

                В один из таких осенних тусклых дней, когда с деревьев были сорваны последние жухлые листья, а дождь косыми струями падал на будто помрачневшую, засыпающую в предзимье землю, из двухэтажного зелёного дома вышел человек небольшого роста в галошах не по размеру, непонятного цвета куртке, клетчатом кепи и очках, одно стекло которого было заклеено лейкопластырем. Дверь за ним с грохотом закрылась, и маленький человек, звали которого Слава, заняв положение под углом 30 градусов, — по-другому он передвигаться в подпитии не мог, — направился к местному магазину. Там он планировал на последние копейки купить корм для кошек. Когда Слава выпивал, его начинала мучить совесть, и тогда он шёл в магазин и тратил последнее на кошек. Возвращался обратно, выдавливал содержимое пакетика около двери в дом, вздыхал и начинал мучиться уже от того, что не допил, а так хотелось бы. И менял свой маршрут в сторону соседа, обладателя самогонного аппарата, которому, как правило, был должен и потому ему больше не наливали. Но надежда умирает последней, и Слава всегда начинал свой обход именно с него.

                После самогонщика Слава двигался к сиделице Наташке, чьи иссиня-чёрные волосы делали её похожей на ведьму, а характер только дополнял сходство. Но и Наташка прогнала Славу, наказав не трогать её сыновей, который уже вышли в город на поиски средств. Делиться со Славой Натаха не собиралась. Очкастый горлопан Иван, претендующий на роль Дона Корлеоне этого двора, но в действительности являвшейся петухом, чью суповую судьбу рачительная хозяйка давно предрешила, присматривая на рынке другую, более крупную и красивую птицу, сегодня был добр к старику. Доброта и щедрость его были вызваны получкой  и желанием вновь покрасоваться во дворе, почувствовать себя главарём, потому, едва продрав глаза, осипшим голосом, всегдашние визгливые нотки были приглушены, зазывал друганов на сходку в подъезд. Одним словом день начался как обычно.

                Вот только никто из обитателей этого двора не обратил внимания на внезапно поднявшийся ветер. С каждой секундой он всё больше набирал обороты, захватывая всё большее пространство, хрипло подвывал, взметая к небу остатки не смытой дождём пыли,  будто прочищал горло, перед тем как взреветь. Он словно вырвался из преисподней этот ветер. Он уже выл, выл всё громче, а к подъезду стягивались друзья Ивана. Сам Иван стоял под лестницей с бутылкой, сверкая стёклами очков, и зло выговаривая что-то Славе. Подтянувшиеся его друзья с радостью поддержали предводителя и стали пинать старика. Тот, обиженный, вышел на улицу как раз в тот момент, когда налетел очередной порыв ветра. И разверзлись врата, и понёсся маленький Слава в гигантскую воронку, временной портал, который нёс его всё дальше отсюда, от этого двора и этого времени.
 
                В этот момент охранник, сидящий в будке неподалёку, уже хотел было захлопнуть дверь, чтобы её не сорвало с петель ураганом, но неведомая сила подхватила и его и затянула в воронку вместе с любителем кошек. Охранник этот все дни напролёт смотрел на натянутый на вверенном ему здании склада рекламный плакат с красоткой. Он мечтал встретить её, ведь она так не была похожа на его старую, брюзжащую жену. У неё не было не чёсаных волос и мучнистой кожи, а были кудряшки, накрашенные красной помадой губы на будто фарфоровом личике. 

                Исчезновения эти не было замечено местным населением, они продолжали пить, а железная дверь в подъезд громыхала, будто сам дьявол выехал из ада на вагонетке и  уже катится по соседней железнодорожной ветке, с каждой секундой неминуемо приближаясь к дому. Слава кувыркался где-то во временной петле, в клубах вырвавшегося на свободу хаоса мотало охранника, а соседи всё только ругали ненастье и невозможность разойтись по домам.

                К ночи ветер стал стихать. Странная, пугающая тишина воцарилась в городе. Он будто бы умер. Не шуршали колёсами машины, не капал по крышам дождь. И только тихий гул рокотал подле пешеходного перехода, отделявшего брошенный двор от улицы, ведущий в центр. Рядом с «зеброй» был установлен нужный знак, и даже светофор, чей жёлтый глаз мигал каждую минуту. Гул этот был, возможно, вызван колыханием листового железа, из которого был изготовлен дорожный знак, а может это козырёк светофора был сделан не лучшим образом и колебания эти и вызывали его. Но, во всяком случае, он был единственным звуком в этом городе мёртвых.

                Внезапно на переходе, словно из ниоткуда, взялась блондинка с фарфоровым личиком и губами, накрашенным ярко-красной помадой. Одета она была не по погоде: в белое платье в крупный красный горох, красные туфли-лодочки, перехватывающие лодыжку лямкой, через плечо на французский манер была небрежно перекинута сумочка, платиновые локоны завиты и по всему было видно, что ветер никак не смог повредить её великолепную причёску. Она дошла до будки охранника и постучала в оконце. Никто не отозвался на её стук. Блондинка пожала плечами и пошла дальше по улице, погружаясь в темноту, пока не исчезла вовсе.

                Тем временем немного осмелели местные кошки. Они вылезли из укрытия и окружили клетчатую кепку, очки со стеклом, заклеенным лейкопластырем и галоши —  всё, что осталось от Славы. Они несли этот почётный караул, прославляя своего кормильца. Кошкам было хорошо известно, куда он исчез, потому что они знают больше, чем люди. Много больше. Иван и его друзья вповалку сопели в подъезде. В дом нерадивого сына-болвана не пускала мать. 

                Перевалило за полночь. Раздался стук падающего яблока. Откуда-то вылетела машина и осветила ночную улицу фарами. На переходе завизжали тормоза. Водителю померещилась, что дорогу переходит женщина не из этого мира в платье в горошек. Или то был лишь её силуэт? В этот самый момент упали первые капли дождя, он мерно застучал по крышам домов, по лужам поехали редкие машины.

                Когда забрезжил рассвет кошки, сидевшие вокруг остатков Славы, лениво потянулись и замурлыкали, так как в правой галоше уже стала прорезаться  нога. Потом в левой. Очки сели на красный набухший нос. Кепка на седую голову. Слава продолжал лежать на земле во дворе. Кошек не было. Его толкал за плечо какой-то молодой вихрастый парень.

                — Отец, отец, ты живой там? Скорую тебе вызвать?

                — Всё хорошо, — бормотал Слава.

                — Упился опять, — брякнула проснувшаяся Натаха, спешащая за самогоном.

                — Я не пил,  — сообщил Слава, — я же больше не пью, Наташ.

                В будке протирал глаза охранник. Плаката напротив больше не было. Мечта ушла. Смысл всего был потерян. Он так долго-долго и сильно мечтал, что был уверен, однажды девушка с плаката придёт в его жизнь. Но она так и не пришла. Он достал телефон, который показывал полный заряд, будто молния и непогода зарядили его, и набрал номер супруги. И как много лет назад, когда им было по двадцать, у него вдруг гулко  застучало сердце,  ведь  она так долго не отвечала на звонок, а потом, наконец,  сказала что-то сонное в трубку.

17 октября 2021 года