Наталья Советная. Молитва о потеряном Рае

МОЛИТВА О ПОТЕРЯННОМ РАЕ

Грустны и печальны
Погосты порубок,
Где каждый росток
Беззащитен и хрупок…
Иосиф Курлат.
Зелёная ода

В тяжёлые, смутные времена нашей истории страна всегда
являла как молитвенников и заступников (святые Сергий Радонежский, Серафим Саровский, Александр Невский, патриарх
Гермоген, игумен Иосиф Волоцкий и многие другие, а в смуту
90-х годов XX века – священник Николай Гурьянов, митрополит
Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев), Патриарх
Алексий II и т. д.), так и мыслителей, к коим должно отнести талантливых писателей. Они, глубоко анализируя события своего
времени, изучая историческое прошлое, по промыслу Божию
предвидя будущее, непременно становились обличителями пороков, ставили острые вопросы современности, верили в возрождение Отечества, в великую силу добра и слова. Именно к таким писателям можно отнести Геннадия Борисовича Пациенко.
Богатейший жизненный опыт, в котором голодное военное
детство, служба в армии на Дальнем Востоке, целина, завод, Литературный институт и аспирантура, бунтующая Чечня, родная Беларусь, дружба с интересными людьми и гениальными
писателями (Валентин Распутин, Василий Быков, Иван Шамя-
кин, Виктор Розов, Лев Кассиль, Борис Леонов, Лев Ошанин,
Василий Шукшин, Михаил Лобанов, Николай Рубцов, Юрий
Бондарев, Феликс Кузнецов – трудно назвать, с кем из известных он не общался), работа в редакциях известнейших литературных журналов («Молодая гвардия», «Роман-газета»), в
Министерстве по делам национальностей Российской Федерации, но главное – неравнодушное сердце и способность к глубокому анализу, – всё это позволяет Геннадию Пациенко создавать произведения не для лёгкого развлекательного чтива, а для
духовно-нравственного целительства, для развивающего благодатного воздействия на ум и душу человека. Вторая книга (первая – «Постучим по дереву». М., 2012) «избранного из земных
тетрадей» «Когда грустят деревья»1
 ещё раз свидетельствует
об этой ценной способности автора.
Герой романа «Когда грустят деревья» Алексей Пигалов,
выйдя на пенсию, возвращается из столицы на родимый хутор,
где добротный дом, поставленный родителями после войны
на берегу большого озера, терпеливо дожидался его, хозяина.
И дом, и деревья, когда-то посаженные Пигаловым, хранили в
себе тайны времени, память прошлого и, казалось, умели слышать и вести беседы о важном, о главном, о вечном… «Деревья
впервые слышали столь непривычные под ними беседы. Они и
не предполагали, что это лишь начало бесед, что через несколько минут рассуждения повернутся на неожиданную тему…»
Размышления, сомнения, споры – их немало в романе. Это
выстраданные думы писателя о жизни, человеке, о вечном, об
истории и стране. И на протяжении всего повествования деревьям, как живым действующим лицам, Геннадий Пациенко уделяет пристальное внимание, словно именно они смогут неким
мистическим образом дать ответы, помочь, уберечь. «…Липа
ропотно и нерешительно вдруг шевельнулась, зашепталась от
1 Пациенко Г. Б. Когда грустят деревья: избранное. Кн. вторая. М.:
ИПО «У Никитских ворот», 2017. 236 с.
своей причастности к земному уюту, который она осеняла. Она
будто ждала, когда под ней соберутся, встретятся трое мужиков,
она тосковала по ним и готова была делиться всей своей вековой мудростью».
Люди же, сам Пигалов и его московские друзья, словно удирали из города, в котором одолевала непонятная усталость. Что
это, возраст? Ведь герои романа немолоды, и вполне бы можно
довериться словам питерского поэта Ивана Стремякова:
Ну вот, и наступила зрелость –
Пора невиданных потерь:
Как в город некогда хотелось,
В деревню хочется теперь…
Однако при внимательном прочтении произведения причины вскрываются гораздо серьёзнее: «Крутой же излом в стране
(Смута 1990-х годов. – Н. С.) не проходил даром. Рубец от него
мучительно не заживал. <…> Материальное разорение приводило к огрублению и одичанию одних и к богатству и роскоши
других. Из-за вражды разума и души всё оборачивалось несуразностью. Мегаполисный город вытеснял, выгонял человека.
Он не нужен ему усталый и загнанный. Таких города не терпят.
Соскользнёшь, оступишься – угодишь в пустоту. Хаос пугал,
грозил гибелью. Человек искал для себя убежище, где можно бы
переждать, перенести обморок века. Хаос своим дыханием обжигал многих…».
Митрополит Иоанн (Снычев), размышляя о последней Смуте, сетовал, что «большинство современных историков и просто мыслящих русских людей <…> не умеют или не желают
вникнуть в духовную подоплёку событий, а просто ищут “виноватого”», что «неизбежно для современного рационалистического подхода к познанию истории». Не об этом ли напоминает нам писатель Геннадий Пациенко, говоря о вражде разума и
души? Законы мира духовного, невидимого, так же определённы и категоричны, как законы мира материального. Творец же
видимого и невидимого предупредил: «Без Меня не можете
творити ничесоже» (Ин 15:5). Мы же повторяем и повторяем
прегрешения наших предков: суетность и тщеславие, гордыня и
погоня за деньгами, материальным благополучием, комфортом,
отвержение богоучреждённого порядка жизни Русской земли.
А в результате – разделение страны и «позор нынешней «демократии». «Страна сваливалась в некую непонятную пустоту
лукавого пустозвонства. Ей наносили под дых удары. Каждый
из политиканов что-то играл в смрадном витке событий, верша
алчное и неразумное. Между делом как бы Александр Михайлович на этот счёт заметил: “Что высоко у людей, то мерзко у
Бога”».
Тема конфликта духовного и материального пронизывает
всю ткань повествования не только новой книги «Когда грустят деревья», но и большинства произведений Геннадия Пациенко. В романе же особенно подчёркивается уродливость
стяжательства, обострённого смутным временем. «В смутные
времена всё мутно и смутно, всё покупается и перекупается. Дешевеет, как исключение, только людская жизнь! <…> Во всём
обнаруживался какой-то подспудный, неясный смысл. Алчность
порождала добывание денег любой ценой, насаждая дух злобствования и вражды, хитрого сумасбротства, заторжествовала
на телеэкранах дикая мерзость. Всё шарахнулось от одной крайности к другой. Головоломные отношения и дела поселялись в
странах и душах. Хлёсткое время в который раз расшатывало
нравственность государства, суля очередное светлое будущее».
О ныне завоевавших страну разрушительных рыночных отношениях ещё в 1861 году писал Николай Семёнович Лесков в
статье «Торговая кабала»: «Не знаем мы, когда прорвётся этот
отвратительный круговорот опошления русского торгового
люда, а думаем, что не скоро. Наверное, можно сказать, что та
генерация, которую теперь ещё “взвошивают” (таскают за волосы. – Н. С.) ничего не даст хорошего, а она ещё молода, её
век длинен, и кора её умственного застоя так крепка, что её не
проймёт никакая пропаганда. Дух религии и слова Христовы –
чужды её понятиям».
«Нас захлёстывает испытание безнравственностью. Отсюда
и беды с невезениями. Редкий стремится сделать человеку добро, если от него ему не будет выгоды», – рассуждает в романе
пасечник Андрей Филиппович. Читатель, возможно, внутренне
возмутится: «Как так? В мире большинство людей всё-таки добрые!». Да, добрые. Но в своей доброте мы заняты сами собой.
Тайно или явно, признаваясь себе или не признаваясь, тщеславно ждём от других за неё, доброту нашу, благодарности, признания, высокой оценки. А не получив, расстраиваемся, обижаемся, заводимся на осуждение, впадаем в депрессию. Наше
добро не для людей и тем более не во славу Божию, а в большей степени – для себя… Добро во славу Божию, это когда не
сделать его ты не можешь – по велению души, по совести, по
любви, не раздумывая – а потом сделал и забыл. (– Как звали
этого человека? – Не знаем. – Откуда он? – Не ведаем…) Добро во славу Божию не интересуется ответной реакцией души
человека, которому делается добро. Тут всё равно, будет он об
этом помнить, будет он испытывать чувство благодарности, отплатит ли добром или злом. Сделал и забыл, потому что иначе
не по совести, не по-Божьи будет – не сделать. На такое добро
не каждый способен, если же так поступить всё же получится,
то такая особая благодать наполняет сердце, что мир озаряется светом – просто от того, что другому стало хорошо... Благодарность же людям, делающим нам добро, – это тоже качество
нашей души. Оно с человеком, от которого мы добро получили,
не очень-то связано – готовность помнить, молиться за этого
человека, откликнуться, если помощь понадобится ему. Можно
испытывать благодарность даже к сотворившему зло, если через
это зло, переплавленное Богом в добро, мы сумели преодолеть
трудности и подняться на более высокую духовную ступеньку...
Выходит, что надо нам стать не просто добрыми, а неравнодушными! К этому тоже призывает всем ходом повествования
писатель Геннадий Пациенко, этим озабочена его душа.
Отрицательные герои романа «Когда грустят деревья» –
Эрик Леонидович и его супруга Людмила, соседи Пигалова, –
предпринимают хитроумные попытки завладеть его усадьбой,
мечтая широко развернуть «банное» дело. На собственном
дачном участке они уже научились регулярно получать прибыль, предоставляя свою баньку для интимных увеселений
местным богатым «хозяевам» жизни, шумно наезжающим из
города расслабиться. Даже на дровах сосед сумел сэкономить:
безжалостно спилил все росшие на его земле деревья. И это не
случайность. Погубить живое дерево ради звона металла для
автора равносильно убийству. Геннадий Пациенко убедительно доказал, что обычные людские потребности (в пище, жилье,
одежде, отдыхе) могут порочно преобразовываться в страсть к
наживе, добыванию денег любой ценой, если только мертвеет
человеческая душа, забыв свои духовные истоки. «Безбожникам была дана возможность проявиться. Показать своё истинное лицо. Мы только начинаем постигать смысл происшедшего.
Безбожию не суждено пребывать правилом жизни, нельзя не
почитать дух своего народа». И вспоминается святой Иоанн
Кронштадтский, который был убеждён, что безбожие, в особенности элиты, вместе с материалистической и языческой жизнью
народа являются первопричиной революций, смут, крушения
земных царств: «Россия, если отпадёшь от своей веры, как уже
отпали от нея многие интеллигенты, то уже не будешь Россией
или Русью Святой. И если не будет покаяния у русского народа – конец мира близок…».
Старец Иона Одесский (приснопамятный схиархимандрит
Иона (Игнатенко)) горевал: «Мы научились ставить свечи и
делать аборты; освящать вербы и разваливать семьи; строить
церкви и жить в блуде; прикладываться к иконам и оставаться
глухими к чужой беде; ходить в храмы и тиранить своих домашних. Долго ли так будет продолжаться? История показывает,
что нет. Есть ли выход? Конечно! Пора прекращать жить “по
совести”, надо начинать жить по Евангелию, потому что оказалось, что на совесть нашу положиться совершенно невозможно. Пора прекращать верить “в душе” и “по-своему”, потому что
кормить своих детей в душе, получать зарплату в душе и быть
тепло одетым в душе почему-то никто не хочет. Пора, наконец,
вспомнить слова Христа о том, что “не всякий, говорящий Мне:
«Господи! Господи!», войдёт в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного” (Мф 7:21)».
 Мне кажется, что не напрямую, но незаметно, ненавязчиво,
умудрённый жизнью писатель подводит нас к такой же мысли:
пора вспомнить Христа! И тогда Господь всё управит, потому
что, вопреки выгоде, расчёту, злокозням, Божье чудо: покров и
милость, – сопровождает Русь многие века. И уже сейчас, постепенно (может быть на наш человеческий взгляд, медленно),
но Россия возрождается, а это означает, что нарождается и новое поколение, умеющее думать, верить, вершить. В романе Геннадия Пациенко представитель этого нового поколения – шестнадцатилетний Валерий, внук Эрика Леонидовича. Вопреки
расчётливым устремлениям деда и бабы и благодаря найденным
тетрадям с философскими размышлениями соседа, Алексея Пигалова, он сумел разобраться в сложных жизненных перипетиях, выбрать правильный жизненный путь.
На многих страницах книги, словно золотые песчинки,
строчки-раздумья, строчки мудрости: «Ты станешь Богом, если
оставишь свою роскошь…»; «Страну, во всём счастливую, любить нетрудно, куда сложнее любить униженную», «Свежесть
ума и повышенная старательность – не последняя в любой судьбе черта»; «Каким неслыханным благом было лет в десятьодиннадцать пасти августовской ночью коней, подменяя отца.
Как восхитительны были кони под яркой луной. Кажется, и сей-
час согласился бы их пасти, да беда, не водятся они ныне. Луна
всё та же, а коней нет»; «Нищенство угнетает. Прозябать в нём
недостойно и отвратительно»; «Деньги повелевают своей тёмной энергией»; «Пока люди обладают жаждой наживы – другие планеты им недоступны»; «Образованные, просвещённые
правителей не интересуют»; «Добрая книга есть вместилище
души»; «Может быть, потому и нужны большие деревья, чтобы
по ним спускался Бог?».
Деревья… Геннадий Пациенко в своём творчестве неоднократно обращается к ним. В рассказе «Пока пуля летит» образ
огромного вяза, который служил наблюдательным пунктом для
пытливого и ловкого Егора, выписан автором ярко, подробно,
так, что отчётливо «видишь» каждый сучок, каждый листок
могучего дерева, сохранившегося и до наших дней, как сохранился, пройдя через страдания, наш мужественный народ с
его крепкой верой и любовью к родной земле. Этот образ, не
тускнея, остается в моей памяти уже много лет после прочтения рассказа. Первая книга избранного «Постучим по дереву»
имеет название, несомненно, со смыслом: дерево – оберег, то,
что спасёт, защитит, исцелит. «Обратите внимание, многие из
нас пользуются древесными оберегами, и кому-то они помогают. Они выравнивают наше биологическое поле, – рассуждал
гость, не отрываясь от созерцания лип. – Деды и прадеды наши
пили и ели из всего натурального. Бабушка у меня пользовалась
одной только глиняной и деревянной посудой. У неё никогда
не болели ни почки, ни печень. – И сколько прожила? – Представьте, без одного года сто». На усадьбе писателя тоже растут
огромные старые деревья, взращённые родителями и им самим,
такие старые, что деревянная скамья между ними вросла в их
плоть, соединив навсегда, впитывая их соки и напоминая о тех
прекрасных людях, которым посчастливилось сиживать здесь.
Думается, что вслед за поэтом Иосифом Курлатом Геннадий
Борисович мог бы с искренностью повторить:
…Я в траву зарылся,
Землю обнимаю
И язык деревьев
Сердцем понимаю…
Когда же, отчего грустят деревья? Ответ, и не один, находим
у автора: «И когда нет их [ангелов] подолгу, – деревья грустят.
И прилетают к ним птицы, поют и селятся, чтобы деревьям не
было скучно»; «Деревья большие всегда по человеку грустят.
<…> Ведь вот что первым у дома сажают? Де-рев-цо! И скучает
оно потом по хозяину, грустит по нему, став высоким, большим.
А если долго его нет – зачахнуть может…»; «Деревья не способны лгать. Им не присуще убивать твой настрой, как делает
человек. Они знают, что содеянное зло обязательно возвращается. Ночами по деревьям спускаются ангелы, и потому деревья
днём больше грустны и печальны. Они, деревья, всех больше видят и всех больше знают. Днём их макушки, если ветрено, широко и вольно раскачиваются. Деревьям без хозяина грустно…».
Деревья в романе Геннадия Пациенко – молчаливые свидетели человеческой истории, одной семьи или целого народа, живые посредники между небом и землёй, Богом и людьми. Тоска,
непреодолимая таинственная тяга и к тонким молодым саженцам, и к могучим вековым дубам, нежным берёзам, плакучим
ивам, шептухам-осинам… – это родовая тоска по потерянному
Раю, где человек и природа – творения Божии – были едины и
нераздельны, где торжествовала гармония духа, где ещё не созрело яблоко искушения.
Чем ближе человек к природе, тем он ближе к Богу. Геннадию Пациенко дано тонкое чувствование красоты земного царствия, и это заметно отражается в художественной речи писателя. Известный знаток русского слова Анатолий Павлович Бесперстых, с большим удовольствием работавший над словарём
эпитетов прозаических произведений писателя, отмечал, что
пейзажные зарисовки у него особенно хороши. Как мастер об-
разности он широко использует такие свежие тропы, как эпитеты, метафоры, сравнения, художественно точно детализирует
пространство. Даже обычные, казалось бы, слова в образных
сочетаниях приобретают у писателя особое звучание: ветреная темень, водянисто-туманная завеса, волглые предвесенние
ветры, волнующее неправдоподобие, вящая убедительность, густой треск капели, дымно-белое облако, жемчужное веселье, захлопнувшее сердце, зелёно-радостный отчий мир, терпковатый
листвяной аромат берёз…
Язык, литературный стиль Геннадия Пациенко трудно спутать с кем-то другим, он легко узнаваем. Точны и неизменны его
духовно-нравственные идеалы. А его произведения – словно
молитвы о потерянном Рае, которые шепчут мудрые деревья на
старинной родовой усадьбе.