Лицо попроще

Душное лето одного из недавно наступивших девяностых катилось к исходу. Все мечтали о спасительной осенней прохладе. Но только не мы с режиссером. Наш тандем покинул детскую редакцию одного телеканала и затеял цикл для взрослых на другом. Он назывался «Достояние Республики» и рассказывал о людях искусства, которым пристало бы носить такой титул. После божественных Беллы Ахмадулиной и Елены Соловей, поделившихся успехом даже с нами, мы решили предоставить экран художникам.
И тут я увидел в выпуске «Новостей» репортаж об открытии вернисажа в Русском музее. На первый взгляд - рисовал ребенок. Аляповато, неровно, празднично. Меня сразу «зацепили» как-то нарочито неумело нарисованные фигурки. «Это - наивное искусство!» - пояснили мне. Примитивистка оказалась шестидесятилетней матроной. Ее имя мне ничего не говорило. Но общение задалось сразу. Мы с ней признали друг друга по чувству юмора. И вообще оказались на одной волне. Художница с мужем и телевизионщики отправились на дачу: «Поснимаем там, а заодно и яблок наберем!» Урожай удался на славу.
Небо затянуло с раннего утра. Зарядила мелкая морось. Сквозь радиопомехи прорывался голос неведомой нам Тани Булановой, слезно умолявший кого-то: «Не плачь!» Мы слышали эту песню впервые - вот и считайте… Для кадра я расфуфырился донельзя. Прихватил белоснежный зонт. Старенький «Рафик» плелся по еще фронтовой, видимо, дороге. «Тут двадцать километров до станции! Многие тетки пешком ходят, чтобы оставаться в форме!» - разоткровенничался муж Галины. Он оказался серьезным ученым, химиком - ему хотелось доверять. «Так далеко?» - возопил журналист. Знал бы я, что скоро сам стану одним из таких пешеходов!
Дача была добротной и ничуть не похожей на пристанище художницы: все аккуратно, ухожено. «А почему у вас двери на замки не закрыты? И где телевизор?» - удивился мой режиссер. Художница ответствовала, что в деревне никто не обитает и бояться тут нечего. «А телевизора не держим - чтоб его бомжи не сперли!» - засмеялся ее муж. Мы быстро отсняли нужный материал и собрали урожай. Наш «Рафик» оказался забит яблоками под завязку.
После чего Галина предложила нам полакомиться домашней наливкой. И попариться в деревенской бане. «Тем более, что я у вас в кадре мылась голая!» Спорить трудно, но мы-то снимали ее через запотевшее окно и со спины! Мы отправились в баню, решив выпить после. Едва зайдя в парилку, я ощутил сильное жжение на груди и спохватился: «Мама только что мне крестик надела! Золотой! Он раскалится - и будут ожоги!» «Так сними его!» - посоветовал режиссер, жонглируя шайками. Я выскочил в предбанник и доверил цепь с крестиком гвоздю, торчавшему под темным потолком.
Конечно, от жары мне поплохело. Конечно, наливка оказалась крепкой -рюмка за рюмкой, байка за байкой. В ход пошел квас. Мы засиделись за полночь. Конечно, мы вернулись в город уже ночью, и я сразу бросился на подушку. О крестике, висящем в предбаннике, я вспомнил на следующий день. Мобильных телефонов тогда не существовало. Домашний номер художницы не отвечал. Придется возвращаться на село. Другого варианта не было.
Я что-то наплел родителям и выскользнул из дому. «Только бы крестик не украли, в деревне же не запирают ни одну дверь!» - стучало в висках. Нескончаемый час на электричке, и вот она - фронтовая дорога. Попутных машин не подвернулось. Я зашагал по обочине - ожидая, что рано или поздно по дороге кто-нибудь, да проедет. Машины попадались, но, видимо, их отпугивал мой карнавальный наряд: белые шорты, темные очки и длинные волосы, собранные в хвост. Рядом с таким чучелом я бы и сам не притормозил.
Дул пронизывающий ветер - почти осенний, по летнему обжигающе сияло солнце, временами принимался грибной дождик - в этот день скупая северная природа показала мне всю свою палитру, кроме снега и града. Я поочередно замерз, промок и обгорел с одного боку. Вид приобрел соответственный. Бесконечные двадцать километров я преодолевал пешком впервые в жизни. По пути я и напевал, и передумал обо всем на свете - раньше такое мне и в голову не могло придти! «Скоро мне тридцать, а чего я добился? Ни жен, ни детей! Новую примитивистку всем открыл? Наивное искусство? Тоже мне, достижение! Бедные родители! Надо исправляться!» Вслед сочувственно кивал придорожный иван-чай: «Много вас таких тут ходит!» Путешествие заняло пять часов, включая получасовой привал. И вот я - у цели.
Нужный домик в заброшенной деревне я отыскал быстро. Распахнул теплую со вчера дверь маленькой бани. Меня встретил запах прелого мыла, разгоряченных тел и можжевелового отвара, в котором хозяин отмачивал веники. В углу валялась куча влажных полотенец и простыней, приготовленных в стирку. Гвоздь под потолком оказался пугающе пуст. Крестик исчез. Разочарование было огромным. Мутное зеркало в предбаннике отразило лицо, после тяжелого пути похожее совсем на другой орган. Мысленно я порекомендовал себе носить личико попроще. Я отправился восвояси. Меня подхватила первая же встреченная попутка. Обратный путь показался гораздо короче.
В тот день художница с мужем с утра затеяли отнести яблок старенькой матери, благо она жила в соседней от них хрущевке. Старушка задержала их разговором, но, вернувшись домой, примитивистка позвонила мне четыре раза. Дома меня встретила записка. Крестик оказался у героини. Она нашла его в бане после нашего мытья. Захватила с собой и забыла мне отдать. Еще одно путешествие - почти через весь город. Крестик наконец занял место у меня на груди! Сбитые ноги и грязные шорты - это издержки. Первое, что я услышал от мамы, к вечеру вернувшись домой: «Где ты так извозился? Шляешься, где ни попадя! Надо тебя в самом деле покрестить! Может, тогда образумишься?» Я с ней не спорил. Крестик с того дня сделался вдвое ценнее.

С тех пор мы с художницей не виделись. Наивные рисунки примитивистки украшают мой дом по сей день. А крестик - мою грудь! В самых ответственных ситуациях я стараюсь не умничать и сделать личико попроще.