гл. 1-23. Любовь-морковь бывает всякою

ВОСЕМЬ КРУГОВ БЫТИЯ
или Жизнь Ивана Булатова

Семейный роман-эпопея

Книга 1. ТЕПЛО ПОД КРЫЛОМ КУКУШКИ
или Злые усмешки судьбы

Глава 23. ЛЮБОВЬ-МОРКОВЬ БЫВАЕТ ВСЯКОЮ

Что это за большая река с одним берегом? – Иван снова загулял, и Люба впервые ушла от него. – Самозарученье Петьки Булатова. – Скоропалительное сватовство настойчивого жениха. – Торжественная роспись молодожёнов.


*   *   *
Оба Григория, Булатов и Портнов, с первых дней служили вместе. Волею армейской судьбы занесло их далеко на восток, в большой город Саратов, который оказался значительно больше, чем показавшиеся теперь плюгавыми Бельцы. И стоял этот областной российский город на реке Волге – такой широкой в этом месте, что другого берега и не видать было вовсе, как будто его там вообще нет и никогда не было. Об этом изумлении, кроме всех прочих мелочей и впечатлений-приключений в дороге и на новом месте обитания в солдатской форме парни и написали в их совместном большом и, как впоследствии оказалось, единственном письме, которое пришло в Михайловку примерно за месяц до войны.

Тогда молодой Портнов поленился корябать буковками по бумаге, мол: да чего там то же самое писать. Иногда он только чёт-то там диктовал Булатову, пока тот, даже раскрасневшийся всеми своими маками, пыхтел от старания. Хотя и ходили оба в румынскую школу, но выучили только латинские буковки. А тут мало что по-славянски надо было писать, так же ж оба постарались писать как бы по-русски. Просто у Булатова это дело получалось справнее. В итоге смешная писанина получилась, да ещё вперемешку с латинскими буквами, но оба парня остались очень довольны собой: вот как много и подробно написали всякого разного.

Но в селе грамотеи были ещё похлеще, чем армейские писаки. Хотя письмо читали медленно, но даже как-то торжественно, что ли. Так что какой там мог быть смех над стилем и диалектом, типа – робИли, бАчили и над им подобными словами. От радости все хорошенько рассочувствовались – только и всего.

Иван Булатов дважды прослушал всё, что так тщательно и подробно было написано в письме двух Григориев и братьев, своего и Любиного. Слушали письмо вначале у Портновых, куда оно попало первым, потому что Гришка Булатов из скромности эту фамилию на конверте указал первой. А потом ещё раз и в значительно большей компании в присутствии хлюпавших носами сестёр (да от радости и гордости за Гришку, конечно же) слушали это же письмо и в доме дяди Игната.

Но из всего многообразия сведений в письме почему-то крепко задалась ему какая-то неведомая и огромная Волга! Никак не мог он представить себе размеры этой реки. И очень серьёзно озадачился: «Но как же в ней вода удерживается и не растекается кругом, если нет другого берега? Наверное, тут что-то не то написано или не так есть на самом деле». Посомневался-посомневался и уже потом, когда они во дворе поджидали девчат и Любу, задержавшихся в доме возле радостно оживлённой тёти Степаниды, никак не умевшей сдержать слёзы от счастья, Иван не удержался и спросил у бывалого дяди Николая, как у знатока обо всём на белом свете:
- А эта Волга, что, и на самом деле только с одним берегом? Но как же вода из неё не растекается в ту сторону, где нет берега? Или он затоплен, и поэтому его нет?

Николай, умудрённый опытом и за свои пятьдесят два года много чего повидавший человек, о размерах большой русской реки решил доступно объяснить племяннику как бы на живом примере:
- Вот река Днестр возле Бендер тоже очень широкая. Знаешь об этом?
Оба эти названия Иван слышал от людей, поэтому согласно кивнул головой.
- Это тоже очень большая река, она раз в двадцать пошире нашего Чулука будет. Но другой берег у Днестра всё же хорошо виден. А вот Волга, значит, она ещё намного шире, поэтому другой её берег не виден.
- Но как так бывает? Даже если другой берег затоплен так, что его не видно, то всё равно что-то должно же там из воды торчать. Хоть своими макушками.
- Да нет, Иван, ничего там не торчит. Когда река очень сильно широкая, то второй берег просто не виден, вот и всё.
- А что же тогда заслоняет его от вида?
- Понимаешь, большая вода - она как бы горбится, что ли, и при этом сама как бы уходит за горизонт. Точно так же и на море выглядит вода: вот тут берег, а там далеко только водяной горизонт и небо выше него.

Моря Иван никогда не видел, поэтому остолбенел от услышанного и не удержался от очередного вопроса:
- Вода горбится и уходит?! Но вода – это ведь не вино, которое бродит в бочке! Она течёт себе и течёт, и всегда гладкая, вот как в нашем Чулуке. А на море вода почему горбатой становится?
Но так и не смог Николай дать толковые ответы на очень простые, но совершенно невероятные по свой тёмной наивности вопросы взрослого человека и в то же время как бы ребёнка. Что тут ни скажи Ивану, а у того новый вопрос вылезает, да ещё заковыристее прежнего. Попробовал дядя привести другой пример:
- Ну, вот ты же и сам знаешь, что за ближними холмами скрываются другие земли. Точно так же и на море дальняя вода как бы скрывается за ближней.

За холмы Иван не стал цепляться: там и так всё понятно: забрался наверх и увидел другие земли. Но наверх на воду ведь никто не сможет вскарабкаться, а, наоборот, все только погружаются в неё. Поэтому мысленно никак не мог он поднять одну воду выше другой. Но вдруг сообразил и заулыбался: 
- А-а! Это вот если плавать в Бульбоне, тогда вода перед плотиной будет выше той, что не видна за плотиной. А на море что, тоже есть такая плотина?
От такой глупости Николай даже нервничать начал:
- Да нет там никакой плотины, Иван! Там одни волны, редко когда нет их – это года весь ветер в штиль уляжется.
Иван помолчал, представляя себе волны от ветра и его штиль, но от главной своей закорючки в мозгах не отступился:
- Ну и что? На пруду тоже бывают волны. Но без плотины никакая вода выше другой всё равно не становится.
Уразуметь, как это происходит на море, Ивану было решительно не по силам, поэтому он упорствовал на своём:
- Без плотины точно одна вода не может подняться выше другой. Так откуда же в море берётся другая вода, которая выше той, которая у берега? Что её там может так сильно пучить?

Наивными, но вместе с тем очень сложными вопросами, племянник настолько сильно озадачил дядю, что тот даже вспотел и выглядел каким-то растерянным и беспомощным. Чтобы поставить всё на свои места, Иван решил уточнить то, о чём было сказано в самом начале:
- А этот Днестр, он какой широкий? Ну, в Бендерах этих самых.
- Ну, как отсюда до Кишинёвской трассы будет, наверное.
«Ну, это всего полверсты», – вмиг сообразил и оживился Иван:
- А Волга тогда какой ширины? Как до Перепёловки?
- Да нет, она шире должна быть. И намного. Перепёловка отсюда всё же видна, даже если вдоль Чулука смотреть, а не с холмов.
- Вдоль Чулука смотреть? И не видна?! Так же, как более дальнее Кошелево не видно, что ли!

Иван ужаснулся непомерным размерам неведомой реки и расширившимися глазами уставился на долину, недоверчиво проводя взглядом вдаль вдоль русла петляющей речки. И не мог никак сообразить, какой же высокой, значительно выше самого большого половодья, должна быть эта самая вода, чтобы она заслонила Перепёловку. Его воображению мешали холмы, поэтому для взгляда не было большого простора. И по идее, чтобы высокая вода могла течь поверх этих холмов, как через плотину, она должна быть выше них! Но тогда такая большая вода затопит не только Перепёловку вместе с Михайловкой и Копанкой, но и ещё очень много других сёл окрест. И тогда из такой большой воды уже точно ничего не будет торчать. Но мысли о таком большом наводнении уводили в сторону от главного, и поэтому Иван снова бесхитростно, даже очень сосредоточенно спросил:
- И что, вода в той самой Волге выше вот этих холмов?
Николай больше не мог изумляться такому неожиданному ходу размышлений неграмотного племянника, но продолжал проявлять терпение наставника:
- Да нет же, вода в реке бывает не высокая, а, наоборот, глубокая. Просто Волга очень широкая, ну, как море, что ли, вот и не видно второго её берега, особенно если он пониже первого.

О бескрайнем море Иван только в песнях слышал. Но он никак не мог представить себе картину с такой большой водой в реке, у которой остался только один высокий берег, а второй, что пониже, какой-то более дальней, но высокой водой заслонён. «Наверное, Волга эта такая глубокая, что даже горбится под тяжестью своей воды. Попробуй-ка понести её столько... – такими размышлениями он сам уже попробовал дойти до истины. – Если вода в Волге выше, ну глубже этих вот холмов, а холмы ведь во много раз выше нашей прудовой плотины... Да, тогда уже точно тебе никакого воздуха не хватит, чтобы донырнуть до дна этой самой Волги. И труп твой вода унесёт неведомо куда, как в самое высокое половодье...».

Но утонуть в большой воде Ивану не захотелось, и он перестал думать о Волге. И перестал задавать дяде Николаю вопросы, заметив, что уже оба его дяди начали посмеиваться над полным его недоумением и бесконечными детскими «почему, да как». Не захотел он выглядеть смешным в глазах у дядей, но его всё же не покидала большая неудовлетворённость из-за того, что он так и не докопался до истины.
Изумление мало что повидавшего на своём коротеньком веку женатого паренька, по сути, вызывали просто невообразимые размеры реки. Смотрел он на Чулук и ничего не понимал: «Вот же они, оба берега речки. И вода между ними течёт. Здесь всё на месте, всё как положено и понятно. Но и там, в этой самой Волге, вода ведь тоже течёт. А берег только один, потому что вода в реке почему-то горбится, и второй берег за этим водяным горбом прячется. Чудеса и только! Нет! В жизни так не бывает. Что-то тут всё же не то, а вот что – непонятно...».

*   *   *
К концу мая надоело безлошадному Ивану Булатову ежедневно ходить на поля и полоть их от сорняков. Работы было много, и она не прекращалась. Без продыху надрывались они с Любой, настолько быстро поля зарастали новыми сорняками. Утром, пока было прохладно, а также с восстановившимися за ночь силами легко было идти в поле. Зато в обеденную жару, а то и к вечеру, волочить за собой гудящие от усталости ноги было тяжело и неприятно. А всё так сложилось из-за того, что не было у них своей лошади с телегой. Так что поневоле снова Иван начал часто и сильно злиться без причины – злился на всё и на всех...

И при этом его заедала глупая гордость: он отказывался садиться в чужую телегу, если кто-нибудь, сочувствуя усталым землякам, предлагал подвезти их до села. Шёл с тёмным от пыли и усталости лицом, но с независимо вздёрнутым подбородком. Короче, вёл себя полным дурак-дураком. Но он не только сам мучился, и Любу рядом с собой тоже мучил. Ведь если муж не садится в чужую телегу, то и жена не смела этого делать. Поэтому молодая женщина безропотно шла рядом с ним и с таким же, как у Ивана, тёмным от усталости лицом.

Помаялся-помаялся Иван и в конце мая сломался-таки. В тяжких размышлениях додумался до того, что если долгожданный его конь всего через месяц подох, а сынишка помер недоношенным, то нет у него теперь никакого смысла в тяжёлой и бесконечной работе в поле: не для кого и незачем ему так сильно истязать себя.

И снова загулял Иван!
Будто парнем неженатым весело по селу ходил, вино пил и в карты играл. Из-за этого Люба очень сильно злилась на мужа, ведь теперь рано утром она одна уходила в поля полоть то кукурузу, то подсолнечник. И под вечер дома тоже сидела одна, смотрела на остывающую еду и не понимала, для кого это она так старается, одна в поле работает и еду на двоих зря готовит. Плакала, жалела себя и женским своим слезливым умом не могла объять и понять происходящее, не хотела смириться со злой своей долей. Как же это так, а? Муж не только ничем не помогает, но и пьёт-гуляет... Но никакими горючими слезами своими не могла она пронять совершенно очерствевшего и равнодушного, крепко выпивавшего Ивана... И однажды рано утром, когда увидела, что муж-гулёна в очередной раз не заявился домой ночевать, терпение молодой женщины иссякло.

Зарёванная Люба сходила к отцу и стала жаловаться на неудавшуюся семейную жизнь. Бывшая рядом Антонина сурово послушала падчерицу, тут же что-то прикинула в уме и предложила:
- Да брось ты этого гулёну непутёвого и переходи жить к нам.
Но Потап возмутился такому легкомыслию своей жены и запротестовал:
- Ну, уж нет! Не дело говоришь ты, Антонина! Нельзя нам разбивать молодую семью. А тебе, доченька, нужно потерпеть, тут уж ничего не поделаешь. Почти все молодые вот так трудно сходятся, а то и похлеще бывает, когда муж жену колотит, как сноп пшеницы. Тебя же он не обижает ведь... И ничего. Зато потом люди живут дружно и даже счастливо, де...
Хотел было сказать о детях, но осёкся, опамятовавшись: больно было бы дочке услышать это. А та и без того сидела вся поникшая, потому что от горя сил стоять перед родителем не было:
- Терпела я, папа... Сколько могла терпеть, терпела... Но уже все слёзы выплакала. А он всё равно не хочет работать, каждый день пьёт и снова у Параски ночует.
- У Параски?! – отец даже вскочил от возмущения. – Ну, нет, теперь уж точно – всё! Чтоб у этой гулёны!.. Едем к тебе домой и немедленно.

Люба вскинулась, но так и не поняла, что это отец надумал сделать сгоряча. Ей показалось, что тот хочет со скандалом разобраться с Иваном, чтобы образумить его и наставить на путь истины. Но она молча села в телегу, и вместе с братом Лёвой втроём они поехали на хутор.

Ивана дома не оказалось, конечно, поэтому всё обошлось без криков-разборок и кулаков, к чему оба возмущённых мужика были готовы: да где же ж такое видано, чтобы женатому человеку вот так открыто гулять на стороне?! Но очень нехорошо ёкнуло сердце молодой женщины, когда она услышала, что отец приказал Лёве и дочери выносить Любино приданное. Погрузили софу со всеми вещами и без промедления выехали со двора, лишь напоив-накормив телушку Меркуню... 

А хитроумная Антонина с очень дальним прицелом задумала вернуть Любку в дом. Как оказалось, ей нужна была только бесплатная рабочая сила. А на семейное счастье падчерицы ей было наплевать. Поэтому Люба не только на полях работала, но и обстирывала три семьи – отцовскую, Лёвушкину и Дрюнину. Причём, она не только выстирывала одежду и бельё, но и выглаживала.

Возгордившаяся мужней должностью Надежда Коконова приносила вещи, как в прачечную. А затем забирала их постиранными и выглаженными. Она ведь была женой милиционера, а это вам не просто так! Заниматься черновой работой ей теперь не положено! Статусу своей жены Дрюня придавал очень большое значение и следил, чтобы та ненароком не опустила его авторитет в мыльные ополоски с грязным бельём.

Так Люба из огня да в полымя попала: с Иваном она хотя бы на своих полях работала, а теперь на отцовской земле спину ломает. И по отцовскому дому да хозяйству в основном работает вместо мачехи, тоже весьма высоко задравшей нос от гордости из-за своего сына-милиционера. И, к тому же, Любе теперь приходилось обстирывать грязное исподнее столь ненавистного ей Дрюни-кабана! А свои поля ведь при этом сорняками так зарастают! Да и Иван по-прежнему всё пьёт без продыху и у Параски, этой гулёны ненасытной, всё пропадает. А чтобы с законной женой примириться – об этом даже не думает.

Не жизнь у Любы началась, а сплошное мучение, будто перед дверями ада: ей уже мерещились все ужасы, что там внутри происходят, и она, бывало в мыслях, разве что не сама жарилась в этих сковородах со смолой. Но с каждым днём всё больше и больше убеждалась: домой ей надо возвращаться, к мужу. Лучше уж терпеть его лень и пьянки-гулянки, чем изо дня в день переносить высокомерие мачехи с Дрюней вместе с тощей женой его Надеждой. И своя слабенькая надежда при этом всё теплилась, не угасала: может быть, у них с Иваном всё ещё сладится-наладится?..

*   *   *
А тем временем в Бельцах на стройке Пётр с Ольгой всё сильнее прикипали друг к другу, хотя всего немногим больше недели миновало с тех пор, когда сельский богатырь впервые провожал хрупкую девушку домой. Но уже в четверг вечером ухажёр набрался смелости зайти в дом Левицких и с порога прямо в лоб попросить  у Ольгиной матери руки её дочери. Пётр повёл себя так решительно, потому что в городе ему нечего было опасаться огласки при отказе родителей невесты во время заручеья. Тут даже если взашей выпроводят нежданного жениха вместе со всеми сватами, никто в селе об этом не узнает. Да и откуда было ему взять сватов? Просить земляков со стройки? Но ведь даже кандидатура папиного друга, дядя Поликарпа Вознюка, и та показалась ему неуместной для решения такого деликатного вопроса, как сватовство к славной городской девушке.

Под столь энергичным жениховским напором молодого человека Татьяна Васильевна невольно охнула и даже слегка забоялась непомерного его роста и широченных плеч. От неожиданности и растерянности ей показалось даже, что ввалившийся в дом Пётр занял собою всю их небольшую гостиную. Поэтому первым делом она попросила гостя присесть. Затем степенно предложила ему чаю и снова удивилась тому, какой маленькой в руках молчаливо ожидавшего Петра показалась ей самая большая чашка найденная в доме.

Женщина уже знала, что старшая её дочь только на прошлой неделе начала встречаться с каким-то парнем со стройки. Однажды мельком даже видела их издали. Поэтому вначале она была против такого скоропалительного, как она посчитала, решения Петра. А тот настырно и как бы бессовестно даже, поскольку понятия не имел о правилах этикета, не отступался от своего до тех пор, пока Ольгина мать не дала согласие на роспись, то есть на сочетание молодых законным браком. Но согласилась только при том условии, что молодые не будут пока спешить с женитьбой и получше присмотрятся друг к другу в течение хотя бы... трёх месяцев:
- Как бы потом не пришлось вам раскаиваться из-за своей поспешности.

Пётр категорически не согласился с таким длительным сроком ожидания:
- Но за это время я сойду с ума! Или голову пробью себе кирпичами, чтобы так долго не мучиться в ожидании.
После столь необычного и совершенно категоричного заявления едва ли не с человеческими жертвоприношениями все три Левицких одновременно вздрогнули и с опаской уставились на жениха. На их лицах читались растерянность и смятение, вызванное таким горячим, даже буйным проявлением чувств.

Но следующими словами Петька пояснил причины своего отчаяния:
- Я ведь пообещал своему отцу жениться до Троицы, а будет она совсем уже скоро, через две недели. От своего слова я не отступлюсь, не та у меня натура. И если у меня не будет своей невесты, то отец укажет, на какой девушке из села мне жениться. Но именно Ольга – это та девушка, которая должна стать моей женой, и другой невесты мне не надо. Так что уж лучше сразу кирпичом по башке, чем... это если Вы отказываете мне...

Сурово сведённые к переносице брови и решительное выражение лица большого парня не оставляли никакого сомнения в том, что он непременно так и поступит. Татьяна Васильевна с Ириной подавленно молчали, а Ольга без слов вдруг заплакала. Отрешённо и молчаливо смотрела в окно, а по лицу её одна за другой скатывались крупные слезинки: не хотела и не могла она представить себе Петра с пробитой кирпичом головой...

Вот это молчаливое Ольгино горе и решило всё дело. И даже гневный взгляд будущего зятя, после слов об отказе брошенный на будущую тёщу, был совершенно излишним и оказался незамеченным. Татьяна Васильевна уже была согласна со всеми устрашающими доводами Петра, поскольку увидела всю глубину чувств дочери. К тому же, ей было известно, что новая власть позволяла регистрировать брак прямо в день подачи заявления в ЗАГС.

Далее все уже совсем мирно и ладно сошлись на том, что родители жениха через две недели, на Троицу, приедут в город к Левицким, чтобы условно сосватать сына, вернее, познакомиться с его невестой и её семьёй. На более короткий срок для сватовства Татьяна Васильевна не соглашалась категорически: к такому делу надо же подготовиться. И тут Пётр при всей своей напористости не смог переубедить довольно хрупкую на первый взгляд женщину. Естественно, после этого её авторитет вырос в глазах парня до невероятных высот: будущую тёщу свою он начал уважать сразу же и бесповоротно.

Но после вполне мирно достигнутого соглашения Петька едва не испортил всё дело, когда в порыве ложной скромности начал вдруг отказываться от совместного с Левицкими ужина. Из-за этого Татьяна Васильевна обиделась не на шутку и сказала с нотками слёз в голосе:
- Конечно, живём мы очень скромно... Но гостям... всегда рады... И принимаем их пусть не широко, зато от всего сердца...

Увидев столь глубокие переживания Ольгиной матери, Петька хотел уже чуть ли не в ноги ей кинуться с извинениями. Не предполагал, что из-за какого-то пустяка может так сильно задеть чувства очень хорошей, такой спокойной и культурной женщины. Конечно, он тут же согласился поужинать и объяснил причину своего отказа:
- Простите, я и сам не понимаю, что в голове моей творится. Там всё у меня совсем перемешалось и... и я с пустыми руками пришёл, вот. А кушаю я много...
Ольгиной матери очень понравились эти простые слова объяснения, и она с лёгким сердцем простила невежливость будущего зятя. А чтобы Пётр почувствовал себя свободнее, попросила его сходить в магазин за молоком для Иринки и купить для всех какие-нибудь сладости.

Пошёл он вместе с Ольгой. Магазин был не очень далеко, поэтому они в пять минут сделали нужные покупки. Но девушка придержала щедрого кавалера от покупки дорогих конфет:
- Такие мы ели недавно, так что попусту деньги переводить не надо.
Петьке очень понравилась рачительность будущей невесты, но он всё же не стал скупиться. Купили большие куски ореховой халвы и еврейской пахлавы с вареньем из ежевики, потому что Ольга сказала:
- Они жирные и для здоровья сестры полезные. Ирина, кстати, очень любит оба эти лакомства.
Купили также небольшой кусок буженины. Ну, как небольшой – с полкило. И за эту покупку Петру пришлось даже настойчиво постоять. Но Ольга не позволила ему покупать много копчёного мяса:
- Для нас это тяжёлая пища, и мы почти не едим её. Так что нам по бутерброду хватит, а остальное ты сам поешь. Мама хоть и не рассчитывала на гостя, но ужин у неё готов. Никто голодным не останется, так что не переживай из-за нас.
На том и поладили.

Петька безоговорочно сам оплатил покупки, затем при выходе пропустил в дверях девушку и стал успокаивать её:
 - Я вообще-то редко переживаю, даже не помню, когда со мной такое было в последний раз. Это просто перед мамой твоей стало неловко, что пришёл с пустыми руками, как по весне счастливая ворона с разинутым клювом.
И как же хорошо оказалось, что они уже вышли из магазина! А то Ольга настолько счастливо и открыто – просто до слёз! – расхохоталась из-за столь необычного сравнения Петра, что такой безудержный смех в помещении всем показался бы неприличным.

Вместе с ней посмеялся и сконфуженный Петька, поскольку сразу же почувствовал, что в своём смехе Ольга над ним нисколько не издевается. Но им обоим стало ещё приятнее от осознания, что они, оказывается, так легко понимают друг друга. И, весьма довольные друг другом, молодые под ручку чинно пошли домой. Горделиво вышагивающему жениху в это время очень хотелось, чтобы как можно больше людей увидели, какие счастливые они идут!

*   *   *
С этого дня Петька стал ужинать у Левицких, но приходил уже не со «счастливо разинутым клювом». Татьяна Васильевна только вначале выказывала неудовольствие «новой моде» в их доме, как она высказалась о продуктовых покупках Петра. Но смирилась с доводом будущего зятя, что ему всё равно ведь приходится тратить деньги на еду. А домашняя стряпня намного вкуснее и сытнее, чем в столовых общепита, как с недавних пор стали называть бывшие трактиры и харчевни. Но изредка она всё же упрекала его за дорогие, на её взгляд, покупки.

После ужина молодые обычно гуляли по вечерней улице Сорокской. Слушали отчаянные трели соловьёв, говорили о всяком и разном, вслух крылато мечтали о совместном будущем житье. Потом Петька провожал Ольгу домой, а сам спешил в общежитие, чтобы успеть попасть в него к закрытию. И все эти дни пребывал самым счастливым в мире человеком, уверенным, что всё-всё у них будет очень хорошо...

*   *   *
Из обговоренного с дяди Поликарпом Вознюком срока трудового договора Петька Булатов продержался в городе только полтора месяца по причине обстоятельств личного и очень важного характера: парень вдруг решил срочно жениться на горожанке и сотруднице из их стройуправления. Поэтому в ближайший понедельник, второго июня, он получил в бухгалтерии полный расчёт и поехал домой с деньгами. Но не с такими уж и большими, на что, вероятно, рассчитывал его отец.

Конечно, значительную часть своих денег Петька потратил в городе и сделал это без никакого сожаления: купил обручальные кольца себе с невестой и серёжки для неё. Золотые, конечно. Ещё часть денег отдал Ольгиной матери, чтобы та красивый и богатый свадебный наряд для дочери справила.

Татьяна Васильевна вначале категорически отказывалась и не принимала деньги. И делала это не для отвода глаз для приличия. Но как только увидела, что Петька очень сильно расстроился и весь прямо поник, то приняла жениха в «свадебную долю», как она пошутила. А сама тут же решила, что вернёт все эти деньги молодым вместе со свадебным подарком – добавит эту сумму к тем деньгам, что откладывала на свадьбу дочери.

Из-за того, что наличных денег у Петра осталось немного, он совсем не расстраивался. Кстати, для села эта сумма была довольно-таки приличной. Ведь всё же он ни копейки не спустил на вино и в карты, как это делали некоторые безалаберные строители, в том числе и его земляки. Но сейчас речь не об этом.

Возвращаясь со стройки домой, Петька больше радовался тому, что, как он полагал, дело со свадьбой уже решено, причём, по его собственному желанию, а не отцовскому настоянию и указанию. Да рано он оказался таким самонадеянным – впрочем, таким он был всегда. И был просто ошарашен тем, что поначалу родители категорически воспротивились такому странному выбору сына: с бухты-барахты вдруг жениться на какой-то горожанке.

Игнат гневом полыхал об этом Петьке в лицо. Да и за упрямо отвёрнутой спиной сына продолжал клокотать, изливая своё негодование Степаниде и Ваньке:
- Этот дурень ничего большего не смог придумать, кроме как ожениться на какой-то городской бедноте!
В общем-то, как отец и крестьянин, он был совершенно прав. Ведь в таком случае никакой земли, хотя бы той же традиционно «законной» невестиной полдесятины, не прибудет больше сыну к тем двум гектарам, что он выделял ему наравне с другими своими сыновьями. Но Петька есть Петька! Он тоже добела уже разозлился, набычился и упёрся скалой:
- Женюсь я только на Ольге! И никакая другая невеста, какой бы богатой она ни была, не нужна мне!

Вначале Игнат весь вечер яростно проспорил с ним... На следующий день родители продолжали сильно обижаться на сына и никак не давали ему родительского благословения на свадьбу. Но в среду вынуждены были всё же смириться, когда злой хуже демона Петька встал в позу и категорично заявил, что раз они вот так ставят вопрос ребром, то он тогда обойдётся вообще без венчания, а одной только росписью в ЗАГСе: новая власть такое дело очень даже приветствует. В городе распишется с Ольгой, там же и будет жить с ней и работать, как дядя Поликарп. И дом свой там построит, и в селе тогда никакой земли ему вообще не нужно будет, так что пусть делит её только на Гришку с Ванькой.

Крепко переборщил он при этом, конечно, поступил сгоряча и в сердцах, но решение принял твёрдое. И тем самым легко сломал родительское сопротивление. Против новой власти совершенно беспомощными оказались такие аргументы, как родовое наследие земли и родительское слово для благословения детей на создание семьи... Так и сел на лавку Игнат с раскрытым ртом: тут же Петьке даже стало жаль его при виде такой беспомощности и растерянности...

...По личной просьбе жениха, в среду вечером к Булатовым зашёл Серёжка Глебов. И в его присутствии на семейном совете Петька предложил одним махом уладить все дела по зарученью, шлюбу и залию. Подивились такому раскладу Игнат со Степанидой вместе с будущим старшим шафером на Петькиной свадьбе: мол, да что это за сватовство такое куцое будет? Но вняли Петькиным доводам, что в ближайшее воскресенье уже Троица наступает, а к этому времени отец сам назначил ему срок свадьбы. Кроме того, от сватовства до венчания и свадьбы оставалось очень мало времени, не более двух недель, поскольку с понедельника, шестнадцатого июня, начинался апостольский пост. Так что откладывать сватовство и тянуть со свадьбой было некуда и незачем.
- А не то я раздумаю со свадьбой! И вообще никогда не женюсь! – притворно грозно пошутил над отцом и посмеялся Петька, вполне убедившись уже, что хоть и с большим трудом и трением, с неудовольствием и нервами, но всё складывается именно так, как он того хотел.

Поскольку Копанская церковь по-прежнему была закрыта по причине отсутствия попа, то в четверг с утра первым делом Игнат с Петькой и Серёжкой съездили в Перепёловку, где договорились с вполне здравствовавшим и спокойно отправлявшим службы отцом Владимиром насчёт венчания рабов божиих Петра и Ольги в воскресенье, пятнадцатого июня. На этот день уже были записаны несколько пар, и вначале священник запротестовал, мол, почему так поздно обратились. Но объяснение о городском происхождении невесты и недавнем возвращении жениха с заработков, а также незаметно вложенная в левую руку священника красненькая бумажка тут же сделали своё дело. Отец Владимир глянул на вдруг занятую чем-то руку, махнул правой рукой и улыбнулся:
- А-а, одной парой больше или меньше... При новой власти, похоже, это уже не имеет никакого значения, а бог всех нас простит.
Ещё раз улыбнулся и благословил Петра на венчание.

В троицкое воскресенье с утра пораньше Булатовы, конечно же без оставленного на хозяйстве и весьма тем расстроенного Ваньки-культяпки, вместе с Серёжкой Глебовым отправились в Бельцы. Но вначале по пути заехали в Лозовскую церковь на праздничную службу. Правда, на заключительную проповедь и последующую исповедь с причастием они решили не оставаться, поэтому сразу после завершения службы поехали в город сватать нетерпеливого Петьку на какой-то неизвестной девушке.

К Левицким сваты попали аккурат к обеду. Церемонно и степенно познакомились с невестой и её семьёй. Посмотрели на их городское житьё-бытье и мизерное приусадебное хозяйство. Сделали вид, что ничему не удивились, хотя и ничему не обрадовались. Живут себе люди, как и живут люди. Невеста хоть и пригожая, как все девушки, но самая обычная. Даже странно, почему Петька так неуёмно рвётся жениться именно на ней. Всё это довольно явно читалось на лицах сдержанно ведших себя родителей и у озадаченного Серёжки в особенности. Из-за столь прохладного поведения родителей и будущего шафера Петька не на шутку поднапрягся и даже начал нервничать.

По случаю большого церковного праздника и происходящего важного события в жизни двух молодых людей Левицкие очень благожелательно принимали сватов, хотя тоже вели себя несколько нервно и сдержанно. Увидев настороженно-тревожное состояние сына, Игнат первым опомнился после смотрин и, хотя и деланно, но заметным образом приободрился. Даже пошутил по-доброму и вполне искренно:
- В очень хорошую и культурную семью попал наш сынок!

Вслед за ним немедленно повеселели и Степанида с Серёжкой: слово, настроение и поведение хозяина, каковым в данный момент являлся Игнат, были для них определяющими факторами. А позднее за столом, уже после тостов за знакомство, сельские гости подобрели и с улыбками стали присматриваться к новой родне, пытаться привыкать к ней. Ревниво наблюдавший за ними Петька остался доволен такой хорошей переменой и улыбнулся брату:
- Ну, а ты, Серёжка, как чувствуешь себя в городе? Не смущают его размеры?
Вдруг попавший в центр внимания парень самодовольно растянул рот до ушей:
- А мне-то что? Я бывал уже здесь, так что ничем особо не напрягался!
Все посмеялись его словам, намекавшим на недавнюю общую сдержанность, после чего окончательно освободились от первоначального стеснения.

Сваты договорились, что в пятницу молодые распишутся в городе, то есть зарегистрируют свой семейный союз в городском ЗАГСе*. Серёжка удивился новому для себя названию, но вида не подал. Игнат сказал, что у них в селе венчание назначено на следующий день, в субботу, а в воскресенье они сыграют большую свадьбу в доме жениха.

Приданым невесты Степанида осталась вполне довольна. Всё, что положено иметь молодой хозяйке, сватья Татьяна давно приготовила. Любившей всё красивое сельчанке особенно понравилось фабричное постельное бельё из тончайшего полотна, а также богатый и красивый набор глиняной поливаной** посуды.

* ЗАГС –  отдел для записей актов гражданского состояния.
** поливаная посуда – то есть, эмалированная, может быть фаянсовой или металлической.

Домой с зарученья и одновременного шлюба-залия все ехали с лёгкой душой: весьма общительная и скорая на руки невестка по душе пришлась родителям Петра. Татьяна Васильевна тоже оказалась очень хорошей женщиной. Посмотрите, какой справной и трудолюбивой воспитала она дочку, грамоте разной её обучила. А грамота – это хорошо, в селе она всегда была в почёте, да и пригодится может кстати. Так что хоть в магазине, хоть в сельсовете – везде сможет работать грамотная Ольга, если того захочет. Это при румынах далеко не все михайловские девочки ходили в Копанскую начальную школу. В своё время Степанида и Люба Булатовы, например, никакой такой грамоте не были обучены...

*    *   *
...В текущих крестьянских и, вдобавок к ним, предсвадебных хлопотах вся неделя пролетела совершенно незаметно. И в пятницу, тринадцатого июня, вместе с Серёжей Глебовым в качестве старшего шафера на свадьбе, а заодно и официального свидетеля во время росписи, и опять же с утра пораньше поехали Игнат с Петром в Бельцы, где молодые должны были зарегистрировать свой брак в ЗАГСе.

Новым и непривычным для селян было это советское слово. Странным казалось то, что этому заведению требуются ещё и свидетели, будто молодые не семью собирались создавать, а пришли судиться друг с другом. Но потом сопоставили свидетелей с посажёнными родителями во время венчания, и легко приняли новую советскую моду при создании молодой семьи.

Накануне перед этим, на очередном семейном совете Булатовы решили, что на росписи будут присутствовать только по одному родителю с каждой стороны, раз сватья Татьяна вдова. К тому же, Степанида честно призналась, что ей уже трудно так часто ездить в город: не молодая ведь, чтобы часами трястись в телеге, ей и без того тяжело далась предыдущая поездка. Да и дома дел невпроворот, к свадебному пиру ведь нужно еду готовить, и без хозяйки тут никак не обойтись.

Ваньку снова не стали брать в город, хотя он уже просто отчаянно просился и очень сильно обиделся из-за твёрдого отцовского отказа. Еле втолковал Игнат чуть не носом хлюпавшему парню, что на обратном пути места в телеге для него не найдётся, потому что с ними из Бельц приедет Петькина невеста с приданым, которая к тому времени станет уже его гражданской, но законной женой.
- А я позади буду сидеть, много ли мне места нужно!..
- Там всё будет занято под невестино приданое.
- Тогда я пешком вернусь в село!
- За лошадьми не угонишься.
- Так и я побегу, не отстану!.. – уже чуть не плакал расстроенный Ванька.
 
Тут к нему подошёл жених и ласково приобнял своего младшего брата:
- Ванька, вот слово тебе даю, что в городе ты обязательно побываешь, – твёрдо заверил он. – Поедешь туда с нами при первой же оказии, ведь Ольге хоть изредка нужно будет наведываться к матери. Да и на базаре будут у нас ещё свои дела. Так что насмотришься ты на этот город, и не раз.
На том Ванька вытер набежавшие слёзы и успокоился, всё-таки ему шестнадцать лет скоро исполнится. Доверчиво заулыбался брату и воспрянул духом: очень уж хотелось ему посмотреть, как выглядят эти самые Бельцы, о которых он уже столько наслышан.

*   *   *
Минуя центр города, Булатовы сразу поехали на ведшую к вокзалу Киевскую улицу и далее попали на Сорокское шоссе, где Левицкие с волнением поджидали жениха с гостями. Едва передохнули с дороги, как на тройке лошадей подкатила красивая, просто шикарная карета – открытая, и на четыре кожаных сидячих места. Кучером в красной атласной рубашке с широким кожаным ремнём восседал на ней живший через несколько домов от Левицких сосед, издавна работавший на извозе. Правда, двух пристяжных коней для свадебного шику он занял у своих знакомых.

Поскольку в городе оба родителя невесты были приезжими сельчанами, и родственников с её стороны на свадьбе не было, то большой пир у Левицких не стали затевать. Застолье рассчитывали на десятерых человек: пригласили только самых близких подруг невесты, а также чету лучших друзей старшей Левицкой, её сотрудников, ну, и гостей жениха, естественно.

Зато ради удовольствия и счастья дочери Татьяна Васильевна решила потратиться: пусть в этот день невеста с женихом вместе проедутся в красивой карете, наряженная в богато отделанное белоснежное плате с пышной фатой и с шикарнейшим букетом живых цветов. Ей от всего сердца хотелось, чтобы молодым навсегда запомнится этот знаменательный в их жизни день.

Карету, сбрую и лошадей, в том числе Игнатовых, Ольга с Ириной и Петро с Сергеем богато разукрасили яркими лентами и искусственными цветами. На дуге с заливистым колокольчиком, в том, чтобы достать его, сосед тоже специально постарался, по задумке Татьяны Васильевны парни укрепили два переплетённых между собой вручную сделанных веночка из белых искусственных цветов – один побольше, другой поменьше. Такие же два переплетённые веночка-колечка прикрепили к задку Игнатовой телеги. Получилось и необычно, и просто на загляденье! Всем стало очень приятно и от такой красоты, и от предстоящих волнующих событий.

Зато можете представить себе, как сильно изумились Игнат с Серёжкой, когда увидели выходившего из дома Петьку, переодевшегося в просто шикарный свадебный костюм! Он был обут в блестящие чёрно-белые лакированные туфли и одет в костюм светло-серого цвета в редкую и тонюсенькую чёрную полоску, да ещё и с густыми серебристыми проблесками нитей люрекса. В белоснежной рубашке с золотыми запонками и таким же накрахмаленным платочком, выглядывавшим из нагрудного кармана пиджака, а также пышным белым цветком в петлице Петька стал, ну, просто невероятно красивым – вот до неузнаваемости, и только: как будто какой-то чужой и ослепительно сияющий молодой человек!

Ольга так и расцвела и от великого их удивления, а заодно и от собственного удовлетворения, что не напрасно уговорила Петра потратиться на такой богатый наряд. Петька ещё дома признался отцу, что из своих заработанных денег купил себе свадебный костюм, но не стал везти его домой, решил поберечь. А тут получилось, будто он нарочно захотел удивить их своим шиком. Игнат постеснялся спросить, конечно, сколько денег потратил сын, потому что и без того было понятно, что такой наряд стоит очень недёшево. А о своих тратах на невесту Петька вообще промолчал, конечно: зачем родителям знать об этом и расстраиваться...

Но Петька решил объяснять отцу и брату свой расклад: ещё весной купленный родителями к его свадьбе костюм он наденет в селе, и там же будет носить его на выход. А богатый городской костюм будет надевать только в исключительных случаях и только в городе: незачем в селе так глупо кичиться богатством. Позднее он продаст его, когда тот станет тесным – мол, всё это ему Ольга присоветовала. И только после этих разумных разъяснений сына отпустила Игната жаба, начавшая давить его из-за столь неразумной траты сыном явно очень больших денег.

Жених с невестой уселись на задние сиденья кареты, а Татьяна Васильевна с Ириной – на передние, спинами к извозчику. Лошади легко тронули карету, и поехали по очень длинной Сорокской улице в сторону моста через Реут.
Временами ветерок принимался заигрывать с фатой невесты и высоко вздымать её над каретой. Это было трогательно и очень красиво!

Серёжа Глебов, позади ехавший в телеге рядом с дядей Игнатом, втихаря и просто отчаянно завидовал жениху. Ставил себя на его место и... и от всего сердца радовался за Петьку, что у его брата в городе происходит пусть и маленькая, но зато вот такая красивая свадьба. Но купить себе такой же дорогой и сверкающий костюм ему будет не по зубам, это точно... Так что очень удачно Петька перед свадьбой попал в город на стройку: в селе такие деньги, небось, не с год-два нужно копить... И Серёжка задумался о том, как бы ему самому попасть в бригаду дяди Полика. Спросил у дяди Игната, будет ли на свадьбе Поликарп Вознюк, и тот утвердительно кивнул головой:
- Будет, конечно. Но только на росписи в ЗАГСе, туда Левицкие много людей пригласили.

Возле ЗАГСа молодых действительно уже поджидали приглашённые на роспись люди, а также Ольгины подружки. Одна из них, очень даже хорошенькая собой Тоня, была свидетельницей невесты. Глянув на неё, Серёжа весьма приободрился, тут же начав строить планы насчёт знакомства с интересной горожанкой, как только встал рядом с Петькой, а Тоня – рядом с Ольгой. Справа от молодых и ближе к окнам встали родители. Ирина с Зоей, второй Ольгиной подружкой, стояли слева у двери. Позади молодых находились Ольгин начальник с женой и более десятка сотрудников, а также Поликарп Вознюк с супругой.

Селяне узнали, что эти люди пришли только на роспись, поздравят здесь невесту с женихом, вручат цветы с подарками и разойдутся. Теперь в городе пошла вот такая новая мода справлять советские свадьбы, чтобы молодым и их родителям сильно не тратиться на угощение гостей. «Ну, и ладно, пусть себе будет такая мода», – облегчённо вздохнул Игнат, засомневавшийся, где и как сватья Татьяна сможет разместить такое большое количество народа.

Тут в зал вошла высокая и пышногрудая моложавая брюнетка в строгом тёмно-синем костюме, и встала за стол, на котором лежала большая книга. С блюдцем пшеницы в руках к Петьке подошла её помощница, наверное, и жених положил кольца поверх зерна, а она тут же притопила их в пшеницу и с улыбкой повертела блюдцем:
- Посмотрим, какое кольцо вы достанете первым, и кто в доме будет главным – хозяин или хозяйка.
Все поулыбались. И тут же строгая брюнетка стала говорить что-то очень важное и поучительное. Долгонько говорила, так что Серёже вполне хватило времени, чтобы получше рассмотреть Зою. Дело в том, что на стоявшую рядом Тоню ему приходилось бы оглядываться, но это показалось ему неприличным.

За время своих смотрин этот блондинистый и довольно приятный внешне сельский крепыш ещё сильнее приободрился: а Зоя-то ещё красивее будет! Хотя и Тоня тоже очень хороша собой. Легкомысленное и даже несколько фривольное настроение молодого человека, накрывшее его в такую ответственную минуту, вполне можно было понять и простить: непосредственность и прямолинейность молодости всегда идут впереди мудрой и сдержанной зрелости, до которой взволнованно восторженному в данный момент Серёже было ещё очень и очень далеко.

Зоя засмущалась под откровенными взглядами красивого блондина и даже покраснела. Парень тоже зарделся, заметив её состояние: «Раз так сильно краснеет, значит, я ей не безразличен!». Но самодовольный ловелас тут же переключил внимание и включился в процесс росписи, потому что настал его черёд подойти к столу, чтобы в толстой книге поставить свою закорючку. Серёжка гордо расправил плечи и в виду множества направленных на него взглядов важно расписался.

Сделал он это хоть и коряво, но довольно лихо, после чего на Зою глянул со значением и намёком, при слегка поднятой правой брови, чем ввёл девушку в ещё большее смущение. Только теперь он удовлетворённо и неспешно положил ручку на место, вполне уверенный в том, что его очень даже правильно поняли те, кому он так демонстративно намекнул на свои серьёзные намерения.

Будучи ровесником жениха, двадцатилетний Серёжка Глебов к этому времени тоже стал весьма видным парнем. Чуть округлое лицо его ещё сохраняло нежные черты «персикового» юношеского возраста, и в этом была особая прелесть: парень ещё не мужчина, но уже и не мальчик. Ярко насыщенные серо-голубые глаза парня смотрели открыто и дружелюбно. Общее приятное впечатление при виде миловидного выражения его лица немного портили только белесоватые брови и хотя и густые, но очень светлые ресницы. Зато богатый чуб светло-русых, густых и волнистых, в лёгкую желтизну и от того слегка золотистых волос был, ну, просто шикарным!

Ну и ничего, что он на полголовы был ниже рослого жениха и в плечах выглядел чуть поуже Петьки. Зато он тоже высокий, крепкий и ладный парень, со стройной фигурой и вообще – просто красавец! Прекрасно зная свою высокую цену, Серёжка снова горделиво расправил плечи и отошёл от регистрационного стола.

Молодых расписали быстро и суховато, в общем-то, даже как-то по-деловому, что ли. Но всё равно мероприятие это получилось очень даже торжественным. Наверное, именно так показалось многим из-за большой трогательности момента и важности самого события, а также от непривычки бывать в бывшем барском доме, в большом и красивом помещении с паркетным полом, высокими окнами, богатой лепниной по стенам и потолку. Кроме того, регистраторша говорила очень важно и слова произносила красивые и правильные.

А ещё при этом дважды играла музыка: в самом начале регистрации с пластинки патефона раздался строгий и пафосный гимн, отчего все дружно выпрямились, отчего и раззявившийся на девушку Серёжа тоже невольно подтянулся наравне со всеми. А после того, как молодые надели друг другу кольца (тут хитрец Петька сунул в пшеницу сразу два чуть растопыренных пальца и легко сообразил вытащить первым именно своё кольцо, а все так и заулыбались его бесхитростной находке) и поклонились родителям, зазвучал какой-то бодрый марш. Из мудрёного его названия Серёжа понял только то, что марш был про какой-то медленный сон. Он очень удивился полному несовпадению бодрого ритма мелодии с её названием и вдруг нескромно заулыбался про себя: «Ага! И это у Петьки-то будет медленный сон? Как же, как же, только и ждите того!»...

Продолжение следует.