Признание...

«Такие как ты не стираются временем, бэкспэйсами, ластиком, делитами даже. Такие как ты не местоимения…»

(Белинда, 19:89)

«Ты ангел или бес, мне посланный с небес?
В плену добра и зла, я всё-таки смогла
…Судьбу свою благодарить
За то, что я могла тебя любить…»

(Игорь Брусенцев, песня Наргиз «Любить»)


   Эта история родилась еще в далеком две тысячи четырнадцатом, под глубокие египетские азаны и сладкие запахи кальянов с гуавой и яблоком. Но дописать ее я решилась только сейчас, спустя долгие семь лет, и изображу я ее картинками, которым я была независимым наблюдателем, «гуляя» по улицам, фотографиям и событиям. Здесь не будет о поцелуях или обнимашках у торговых центров и даже не будет о сексе. Это рассказ о том, что нельзя увидеть или потрогать. Это можно только почувствовать душой и, как ни странно, совсем не обязательно видеть этого человека рядом. Нужно просто быть живым…

***
   Ты в Египте… Глубокое красное море плещется волнами. Загадочные мотивы востока успокаивают и постепенно превращаются в затихающие разговоры местных. На часах полночь. Старая мечеть Эль-Мина, зажгла вечерние огни. Последний оставшийся египтянин, настырно предлагает фотографии. Ты в черной рубашке со смешным самодельным галстуком, сидишь за пустым столом и гладишь свои темно-бордовые волосы. Завороженно слушая истории из детства, я утопаю в глубине твоего манящего взгляда, и он гипнотизирует мое сознание. На мгновение, рисую перед собой мужчину, о котором мечтала моя душа, вычеркивая все обстоятельства, кроме твоих глаз. Почему-то многое кажется мне беспредельно моим или чем-то сильно похожим. И спустя несколько таких встреч, начинает удушающе ныть в груди, как будто там больше нет места. Вселенная бросает мне слишком жестокий вызов. Я иду в коптский храм, сижу в мечети, у себя дома перед бумажной иконой и в прямом смысле высказываю Богу: «Ты в своем уме? Почему же так жестоко?! Зачем именно он?». Но Бог как будто, отвечает мне: «Ты же просила так же, как в девятнадцать. Я дал!». С громким надрывным криком, выкидываю икону в окно, на мальчишку, который везет мусор на старом осле. В слезах выбегаю на улицу и все остальные дни пытаюсь не слушать твои песни, не смотреть в глаза, не обнимать при случае. И все… тебя нет. Ты в Москве, а я здесь, а потом в другом городе, через такие долгие два часа от тебя. У меня получилось обмануть чувства и почти забыть о твоих всегда теплых руках, скрещенных в замок на моей талии…
   Время ставит все на свои места. Я не успеваю оглянуться, как ты уже идешь по улицам Москвы в черных кожаных брюках и классическом пиджаке, гордо сжимая папку с рисунками. Тяжелые бордовые волосы, закрывают половину лица. Ты не видишь меня. Твои мысли заняты экзаменами, а я даже счастлива, что мы так далеко друг от друга. Я восторженно улыбаюсь, сложив ноги под себя на стройной московской лавочке. Джинсы в дырку, белая мятая рубашка с рисунком и сигаретный дым. На время забываю, что бешеная музыка играет лишь в моих наушниках, и громко повторяю слова песни. Замечаю, что твоя сумасшедшая улыбка снова вселилась в меня, и безуспешно бью себя по лбу. В какой-то момент начинаю убеждать свое сердце, что у меня просто не было сестры или брата, а я так мечтала. Стараюсь растворить эти мысли вместе с музыкой и вглядываюсь в бесконечное небо. Ты обязательно поступишь, а я порадуюсь за то, что осуществится то, о чем ты мечтал долгими ночами, пахнущими восточным маслом, песком и кальянами…
   Еще несколько месяцев вперед, и ты уже в моем городе, а я выполняю свое обещание о русском самоваре. Наблюдаю, как ты рубишь щепки и неуклюже складываешь их в ржавое дачное ведро. С тебя можно писать картину, когда ты сидишь у камина в сшитом мною старинном наряде, подперев рукой подбородок. Моя потрепанная камера все равно не сможет передать твоей красоты и стати. Но все это останется в памяти, как и твоя улыбка, когда ты идешь по городу и заливаешься громким смехом от своего необычного прикида. Свечи, недопитый чай с мятой и твоя музыка. Ты рассказываешь о детстве и своих переживаниях, но все равно смеешься. А я, даже не могу представить, как, пережив столько боли, можно продолжать улыбаться. Я всегда восхищалась твоим умением брать на свои плечи то, что может сломить и покалечить. На часах два, и я ненавижу это долбанное время, которое не может остановиться, ведь завтра ты уедешь. Или послезавтра. А мне снова придется провожать грустным взглядом твою волшебную улыбку, которую никто и никогда не мог повторить.
   Ты всегда оставляешь мне кусочек себя на память и медленно забираешь его, чтобы не было так больно. Ты похож на песочные часы, в которых утекает песок, так жестоко и стремительно. А в какой-то момент, их приходится переворачивать, и ты снова появляешься. Как сейчас, когда я вижу твой танец с девушкой на улицах Москвы, освященных желто-розовыми фонарями. Летящий снег и тишина, которой вы вместе придумываете название…
   Оглядываюсь назад, то ли на фотографии, то ли на реальные события и теряю тебя из виду, а когда снова нахожу, вижу тебя с другой, все в том же тусклом свете фонарей. Ты уже не танцуешь, а что-то громко доказываешь и садишься на снег. Повторяешь ошибки и снова плачешь, чтобы никто не видел, и не посмел подумать, что тебе больно. Кричишь на небо, а я отчетливо слышу твою душу и хочу набрать номер. И снова в моей груди становится тесно. Уходи, уходи, непонятное чувство! Нет, нет, я не смогу молчать! И по телефонным проводам к тебе несутся мои мысли о человеке, с которым я невольно сравниваю тебя. О том самом, кого полюбила в свои девятнадцать. Дрожащим голосом говорю, что ваши глаза похожи, но похожи не глаза, а чувство. Загадочные послания друг другу о нас, переписки о людях и вечные игры в прятки. Чудеса техники. Можно говорить что угодно и не слышать голос, не ловить взгляды, не отвечать на спрятанные мысли о главном…
   Еще один год в копилку наших невстреч, и ты уже идешь по Московскому тротуару с кучей перекрашенных подростков. Яркие Асиксы. Ненавижу эти кроссовки! Но тебе идет и, наверное, только тебе. Нет, солнце, я не в Москве. Я просто разглядываю твои новые фото. И, конечно, снова замечталась, что даже услышала несуществующие мотивы песен, которые вы, возможно весело кричали с друзьями. Представила ваши разговоры о художестве и глупостях и немного свалилась со стула. Я не ставлю лайки, не пишу, ведь завтра у меня банкет, да и ты не ответишь сразу, а мне нужно засыпать. И снова соцсеть и фотки, на которых ты идешь по стеклянному переходу в Москва Сити. Сзади плетется фотограф в сером капюшоне и выбирает правильный ракурс. Тебе идет черный цвет, а малиновый подчеркивает то самое большее, что в тебе есть – твои глаза…
   И так еще несколько недель в наблюдениях за твоей жизнью и мыслями о том, почему мы не встретились сегодня днем, завтра на концерте или во вторник на лавочке. Намеренно не ищу тебя, но судьба снова кидает нас в одинаковые параллели. Ты делишься тем, что болен, и просишь совет. Слушаю откровения и чувствую тебя так, как будто это мне страшно. Ты уже поставил себе диагноз, а я все убеждаю тебя в том, что тебе и так уже слишком много. И да, конечно — это не просто забота. Это то, что я снова пытаюсь гнать из своих мыслей. А душу, даже на расстоянии сжимает тисками горячих волн, с которыми невозможно бороться. Надеясь на то, что это поможет, я сжимаю кулаки и с наигранной злостью отвечаю: «Хочешь совет? Снова стань тем, кем не стала я, и помоги себе!» Не грубость, просто правда. И может быть, когда-то ты поможешь мне. Но о последнем я молчу. Закрываю скайп и мечтаю о том, чтобы когда-нибудь диплом психолога, гордо стоял среди твоего любимого беспорядка...
  Наш длинный разговор как всегда ненадолго ставит точку, между нами, но роковой две тысячи восемнадцатый снова не дает забыть тебя. Именно в тот момент, когда я научилась не думать о нас, я беспечно приглашаю тебя на концерт, где буду петь старинные романсы. Издалека вижу твои глаза, и снова бросает в дрожь. Ты куришь и пускаешь дым мне в лицо, а я все больше слышу свое сердце. И в какой-то момент понимаю, что это никогда не кончится. И это уже не шепот, не загадки или непонятные игры. Это крик и гулкий стук сердца. И с каждым годом он становится все сильнее, поэтому я отказываюсь от предложения погулять. Прислоняю голову на окно электрички и плачу. Со стыдом прошу помощи у своего мужа, успокоить меня, а небеса безнадежно молю, чтобы этого не было. Никогда больше! На секунду, охваченная необъяснимым страхом, ловлю себя на мысли, что просьбы могут сбыться не так, как мы хотим, а как суждено. Иду в храм и мысленно отпускаю тебя, свободного, как ветер, как тающий снег, как...
   Нет… я уже устала придумывать этому названия. Поэтому дома, завернувшись в старый плед, я в сотый раз ставлю на повтор нашу песню, чтобы научиться ненавидеть эти встречи, но на сто первый, снова ищу твои глаза на фотографиях и в конце концов смиряюсь с тем, что ты никогда и никому не будешь принадлежать, даже тем, кого ты любишь…
   Две тысячи девятнадцатый и двадцатый… Запивая наши египетские вечера крепким чаем с бергамотом и закуривая их кальяном с другими людьми, я окончательно поверила, что научилась отпускать тебя. Я даже подумала, что на этом все и принялась строить новую теорию о любви, которая, возможно, проходит. Но эта неожиданная встреча, которую вновь и вновь устраивают нам небеса, переворачивает мои домыслы. И все как во сне…
   Я встречаю взглядом тебя из окна десятого этажа: черно-рыжие волосы, куртка, джинсы и белые кроссовки. Рисую твои очертания в воздухе и понимаю, что за годы изменилось все, кроме души, которая так ярко отражается в глубине твоих глаз. Закрываю рукой половину лица, плачу, пишу тебе неверный номер квартиры от эмоций. Но как можно быстрее, стираю дурацкие слезы, чтобы ты не испугался. Вспоминаем прошлое, курим кальян, заливаем «чай в уши», болтаем о бывших и настоящих. А я окончательно понимаю, что мои чувства никак не связаны со временем. Кручу в руках турецкий стакан с черным чаем с мыслями о том, что всегда видела только глаза, беспощадно отрезая остальное. И то, что мне не дает покоя, это признание, которого может не случиться, если я опоздаю и смерть заберет тебя. Поэтому я больше не стану играть в эти странные игры и позволю себе признаться в том, о чем было упомянуто еще много веков назад. В том, о чем люди спорят и по сей день, мучая друг друга тысячами вопросов…

   «Любовь долго терпит и милосердствует…» И это правда. Египетскими вечерами, я уже много раз пыталась сказать тебе об этом, но в сомнениях останавливалась, упорно вталкивая себя в рамки общества. По советам знакомых, я рвала в клочья отрывки и сжигала их со слезами, лишь бы никто не нашел даже полслова об этом. Уговаривала свое сердце замолчать. И даже когда я поняла, что для того, чтобы любить душу, не нужны преграды, я ждала момента, когда ты сможешь понять мое признание. И именно из-за милосердия и уважения к тебе, я не стану просить ответа…

   «Любовь не завидует, не превозносится и не гордится…» Ты продолжаешь все, что я делала раньше, несомненно лучше, чем я. Я рисовала – ты участвовал в выставках. Я изучала психологию - ты уже сдаешь итоговые экзамены. Я мечтала выглядеть не как все - ты делаешь это. Знаешь, я даже пробовала устроить себе испытание и хоть чуть-чуть позавидовать твоему диплому из Фаберже, но у меня не получилось! И не потому, что мне все равно, просто… «любовь не завидует». «И, не превозносится», потому что, как бы мне не аплодировали за мои рассказы, я все равно не считаю их лучше твоих слэмов. «И не гордится», ведь даже при том, что ты всякий раз восхищаешься моей душой и философией; рядом с тобой у меня не возникало желания поставить себе памятник.
 
   «Не бесчинствует…» Поверь, у настоящей любви нет ревности! Слушая истории о тех, кто тебе дорог, я всякий раз надеялась, что эти люди наконец-то сделают тебя счастливым. Ведь если тебе хорошо, я буду счастлива только от того, что ты жив. Всякий раз, когда ты рассказываешь, что один из них сделал тебе плохо, я невольно переживаю это внутри себя и мое сердце щемит от мысли о том, что я могу сделать так же, поэтому боюсь ранить тебя, а тем более, предлагать себя на их место.

   «Любовь не ищет своего…» Моей первой мыслью в Египте было то, что я познакомлюсь еще с одним интересным человеком и мне будет не скучно. Но, когда я впервые увидела твои глаза, я забыла о своей выгоде. Мне хотелось просто радоваться, что ты есть, поэтому да, «любовь не ищет своего».

   «Не раздражается и не мыслит зла…» Твои советы нередко могли свалить с ног, но всякий раз, когда я ловила твой взгляд, он успокаивал мое сознание, и я понимала, что ты не со зла. Ты наводил жесткую критику моему художеству, спорил с доводами в религии, опровергал половину моих убеждений, но я не могла даже допустить мысли о том, что ты хочешь сделать мне больно. Тот маленький ребенок, который жил в тебе, обижался, морщил носик и грустил, но это не вызывало моего гнева и раздражения.

   «Не радуется неправде…» Ты знаешь обо мне все и даже больше. Перед тобой я не чувствовала потребность во лжи. Мне не хотелось приукрасить или скрыть. Когда мне было плохо, ты не просил меня говорить быстрее. Наверное, поэтому, я могу до сих пор могу мучить одну и ту же тему с тобой и не корить себя за то, что твое время спешит. Я восхищалась безудержным смехом, который так часто просыпался в тебе и грустила с тобой совсем неподдельно. Мне не хотелось становиться кем-то или превращаться в тебя. Я была собой: громко разговаривала, носила всякую хрень и не боялась размазанной туши, выливала воду прямо на одежду, каталась по полу от лошадиного смеха и набивала живот ерундой, не боясь, что меня осудят. Мы занимались всякими глупостями и превращались в серьезных философов, всю ночь разговаривая в старом кафе. А иногда становились бестолковыми детьми, особенно я, когда тебе приходилось переводить меня через дорогу. С тобой можно было умереть и не жалеть об этом.

   «Любовь все покрывает…» Я знаю, что ты сильный, очень сильный, но видя твои слабости, мне хочется, чтобы ты навсегда забыл о них. Всякий раз, когда я слышу о твоих картинах, я хочу одного - напомнить о том, что ты можешь больше - больше, чем думают те люди, которые посмели обидеть тебя и твой талант.
 
  «Всему верит…» Я могла бы счесть неубедительными любые доводы, так круто изменить жизнь, как сделал это ты. Но в тебя я верю, в твою силу и крепость духа. И, я знаю, что никакие изменения никогда не смогут стереть твои глаза и глубину, которая оживает всякий раз, когда смотрю на тебя. В них навсегда останется твоя философия, харизма, твоя жёсткость черного-бордового цвета со вкусом табачного дыма, неожиданно перетекающая во что-то мягкое и плюшевое с запахом жвачки с морковкой и романтики восточных улиц. Из этих жгучих черных точек всякий раз летели маленькие огненные стрелы, кому-то в сердце, кому-то между ног, а кому-то по печени. С первого раза я поняла, что если буду отводить взгляд, то умру вместе с теми, кого ты убивал навсегда. Ведь ты не любил и не любишь слабаков. А я так не хотела оказаться в их числе и всякий раз заставляла себя не бояться, а потом как под гипнозом, утопала и растворялась в глубоком омуте твоих глаз, не слыша слов и не видя очертаний…
 
   И напоследок главное: «Любовь все переносит и никогда не перестает…» Да, я действительно не ожидала раскрыть тему любви, благодаря тебе: иностранному другу, который утекал как вода и всякий раз возвращался, играл со мной в прятки, оставляя свои чувства на кончиках пальцев, таких безудержных взглядах и долгих объятиях. Другу, который всякий раз подставлял невидимое плечо моей уставшей душе, спасал от глупостей, целовал в лоб на прощанье и так настоятельно закрывал мои глаза от вульгарных и ненужных вещей!
   Ты так неожиданно и грациозно влился в мою жизнь, что иногда время, проведенное с тобой, я видела медленным и красивым танцем без начала, без конца и середины. За все эти моменты, я поняла одну важную и неизменную истину. У настоящей любви нет национальности, гендерных маркеров, лишнего веса и внешности, нет рамок и возрастов, нет расстояний и стереотипов, нет желания провести работу над ошибками, изменить, переделать. Душа гораздо выше любых земных понятий. Любовь не измеряется деньгами, одеждой, дорогими машинами, очертаниями, слабостью или силой человека, умом и высшим образованием. И знаешь, друг, у любви нет соперников и лимита по количеству людей. У нее есть только одно измерение – сердце. Сердце - странная штука. Обычно оно почти никогда не болит, и поэтому мы часто забываем о том, что оно существует у нас. Но, когда ты почувствуешь, что у тебя есть сердце, возможно, что ты полюбил…
   У любви нет времени. Я жадно забивала эфир пыльных улиц Египта, твоей Керри Форс в наушниках, хотя никогда не могла слушать чужую музыку. Она всегда отнимала у меня силы, но только не твоя. А сейчас я так сильно зачитываюсь твоей прозой, что, проходя мимо зеркала, вижу твою улыбку в своем отражении и меня не пугает это. Любовь действительно не тает, потому что другие хотят или не хотят, не горит в огне споров и разногласий. Ее не стирают годы и обстоятельства. И никакие злые люди не могут помещать ей. Она «не перестает» …
   И, знаешь, я начинаю думать о том, что, Бог был прав! Именно из-за того, что Он устраивал нам испытания, эта миниатюра получилась чище и откровеннее. Многие хотели услышать от меня слова о любви, но, к сожалению, не дождались. Твоя душа оказалась сильнее других и долгими ночами звала меня, чтобы я решилась на этот шаг для тебя. Время, проведенное с тобой, я пронесу сквозь всю свою жизнь, даже если его больше не будет. Я обязательно закопаю в песок картонное сердечко где-нибудь в Египте на старом море, чтобы не тревожить тебя своими слезами, и съем кучу фалафеля за нас обоих. А ты помни, что мое сердце навсегда с тобой, независимо от того, с кем мы останемся и, что я… люблю тебя.

(Посвящается человеку, который всякий раз возвращал мое сознание обратно к самой себе - Р. О. 21.09.2021 г.)