чакра пятая вашуддха озарение

 
 
                Сергей  Влад. Лазуткин
               

 
   
               
 
                Чакра  Вашудха,  озарение.

                Н О В Е Л Л А       п я т а я,  голубая
               

      Вашудхой  воспринимаются высокие энергии ментального и духовного планов, которые затем трансформируются в энергию творчества. Благодаря такой энергии происходит индивидуальное проявление личности в материальном мире. На уровне этой чакры проявляются озарения, дающие выход уникальной гениальности личности, эту чакру еще называют «дверь к свободе».
Если есть проблемы в работе чакры, человеку трудно общаться, четко и убедительно выражать свои мысли, он говорит неуверенно, может казаться надменным и самонадеянным, ему присущи косность мышления, лживость, ненадежность, догматичность. Все это происходит от неискренности перед самим собой и увлеченности желаниями, которые не являются желаниями души. У человека неизбежно возникают трудности с самореализацией и самовыражением, ему кажется, что его что-то ограничивает, и он начинает бороться за право быть свободным. На уровне тела это сопровождается проблемами с горлом в виде частых ангин, заболеваний щитовидной железы, а также чрезмерным стремлением наслаждаться употреблением пищи, повышенным аппетитом.
Для достижения гармонии на уровне чакры Вишудхи нужно научиться быть честным, в первую очередь, с самим собой. Нужно стремиться жить так, чтобы мысли и слова не расходились с поступками, и соответствовали друг другу; перестать подражать другим и дать возможность раскрыться своей истинной уникальной природе и следовать своему пути, научиться выражать свое мнение. К чужому мнению стоит прислушиваться, но принимать решения нужно только слушая свое сердце.
                Википедия.
               
               
          
                Это  случается  редко.   Даже  очень редко, но  когда
                это  происходит, люди  говорят  только  одно  слово.
                Талант!

                Страхолюда.    Рассказ.   

Вода. Опять  вода.  Пузырится.  Капля  ударила в  запястье,  как  блуждающая  муха. …Хмурый  взгляд.  Не мой.  Привыкла, что   осуждение. Сегодня  мне   33.  Христос.   Правда,  он  был  вроде  мужик.   «Вот и  лето прошло.»  Опять  стандарт.  Я вся  стандартная.  Хоть  бы  красоту  послали. Пошлют…
«  Вот  и лето…»  Таких, верно  сбрасывал  папаша   со скалы  по  рождению.    И мой  бы  мог. Насиловать  пробовал. Убежала  из  дома  в  общежитие  техникума.  Не он,  а его  дружок.  Потом  злилась  -  хоть бы  получилось.  Природа,  милая,  не  дави так…  смилуйся.  Не  хочется   вскакивать  бешеной  и  делать  нужные  движения…спасибо.  Все-таки  первая  премия  за  рисунок  по  ткани.   Выпускной.  Помогал, правда,    гений  -   парень  из  Тегерана.  С  очень  завышенными  взглядами  на  женщин.  И  уже  в институте  -  тоже  диплом   на  премию.  Тоже   парень  из  Тегерана.   Чуть  прилип.   Смеялся  -  ты как  соседка  по  улице. С  очень  красивым персидским именем  -  он говорил,  забыла.  …  Потом потекла  жизнь .
Голос.  Он  пока  есть  и был.  Пока  кормит.    «А  скажите  для    анкеты, сколько и  какие  вы  поете песни,  начнем с  детских…  Да..?  Столько?   А тогда  взрослых?   Понятно…»  Детские  хоры,  распевки.     Были эксклюзивы  за  деньги.  Я  -  в  заднем ряду  подальше  от глаз.   Тяну  за  всех.   Церковные  песнопения  … Там  полная  демократия.   Может  оттого, что  твой  голос   идет   от твоего  сердца?  В  двадцать  лет   подружка, черная   завистница   -    прислала  подарочек.   Сразу  после  школы, мы -    все  поющие -   поступали  в  Гнесинку.   Отбор  сумасшедший  и  безжалостный.   Вот  мне подарочек  -  запись  разговора   в   приемной  комиссии  …  обсуждают  меня.  Брать или  не  брать.  Записывать  обсуждения  категорически  запрещено.  А  мы, вечно  опутанные   проводами  микрофонов  и наушников,  на  всякие  машинки рядом  не  обращаем  внимания.   Кто-то  писал.  И с  нами.  И  без  нас.  Зал.   Гулко.   С  десяток  педагогов.  Поступающая  такая-то.   Да  -  нет. Коротко.  Решено.   На  меня   потратили  минут  десять.   Я  -   за  дверью.   Умираю.  Подружки  ухмыляются. « Нас  под  зад!  Сейчас  ее!»  -  « Да ну  ее…У  ней  же  голосина!  Все  октавы!    И  главный  детский  хор.»   -   « Мимо?   За  что?  Ошибка! »
 Но  распечатка  на  стенде  -    тоже  мимо.   Выяснять?  Все знают  -  улыбка секретарши  с сочувствием.   Но  со  мной  -   не  понятно  для  чего, еще  кто- то  записал  само обсуждение.  И сейчас  в  день моего двадцатилетия  -  подарок  в    розовой  туалетной  бумаге.    Были  защитники : «великолепный  голос.»     Были  педагоги  : «С  такой  внешностью?  Очнитесь!  Девочке  жить  да  жить.  Сама  разберется  потом.  Нет.   Нельзя  ее калечить.  Сцена  ей  закрыта…и никакая ей  пластика не поможет .… Только  обрубать ее  топором…бедра,  спина…  ноги  нарастить.. . а  где  осанка?  Где  яркая гордячка,  чтобы  на нее  засматриваться?   На  кого? На  нее?  Бедняжка…она не перенесет.  Нет!»
Обрубать  не  только  мою  башку   с  этим  носом,  с  губами,  с  зубами.   Короткой  шеей.  Мужские  плечи.  Талия?  Тоже мимо.   Увы,  зад  и  ноги.  Создание  для  лошадиных  скачек.  И  только.  То-то   в  самом  девичестве  неиссякаемое  удовольствие в   межножии    и  ляжечках.   Мамка  говорила мне, утирая слезы  -   вырастешь,  выправишься.  Так и не  дождалась.  Мамуля.  Отец  довольно  быстро  нашел  себе  мымру.  Меня  возненавидел  за  мои слова.   Ушла  рисовать  по   ткани.  Там,  кривомордая,  я  затерялась  в  красках  и полотнах.   И  пела.   Дома,  по  дороге  домой,  в  хоре,  на  веселых  и грустных  вечеринках.  С  поющими  старцами.   Чаще  с трезвыми.   В  таких  посиделках  со  временем  -  видно,   считали,  что  я  замужняя  -  обнимали,  даже  целовали  в  знак  благодарности.  К  этому я тоже привыкла.   Наваливались  в  быту?  Да нет. Случайно,  вскользь.  Тоже  привыкла  не обращать  внимания   на  людские  флюктуации  на  мое, не  вкусное  тело.
Перечитывать  такое  неохота,  что  написала  тебе.   Но  коли  обещала…   Зарядка  обязательна.  Очень  строго.  С  детства.  Модная  тетка  научила  за  пять минут.  Она  мчалась по жизни,  по континентам.  Заскочила  к нам   в   изумительных  сережках  с   камнями.   Я  тут  же   проколола  уши  и  запомнила   все-все,  что она мне показала  в  ритме  босановы.    И сейчас я   бы  упала   ей   в ножки.     Йога.  Тысячелетняя.   Позы.  Получалось  все.  Музыка.  Голоса  совсем  не  из  этой  жизни.   Совсем ничего не читала.   И  так,  и по  их  мудрёности.  И не  буду -   сказала  я  себе.  И не  читала.  И стала  читать.  И ничегошеньки  не понимала.  Понятно,  нашептывала   я  себе в  позе.   Это  для выживания,  улучшения  формы   -  а то болтовня.     Приятельнице   не понравились  мои  ножки  -  слишком  худые.  «Спроси своего  -  худышку  он  будет..?»  Посмеялась  надо мной.  Знает, зараза.   А  я  в  отместку  -  уж  очень  разъярилась  -  пугнула, что  ее  матери  все  скажу!  Что  она  ходила  в   хор.    «Они  стояли  ровно  в  ряд,  их  было  восемь!»  -  пропела она,  и  подробный  отчет,  как  она  спала  с  восьмеркой.    Меня  рвало весь  вечер.  Мы  разбежались.     Сложнее  всего   было  не  врать  себе,   как  того  требовала  чакра.    Совсем  не  врать?  Да  как?  Я  родилась  лгуньей. Опасливо  везде.  Часто  страшно.   Паук  во  сне   скручивал  мне  руки  до  немоты.  Вернее  до  безболия.   Нет  сил  сопротивляться.   Маленькая  часто  писалась  в  кроватку.  Потом  научилась.     Появилась  другая   мразь.  Йога,  в    бессознании  сна,   обволакивала  многих  тварей   чем-то  вроде  некрашеного  нетканого  материала.  Этот,  последний,   приходил  лет  с  пятнадцати.  Просто  сидел . Даже  не  смотрел.  Я  хамила.   Я  тогда  не совсем  понимала,  что  уродка.   На  обнажении тела  он  мотал  головой.  И  уходил.  Вначале я злилась.  Потом  начала играться.   Сценки  с  раздеванием  чередовались  с  клоунскими  потехами   типа,  а вот тут  …ты  видишь? Что  это  у   меня? 
 В  общежитии,  где меня  поселили  от  комбината,  свой  ночной  хор.  Иногда  девчонка  договаривалась, что мы  все  отвернемся   от  них…  парню,  наверно,  это  было  интересно.  Когда  отец  с  мымрой  канули (я  не  увольнялась  с  комбината  -  иначе  меня  бы  выгнали  на  улицу),   я  вернулась  в  мамину  трешку.  Одна.  Они  с мымрой   уехали в  Польшу  и там  застряли  по  уголовке.   Участковый   объяснил  -    они  сели  за  наркоту  и, что  теперь он  по  ночам,  как  сдаст  смену,  будет  ко  мне  заходить.
Я  тогда  уже  не  врала себе.    А  как  другим -   было    страшно.  Но  я  решилась.  И  объяснила  ему  бодро,  что    его  чувства  мне  понятны   -  я,  увы,  уже   не  девочка  и  то,  чем  утыкается  мне  в  бок,  приветствую  -   пришлось  даже  коснуться  его…  и  поводить …он  чуть не заревел  …Но  извини…  и убери его от  меня .   Пристрелит  он  нас.    Он  трезвый  мужик!   Все  понял…Так   как,  видно, знал,  кто  нас  пристрелит.   А  я даже  не  представляла.  Но  в  нашем  общении   появился  тот,  другой,   с пистолетом. Я  тогда  в  свои  двадцать  не  врала.  Но  только  через  десять лет  увидела  своего  спасителя   в  моем  девичестве.  Увидела  и  сразу  вспомнила.   Участковый  у  нас  уже  был  другой.  На  меня  он  не  смотрел.
 Его  я  видела  на  лестничной  клетке.    Он  сидел  на  ступеньках,  в  руке его  был  пистолет.  Я  подымалась  после  вечерней смены.  Он  взглянул  на меня  - у меня от страха  все помутнело в  глазах.   И я  села,  скорее,  опрокинулась  на  ступеньки рядом.   Очнулась.  Он сидел  в  прежней  позе,  прикрыв  глаза  рукой.  Я  облокотилась  о  его  плечо,  поднялась  и    пошла  дальше,  к  своей  двери. 
Утром  я уже  ничего   не помнила… Настаивание  участкового, того,  давнишнего,   вдруг  выскакивало  и тревожило.  Он  заставил  меня  делать  с собой  чем  я  грешила   очень  давно,   то,   чего  мне  категорически    не  хотелось…Но    коли   быть честной с собой  -  меня  это  шарахнуло -   то,  очень  давнишнее  воспоминание,     дрожание  в  руке  от  нетерпения…  и  совершенно   отвратительное,  но  желание  пасть  на  колени  и впиться   губами….  Будто  я  влезла  в него. Тогда  заломило  тело пониже поясницы.  Мгновение, и мне  хотелось  опять  вернуть  те прикосновения,   но   другие  мгновения меня  отбрасывали  в сторону, легкое  головокружение.. Я,  конечно,     видела   в  компьютере  раздел -  секс  с малолетками…убого,  но я  до  сих пор  считала  себя  малолеткой….  Роскошные  девушки позволяли  себе   все  и  даже   это  обжигало  мою руку  делать  это  со   своими  губками,  черт  бы  меня побрал.   Чтобы  остановить  этот  поток,  чудовищно  дробивший   меня  и  мои  поиски  нравственной  устойчивости,  я  била себе пощечины  и  не  жалела  свои,  скорее  мужские  скулы.   Компьютер  я  то прятала, то по ночам  вытаскивала. И… Потом он  взял  и сгорел.   Парень  в  мастерской  покачал  головой.
    -  Что  гоняли?  Шмотки?  Обычно  на  шмотках  горит.  А они опять и опять   шарят. Он же  железка и не выдерживает..
    -  Нет.  Секс. 
    -  Какой?   -  с интересом спросил  он
    -  С малолетками.
    -  Бывает  интересно...  Французская любовь?  Будем  пробовать?
     -  Всего  хорошего.
    -  Сзади  вы  красивая…  -  крикнул  он мне  вдогонку.
Как  отношусь?   Никак.  Были  эпизоды  и с   такой  репликой. Я понимала - мужику надо сбросить   свое  …  и я   уходила.  Добиралась  домой.  Инцидент  с мужиком  на  лестнице,…с пистолетом.   Заснула,  проснулась,  зарядка.  Работа.  Когда  шла  домой,  проходила  мимо  института  культуры.   Как  я хотела  туда!  И перегорела. Почти  все   забыла.   Во всем  доме  горели окна.  Слышалось  далекое    пение.   
И  с  пением  тоже.  Приятельница  -  та, что  хорошая  -  уговаривала меня  поехать с  ней.   Ей  очень  понравилось то,  что  (я так и не поняла что) она там  делала  с  рыбой  -   как  она  там  жила.   На  огромном,  как  маленький  город,  судне.  Несколько  сотен,  в основном молодежи.  Нормированный  день.  Своя  каютка.   И  делай  что  хочешь…  Намного  там интересней,  чем  дома.  Мальчишки!  Все  влюбляются.  Гадов  нет.  Гады не любят  работать  с такой  интенсивностью.   «Она  выдержит. Свой  хор.  Ее голоса  там  явно  ждут» - говорила подружка..   
    -  Чтобы  потрахаться?
     -   И платят   -  колоссально!  А  что  у  тебя с этим?...вижу  …
    -   Ничего… -   грустно улыбнулась  я . 
    -  Контакты  с  мужчинами?
    -  Был один  посреди  улицы…  потом еще  один  на  лестнице  перед  квартирой.
    -  А  в  квартире?
В  квартире  тишина.  Не скажу, что покой.  Скорее испуг. С подругами -   о работе,  одно  и то же.  Касались  плечами,   руками,  когда передавали  друг  дружке  планшет. Разговор  с  одной   распадался  на  множество разговоров  об одном и том же…и  между  собой…но  им  было интересно,  они  смотрелись  счастливыми… Все  стены  у  меня  были обклеены  их  счастьем  с  детишками    и  нормальными  мужьями.  Он,  мой  хмурый,  пожил  немного,  взял  скребок  и  содрал их  в  огромную  сумку  и  выбросил  в  окно  со  второго   этажа.   Точненько.  В  уже  затухающий  огонь  костерка.  Мужики  уже   пожарили на нем мяса,  выпили, во что-то сыграли  и  ушли  дальше.   Мой  попал  сумкой  в  огонь  и, как  ни странно, все  содержимое  сумы  сгорело.
    -  Будешь на меня  смотреть  -   улыбнулся  он. 
Смотрела.  И  даже  влюблялась.
Мысли   ночные  одна   жутче  другой.  Тема  -  он  вползает   в  мою постель  и  связывает  меня… Или,  еще  более   с  паузами, с  подавляющим  действием.  Ну,  как  такое   лезет  мне  в  башку…   В первый и в последний  раз у меня  произошло  это  в старшей  группе  в  пионерлагере.  Как-то впопыхах.    Он  все  сделал.  Я не  боялась ребенка.  Девчонки,  которые меня на  это  уговорили, знали, как  бороться  с  нежелательным .  Все  обошлось.  И  все.  И больше  ничего…  Как  ухмылялась  я сама  себе    -  в  этом столетии… 
А  теперь… Мне нравилось  все,  но  в  меру…в  мою  меру. А  его  это начало  раздражать,  к  моему  тайному  удовольствию. Как-то  незаметно  я   переросла  зону  скотских радостей.  Но  не играть,  я,  как  женщина,  конечно,  не могла, и я  попросила  его  со  слезами   не  пытать  меня  своей  силой, так  как  слаба  здоровьем.  Он  совершенно  серьезно  пообещал  говорить о  своих  жаждах  заранее. Теперь, я  могла спокойно  читать  свои  любимые  детективчики  допоздна   в  ночной  рубашке..  Но от  себя его не отпускала  -  страшно,  милый  без тебя.   Гадина? Гадина. Он  страдал?   Страдал.   И  доводила  его  до  сумасшедшей  агрессии с  насилием,  моими  якобы  слезами  -  а взаправду,    блаженством. 
 А  однажды…это  сейчас  понимаю  была  прелюдия…  и она оказалась  чудовищной  силой, что  унесла меня   аж  от  дома  родного….я  должна  тебе  выдать  свою  тайну…мне не  стыдно.   Это все просто человеческое.  И  я не  вру.  И не  выгадываю.  И не  боюсь, что  кроме  меня    никто не  попытается  это повторить…  чтобы это творить,  нужна  особая,  что ли,  кривобокость  в  человеке.  Не  здоровая  даже. Ее  еще называют  -  талант. Талант  изъяна,  что ли…  Ну,  дал   бы  господь  хоть  малюсенькую  красу   мне, уродке -  и не  было  бы  ничего.   А  может, и было.  Не  знаю.  Короче -  сплошь  гадость! 
(Тебе  Маэстро,  я  все расскажу словами,  к  которым ты привык.  Я  сама не  сразу  и поняла,  о  чем  речь.  Особенно  с  довольно  долгим  продвижением  … иначе  пещера не откроется. Короче,  я  о  пути  мужского  члена     к  голосовым  связкам  для  контакта  с  вибрирующей  горловой  тканью  обязательно  в  песне или  распевке.   Тогда  немыслимая  вибрация  передается  телу  человека  и происходит  то,  ради  чего  это  свершается.  Что  нужно  для  этого? 
Главное    -  голос.  Чем  более  сильный, тем  результативней  операция.    Человек  вибрирует   с  силой  и  частотой,  идущей  от  женщины,  от  ее  голосовых  связок.  Часто  до   обморока  или  даже  до  обрыва   сердечных  мышц.  Мне   ясно,  что  это  -  в  тайнике  какой-то  закрытой  восточной  секты.  Моя  певунья, обладая  огромной  силой  своего  голоса  -  на вечеринках  дорогих  заказчиков (она   с  улыбкой  разрушала  своим  пением, например,  романса,    хрустальные  бокалы  или  стеклянные  зеркала.) знакомилась  с разными  людьми. Невзрачная внешность ее  не   продлевала  знакомства  в  компаниях.  Она по-прежнему  оставалась  тусклой,  застенчивой,  несмелой,  стоило  отыграть  положенное  по  соглашению.  Она  охотно  уходила  в ночь  с вечеринок,  не  опасаясь  преследования  горячих  поклонников.  А при  случайных  встречах в  ночи  пугала   приставальщика  репликой  грубым  мужицким  голосом  с предложением   снять  с него  штаны  для собственной  услады.   И все  проходило.
Человек  с лестницы,  ну тот,  что  с  пистолетом,  появился  дня  через  три.  Ночью  ей  приспичило,  полусонная  она пошла в ванную  -  а он  там.  Лежит в  воде.  Отмокает.  Она попросила  его  заткнуть уши, отвернуться… Сделала  за чем шла,  включив  громко воду  в  рукомойнике.   Отдернула  занавеску.   Поглядела  на его лицо.  И  так.  И  эдак.   И  ушла  спать.   Почему-то,  уже  без  сновидений.
Вибрация  голосовых  связок  (собственно,  само  пение)  передавалась  по  этой  методике   концу  мужского  органа,  несильно  прижатого,  и  уже  после  поллюции,   далее  вибрация  голоса  продвигалась  к  телу  мужчины  -  обычно он  полулежал  в  чем-то  мягком и  теплом,   затем  дрожание  охватывало  все тело пациента  и,  наконец,  добиралось  до  головы.  Дрожание   головы  было  кульминацией  всей  операции…   Поэтому  на  мою  реплику  «И чего тут  мудреного?  Да  любая  из нас  это проделает, чтобы  спасти  любимого  от  прогрессирующего  слабоумия…»  Она  уклончиво  ответила: «Не  совсем так.  В  момент  подготовки,  когда подруга    открывает  свои губы    и  до конца, проходить  путь надо с  несколькими  разрывами  в  движении.   Эти  паузы  чрезвычайно  важны».  И  наша  певунья   захотела  этому  обучиться в  башкирском  поселке,  где  выступал  ее  ансамбль,  познала  это от  довольно  молодой  знахарки.   Та  не  жалела  мужиков.  Показывала  сама  и  заставляла  тренироваться  певунью.   И та  освоила,  действительно,  технику  спасения  паралитиков.  Для  чего  она  мучилась?  А может и не мучилась  и  относилась  к   чудачкам,  которым  это  просто   нравилось   … Но  наша все- таки  была  скромница, хоть и  слыла  среди  сверстниц   средневековой    жеманницей,   «пастушкой.»     Поэтому  метод  довольно  сложный  и  явно не  для  всех.  Что и  хорошо.
Копаясь,  как  литератор,  в  певунье,  я  отметила    несколько  зон, в  которые  она  не  пускала    или   почти  закрывала. Так что   заставляло нашу  певунью   осваивать все это?  Никакого  паралитика  у  нее  не  было  в  запасе,  чтобы  готовиться  спасать  его…  У   ведуньи  были  клиенты…  А  у нее  нет.  И  я  допыталась. Это тоже,  милый  Маэстро,  очень  все   по-женски  сложно.  Внешность!   Когда  я  во всем  разобралась  -  я  разгадала  тайну  первой  зоны. Она мечтала изменить  себя,  свою  внешность.  Как  побочный  эффект  этой  варварской  методы   была  деформация   именно лица   женщины,  как  говорят  ученые,  донора.  Естественно,  все  события  происходят  вблизи  лица  донора  и не могли не сказаться  на том, что  рядом.  Вторая  зона.  Тоже печальная.  Эта  женщина  не могла  иметь  ребенка.  Вибрация  что-то  в  ней  меняла.  Если  что еще,  выделю  текст  отдельно.)
Такие  дела.  Меня  не  то  чтобы  это  все  тащило,  как говорят  у  нас в магазине.   Для меня  -  это все  нормально.  Без  знаков   восклицания.  Человек  изучен и  перезаписан.  Только  читать  нечего.  Китайцы    своей  тысячелетней  мудростью   вздохнуть  по-глупому не  дают,  их акупунктура  человека    помощней    компьютеров  -  соединяет  все  точки  человеческого  тела,  в  Индии  - все  знания  движения  жизненной  энергии  человека  -  праны  через тело и  вовне.  У Европы же - переживания   чокнутого  человека  и в  клиниках,  и наяву…  Да,  знают   они  о  теле  человека  все.   Наверняка  знают и о  наших разговорах   про  вибрацию  через  голос.  А  что  тетки  это  знают  - так они-то, как   раз,  все  и знают.   И  судачат.    
Жизнь   с  Николаем  -  так  звали  проходимца -  шла  спокойно,  без  дергания и выяснений.  Он  был  чистюля.  Ничем не вонял.  Ну,  разве  его,   ну  эти… попахивали, как у всех   псов… но  к  этому  привыкаешь.  Но  и  он   в    общежитии,  верно, пожил,  спохватился  и стал  ухаживать за собой  потщательнее.  Через  неделю  где-то  потихонечку  началось.   Более  напряженный  взгляд,   случайное  касание… У  меня вдруг  подвернулась  нога (бывают  же  такие  случайности,  скажи),  а  рядом  постелька  и рядом   его  сильные руки,   что  подхватили меня,  бедняжку,  и уложили на  шелковую  простынь,  специально  постеленную,  чтобы  легко  скользить….  И сам он  как-то так  неловко  упал  на  кровать  рядом, что  вдруг  случайно  получился  поцелуй… А  дальше   все как- то убыстрилось, распахнулся  мой  халатик, и    меня унесло в  блаженство… и  уходить   оттуда  сразу  не  хотелось   бесконечное число  раз  до  содрогания   в  каком-то  провале  и опять  до содрогания…
Ну,  а  дальше…Оладьи  утром.  И  бессловесный  смех  без  причины….Что, как ты знаешь,  признак  дурачины.   И в  голове песенка  «Я  танцевать  хочу…до  самого  утра…».  Очередной  раз  недоброжелатели  развалили  мою  группу  «Многоголосие  России».  Отправилась  я  ее  снова  собирать  и  пробивать  разрешения и  подписывать протоколы  нарушений,  утверждать  планировку  и метраж помещений  аренды  для  сборов   репетиций,  подписывать графики передвижения  по России с концертами.  Это,  конечно, отвлекало от  личной  жизни.   Не отпускала  и проблема  неминуемого   ареста  Николя,  как  я его называла.   И, правда, он  оказался  не  просто  прожженной  уголовной  мразью,  как  утверждало  официальное предписание  в  папке  участкового,  а  даже очень элегантным  мужичком  -  бывшим    медалистом  по  вольной  борьбе. Передовой  спортсмен  в  рядах  армии,  гонщик  и  случайный  попутчик  убийц,  за  что  и  был  разоблачен  как  организатор сумасшедшей  бригады  отморозков.  Все  клинья сошлись  на  нем  …И  был  уже  ясен его  путь  к  тюремной  кончине  -  такие  злодеи долго не  живут,  но он  сбежал…. Как  раз  в  момент  икс.   Очень  схоже  с  историей,  что  я  расскажу  ниже  о  храброй  крыске.
(Откуда,    мой  ласковый  судья  Маэстро,   я о ней  все  знаю?    Просто знаю.  Где,  как,  почему?  Все потом.  Поверь,  не я  сама,  мне  приказали  во   исполнение задания стать  поверенной   и  охранницей  «Голоса  России.». Оттого все  и знаю.
Сбежал  с  тоски  голубчик.  Шлялся.  Опускался.  Братия,  что на  свободе,  его  любила  за  скабрезные песенки.  За крамольные  стишки.  И прятала  его как  достояние  того  мира. А его  ловили.  Ясно,  что  уж  совсем он не нужен  был  на суде. Для какого-то  высокого  гада.  Последний  приказ  -  уничтожение при малейшем  сопротивлении.  Ведь  это  еще  мягко.  За  время отсидки он,    как утверждали  власти,   взрастил  банду,  словно готовился,  бедняжка,  к  захвату   района,  по  соседству  с  Украиной.  Короче  -  убить. На улицу  он  не  выходил.  Разве что по ночам и украдкой.  Телефона  не  имел,  чтобы не отследили.  Короче,  тоже  тюрьма,  но  с  милой. Голосистой  милой. И,  как  все,  готовые к перерождению,   вдруг  просыпался  от  мысли  -  жить так не  хочу,  и  рвался  ползти в  полицию  -   делайте  со мной  что хотите.  Ей  это  совсем  не  нравилось,  и она  искала  и искала  варианты  его  спасения…  И такой  момент  настал.  Ибо  известно -  Господь все  видит и  посылает  тебе  спасение.  Лишь  бы  ты  это  понял.
Очередная  пьянка в верхах. Очередное  ее  выступление  с ребятишками.   Очередной  бокал  шампанского перед  ее  исчезновением,  короткая пробежка,  обычно  по саду,  машина,  свобода… Но  тут  ее  прежде  взяли под  ручки.
    -   Вам  следует  поговорить  с  человеком.
Седой.   Глаза  еще  живые.  Молчун.  Все  отошли.
    -  Я вас  не  хочу  пугать…мой  внешний  вид…
    -  Вид как  вид…   Если вы с предложением  -  я  отказываюсь… 
    -  Ну,  вы,  в общем,  угадали …наверное,  постель   будет  где-то рядом.  Но  у  меня   к вам  другое… Рядом  с нами  будет  человек  -  доктор.  Он  выбрал вас.    Я  немножко  глуховат.  Он от вас в  восторге.   Я обычно  работаю.  И отвлекаться  мне  нельзя.  Доктор  говорит,  что мне  осталось   не  больше  месяца,  если  я  не  решусь.  Я  сам ничего не  почувствую  плохого.  Но он  нарисовал  у меня в кабинете  на  стене   число и месяц,  когда  я  не смогу  вернуться.   Я  смогу написать те же  цифры,  посмеиваясь,  но  уже своим  калом.   Это меня ждет -  диагноз  рассеянного  склероза.  Общее  название.  У  меня  еще более  точное  есть. И  если   бы  он  убрал  свои французские  таблетки,…вы  бы  обо  мне  не  услышали.
    -  Я  все  поняла..  -  почему-то очень  волнуясь,  ответила  Людмила - страхолюда.  -  Я  согласна…  Сейчас?  Мне  нужен  душ.
    - Да. – ответил из  темноты голос.    -  Вас  отведут.
Ванная.  Лихорадочно она  чистила  зубы.   Спешила  и терла   кожу  шеи  и груди.   Легкий  халатик   потом.  Грудь  она  вымыла особенно  тщательно.      Натянула улыбку  до  ушей.  Еще раз промыла  губы…  хотела подмазать  вишневой  помадой.  Молодой   человек в  дверях  помог ей  надеть  халатик  из  чего-то   очень  легкого и прозрачного.  При этом,  улыбаясь,  поцеловал  ей  плечо.   Волосы  ее  сейчас  были  длинные и густые,  волнами  и прикрывали  ее   лицо,  скорее  мужское,  грубоватое.
        -  Извините...-   проговорил  молодой  человек. 
         Она  смочила   кончиком языка губы.  Приложила  ладони  к  горящему  лицу.   На  щечках румянец  …Погляделась  в  зеркало  целиком,     будто  прощаясь,  и  вышла.
Он  сидел    в  громоздком  кожаном  мягком  кресле,  какие  делали  еще  до  революции.  С  медными  шляпками  по  контуру.  Огромный котище  шел  по  своим  делам, остановился,  оглянулся  на нее,  как  хозяин,   и пошел  дальше.   Человек  под  пенсию  смотрел  на  нее  с улыбкой.  Жест  кисти  - располагайтесь.
     -  У вас там  что-то  есть?
Он  покачал  головой, мол, нет.  Она кивнула.
    -   Мне  надо  размять…язык.
Он  кивнул.  И она  завела  свои разминочные  рулады,  постепенно  наращивая силу.  Зал  этот  строился  громадным,    везде  по стенам  виднелись  фигурки  стилизованных  зверей.  Неожиданно  распевка  закончилась.  Она подошла  к  человеку  в  кресле  и  жестом предложила   распахнуть  ему  халат.  Именно  там,  где требовалось.    И  встала  перед  ним  на  колени.  Когда  он  распахнулся,  она  сказала  «спасибо», стараясь  глядеть в его  светлые  глаза,  и прильнула  к  месту  разрыва  в  халате.    Он  почти  сразу  застонал.  Проговорил:   
    -   Позвольте,  я  обнажу  вашу  грудь.  Мне  так  будет лучше.  Она кивнула,  медленно  поглощая  то,   что прикрывали полы  халата.   Он  осторожно,  прикрыв  глаза,  обнажил  женскую грудь и  просто положил на нее  руки…
Молодой,   видимо, секретарь  хозяина     шагнул  навстречу  даме, что  спешила  в  залу. Перегородил  ей  путь.  Она  хотела  что-то  сказать,  но  громкий  стон из-за  двери  насторожил  ее.  Кивнув, она    мелким  бегом  отправилась  куда-то,  но  скоро вернулась  с  двумя  медиками  в  больничных  халатах  и с  баулами с крестами на боку.  Все  замерли  возле  двери.  А оттуда  пробились  первые  звуки  какого-то горлового пения     вибрирующим  женским  голосом.  Сила  голоса  постепенно нарастала,  нарастали  вибрации... задребезжала    небольшая картина  -  пейзаж…     Женщина  зажала уши  и, скривив  лицо,  убежала…  Медики  стояли  спокойно,  один поправил  в  ухе  беруши,  что  перекрывали  все  звуки.   Сила  вибрации  еще  усилилась,  и лопнуло  стекло  на  картине.  Молодой секретарь  стоял, по-прежнему прикрывая  собой  дверь.  Сила  звука  то нарастала, то  падала, и  стремительно  снова  нарастала.  И вдруг   оборвалась.  Секретарь и врачи  вбежали  в  залу… Женщина  лежала  на ковре.  Сделала  жест рукой,  что все нормально.  Человек  в  кресле  медленно  дергал головой.  Ему сделали  сразу укол.  Секретарь  приподнял  человека и, как  раненого,  медленно  повел   к  двери,  перекинув его руку  на свое  плечо.  В комнату  вбежали санитары  с носилками,  уложили человека  и унесли.  Секретарь  помог  женщине  подняться…  Она  освободилась от его рук,  подошла к  окну и  задумалась, опустив  голову.
В садике  возле  дома  ей  сделалось  плохо…    Голова не давала покоя,    мучила   ее.  Даже  когда  она  лежала  на боку   на  песке.  Ее  отвели  в  больницу. К  ней  примчался  какой-то  блатной  доктор  с  полномочиями (он   был  рядом  с  ней  в   горловом  эксперименте).  Со  всеми разругался  и приказал  совсем несуразное:    как  она  обреталась  в платье   из  крепдешина, так и уложить  ее  в  «гроб»  и  залить  гипсом,  чтобы она  не  шевелилась.
    -  Да, да,  да  …  с головой…  Уж,  конечно  без  ушей  и без  глаз,  и  без  носа …  что  еще  у нее?...донор  вэтэр!
Девочки  так и сделали,  опасливо  поглядывая  на  скандалиста.
Он  исчез  и появлялся   каждые  два  часа,  потом остался окончательно, к  вечеру.  Она спала в  «гробу».  Они  ей  кололи  то, что он приносил  в кармане.  Какие –то  ампулы  и всякий  раз оглядывался, когда их  доставал  из кармана  -  по   одной  ампулке.
В  полночь  он  объявился  в  скафандре  врача.   Велел  девчонкам отойти в сторонку,  дверь  запереть  и  никого  не  впускать. И  принялся за работу, как  часовщик  из  «Дома  часовщиков», что   медленно крутят   стрелки главных,   завлекающих    покупателей,   огромных   хронометров, чтобы  по  звуку  установить  сразу  дюжину  стрелок  правильно,  прыгая  от одной  к  другой. Так и он - от  щеки   к  носу   и  ко   лбу, сдвинуть его  на  миллиметр,  а  другую  скулу  чуть  вверх, а нос чуть  вниз   -  не получилось…теперь  по- новой.  Это оттуда,  а  это туда  и еще  вниз  -  полюбовался  работой  своей, поцокал  языком…  лизнул  гипс…  А  чего  не  покрутить  в  удовольствие  чужое  личико  и не сделать    из  почти  мужского  почти женское,  благо  все  хрящички  податливы,  а  руки  хирурга  ласковы и медленны,  хоть и прыгают с предмета на предмет. А  на  финал  -  вибрируя  кистью,   он  забрался  под  шею  бедняжки,  словно собирался  там перезимовать,  что-то  соскреб там,   набрал  кучу чего-то и,  не показывая    оторопелым  девчонкам  реанимации,   спрятал,   пристально  глядя  на  них,  все,  что добыл,  в  карман,  как  заветный  пряник.   Вытащил  из  кармана  руку,  встряхнул  ею,  освобождаясь  от того,  что, видимо, прилипло,  и  проговорил:
    -  Все!
Она  проснулась,  вся  обмотанная.   Живыми  были  только  глаза. Врач походил,  поглядывая  на нее,  сорвался  с места,  убежал,   и из  прихожей  послышался какой-то  жалкий  звонок.   В  комнату,  прячась  друг  за  друга, вошли   довольно  взрослые подростки.  Впереди   -  красуля  с  фигурно  уложенными   светлыми  волосами. Полупрозрачная  маечка  особенно  подчеркивала   грудь  невозможной  красавицы.   Все чуть  театрально.   Такие же  девочки  сзади,  мальчики   с   усиками,  что  пробивались  … и подведенными  глазами.  Ну,  ясно  -  хоровики.  Та, что была  впереди,  решительно  поцеловала   певунью  в  лоб и оглянулась .
    -  Глаза  открыла, -  сообщила  она.   -  Говорить нельзя.
Все  охотно  закивали. Муженек  (не удивляйся, Маэстро)  шепотом   пригласил  всех  в  залу  на  пирожные  и  все  отправились  туда,  назад.  Столь  вольное  поведение  мужа   легко  объяснялось.  Раньше  Николай не мог  в целях  конспирации  и  к  двери  подойти  входной,  а  тут  …и  рубашку  надел  белую,  и руки в  карманах  глаженых  брюк….     Стоило  взглянуть  на  большую  фотографию   на  виду  на  столике  -  она  в подвенечном  платье,  и он  хорош, и  нечего гадать -   поженились  они…Когда успели?  Перед  самой  этой  катастрофой.  Он  сказал  перед тем,  как  идти  сдаваться в  полицию:
    - А, пошли они! Давай распишемся!
Она  всплеснула руками.
    -   Нет! Только после  сегодняшней  моей  попойки!  У  меня  и платье  готово!  Я  не отпущу  тебя  на  нары  не  женатым!
Они  бросились  в  загс.  Подружка  была  оповещена  заранее.  Паспорта у него не  было,  но  была поддельная  справка  по всей  форме.
И  укатила она  на  работу  с  лестницы  загса,  на  гулянку   товарищей,  где  с ней  и   произошли  известные  события …  уложившие  ее  сейчас,  всю  забинтованную, в  постель.
А  он   подготовился  к  аресту, и  вдруг  по  телефону,  номера  которого  никто  не  знал,   получил   сообщение,   как  шутку  -   что  надо  утром явиться  в  полицию  к  своему  участковому.   Собрав  вещички  в сумку,  он  перекрестился,  поцеловал  женушку  на  венчальной  фотографии  и  отправился,  куда  послали.  Встретил  его  участковый   перед   служебным  входом.  Не  говоря  ни  слова,  посадил  рядом  в  служебную  машину  и отвез  в  городскую  прокуратуру.   Вещи  велел оставить  в  машине.  А  самого  оформил  и отправил  с  офицером   службы  пропусков  дальше.   Тот  тоже  не  сказал  ни  слова, повел  его  коридорами  по  запутанному  маршруту. Наконец,  они оказались  в отсеке,  где  все двери были  железные  с обзором  и  проникли  в  систему  кабинетов.   С  зеркальными окнами.  Тут  появился  молчаливый офицер  и  провел  нашего  в  кабинет  с цветами на окнах.   Хозяин  кабинета,  майор, молча  указал   нашему  на  кресло  возле  себя и,  наконец,  объяснил,  что  наш проходит  как  свидетель  через  отдел «защита  свидетелей».  И  выдал  ему  новый паспорт.  Объяснил,  что  с данного  момента  все судебные иски  против  него аннулируются,  что он  свободный человек  свободной  страны,  но  что  его  имя   и прочее  меняется.
    -     Всего  хорошего,  -   улыбнулся он
И  пошел  наш  за  вещичками  к  участковому.
     Откуда  я  так  подробно  все  знаю,  Маэстро?...Ты  еще  более  удивишься,  когда я тебе  сообщу  такое!  Например,   по приказу -  то есть  по моей  просьбе  -  я  приказом назначена  личной  охранницей   певуньи,  как  объекта «республиканской   ценности»   одной  из  волжских  республик.  Она  часто  бывала  на  наших  светских  посиделках,  и мы  переплелись  языками.  Теперь  я  могла  официально  торчать  возле нее.  И разнюхивать.  Например, о ее  операции.   Как  и что  творил     доктор  на  операционном  столе,  я  видела  в  записи.  Разговаривала с медсестрами  из   реанимации,  которые при этом присутствовали.  В  беседе  с одной из  них,  уже не молодой  медсестрой,  я  узнала  о реакции  девушек  и о том, что творил  доктор  с  лицом и головой  певицы.   Все  были просто потрясены  -   лицо  пациентки  было  как  пластилиновое…   Попутно  вспоминались  другие  фантастические операции,  уже  по  жизни.  И  моя  медсестра  вспомнила   эпизод,  который  ну никак  не  вмещается  в  историю здравого  смысла.
Она  хорошо его  запомнила,  так как  он  произошел  с ней  в  закрытой  клинике,  где велись  эксперименты  на  животных.  Этот  день  был  еще  и  потешным -  народ гоготал  -   Ельцин  публично   описал  колесо  немецкого  самолета -  прилюдно и при правительствах.  Дипломатический мир  замер  в  конвульсиях.  Народ  наш  гоготал.  «Врезал! Пусть повоет,  шваль!»   -  говорили  простые  люди.  Так,  о  медсестре.  Она  рассказывала,  что именно  в  тот  день  пришел  убивший  их  всех  приказ  -  срочно  завтра утром  надо уничтожить  всех подопытных  животных  Очаровательных  белых крысок, умниц  крысок.  Замечательных терпеливых  кроликов  и  трех обезьянок.   Это  было невыносимо.  Но  делать надо.  Собрались  женщины  утром перед  дверью в  виварий,  ревут.  Пришла  хозяйка,  отперла  дверь,  все вошли,  пошли к  крыскам  …а  их нет! Все пятьдесят  крысок исчезли!  Чисто.  Все съедено,  все выпито  -  а их  нет!  Полезли в огромные  эти  клетки  -  ну  не испарились  же?   И никто  в  помещение  не входил.  Посмотрели по мониторам.  Вызвали охрану,  приехали  следователи,  и только  тогда  обнаружили  еле приметный  ход.  Услышав  вечером стенания,  что надо  убить всех  крыс  утром,  те  ушли.  Обследовали  сам ход…  Ушли!   Видно, они заранее  его приготовили, но  продолжали  жить  в  вольере.  А  что?  Тепло,  сытно,  безопасно…  Вот,  рассказывала медсестра,   столько радости!    Это чудо,  как  было  для нее  чудом и то,  что  творил  доктор  с лицом  певицы. А  дары падали и падали  на нее.  Указ -  и  она   получила  полномочия  продюсера  группы  особо талантливых   певцов  подростков.  Теперь  ее  группа  стала  на пятнадцать  человек, плюс  помещения  для  репетиций  и  места  для   проживания  и небольшие  пенсии  для детишек.   А  еще  любые поездки  по  всем континентам,  как  талантливых  пропагандистов  нашего  русского  мира.  А  я,  ее  охранница  - подружка.  Жаль,  что только  на ее  поездки  за рубеж.
Расскажу   лишь   об  одной.  В  Австрию.  В  Вену.  Поездка  невзрачная,  техническая.  Взяла она  с собой  только  пять  человек, да плюс  помощница  там  по  гриму  и так  далее.  Предстояло тестировать  знаменитый  зал  для  оперы.  После  ремонта.  Голосовое  тестирование. Из  двадцати  тестов  для великого  зала  мирового звучания.  Скажем  -  подходит ли он для  тенора,  или баритона,  или контральто,  как  у  нашей барышни.  Приехали,  расположились.  Никаких  выступлений.  В  обычных  актерских  одеждах.  Ребятишки  побегали по  сцене,  порезвились,  похулиганили, где-то сперли  шляпу и кидались ею.  Шляпу  отобрали, она  построила их,  как на распевках, прибыли  хозяева, оценщики,  элитные  мадам  и  джентльмены.  Пока  усаживались,  ребята в определенном порядке приводили голоса в систему. Она  села  в сторону  -  командовала  здесь  дама в  шляпке.  Неожиданно  с места встал   высокий  худой  человек  и  демонстративно  похлопал  именно  ей.  Она тоже поднялась,  улыбаясь,  и поклонилась.  Тут уж  захлопали  все, и устроительница.  Кто-то  выкрикнул:  «Аида»!   Все почему-то  засмеялись,  уселись, и началась работа.  На сцену вышли еще  другие певцы   -  звучал  голос,  например,  тенор,  другой  тенор,  еще  тенор.  Короткое обсуждение  у  коллег.   Учитывался  сам  зал, его  звучание,  тени звуков, отражения.  Словом, очень  тщательный  после ремонта  анализ.  Потом  низкий  голосовой  диапазон.   Я, конечно,  могу все   путать  -    впервые участвовала  в таком мероприятии.  А она  явно  была привычна  к  этому  действу.  Продолжалось это  где-то часов  пять.  Все терпели.  Настало  время  проверки на  очень  сильный  голос,  вот  когда  может    проявиться роковая для зала ошибка.   Но  сделали  перед  этом перерыв…  К  Людмиле подошла устроительница,  и  увела  ее  куда-то внутрь.  Я пошла  ее  искать.  И  нашла  очень  растерянную…
    -   Послушай…  - проговорила она.  -  Меня  просят примерить  платье  Аиды.  Говорят,  что шили  специально  для  меня  и именно для данного  случая…
    -   И что тебе мешает?  Это же  Аида,  а  не девочка с парапета?  -  удивилась   я.    
    -  Но  это же  выступление…как я это понимаю..
   -  Ну и что?
    -  Это же выступление… а в  контракте  этого нет…  это запрещено.
    -   Я  разрешаю!  -  торжественно проговорила я .    
    -   Правда  ?!  -  обрадовалась она, как ребенок.
Платье  тут же появилось,  восхитительное!
Она  тут  же  побежала на сцену  покрутиться. Комиссия  тоже потянулась  в  зал.  Заиграл  оркестр, набирая  нужную  музыку…  Подошел дирижер  оркестра.  Поцеловал Людмиле ручку.  Взмах  палочки …и  полилась божественная  музыка  Верди.    Хрупкой, прозрачной мелодии скрипок, рисующей образ женственной, любящей Аиды, противостоит неумолимо грозная мелодия жрецов. Она растет и ширится, захватывая весь оркестр, но нежная тема любви все же побеждает.
Людмила   пела.  Казалось,  все  убранство  этого роскошного  зала  поет….Зрители  встали, улыбались  и негромко аплодировали   ей  и  той  музыке,   что лилась отовсюду  -   баском  подпевала  балюстрада,   перезвоном   отвечали  канделябры  и  хрустальные висюльки…звук  перемешивался  и  воспарял  к  вершине,  где  смыкались   полусферы   потолка,   и  к  окну,  светившему  через  стекло  голубоватым  светом внутрь…поющему  музыку  сфер.
Нечто  подобное,  Маэстро,  я  испытала   однажды…  Я  неторопливо  ехала  по шоссе   через   огромную  поляну..  Было   начало  вечера,  светило  ласковое  солнце.  Что-то остановило  меня.  Я  вышла из машины,  чтобы  разобраться с чем-то необычным,  что привлекло меня в  состоянии природы.   Из  леса  на  опушку   выбежала  семья.   Пестрые наряды.  Взрослые и  трое  ребятишек.   Пудель   почему-то  зеленоватый.  И  замерли,  вскинув  головы  к  небу.   Ну, понятно  -  из  темноты  леса   и на ясный  свет.  Я  тоже  подняла  голову.
Меня привлек   водоворот  еле  уловимых  теней,  они пересекались,  переплетались   и вершинами   уносились  в  сторону  неяркого  солнца.  И, не  достигая     вершины,  они  образовывали   что-то вроде   огромного   прозрачного  голубоватого  люка. И  оттуда, словно  мелкий  дождик,  лился золотистый   звук  чудесной  музыки…  Именно  так  изображали  древние  художники  музыку сфер, льющейся отовсюду  -   сверху,  с  боков,  из-за спины.  Многотысячный хор… и   вдруг  оркестровая  музыка   с переливами,  остановками, словно  чтобы   перевести  дыхание,  с  возвратами  темы  и   новым  поворотом  к  прежнему.   Небесная  музыка  Вселенной!  О  которой говорил  Моцарт.  Писал  Бетховен  и  та  музыка, коею  пытался на своем  великом органе  изобразить  наш   мир  Глюк.   Такие  дела,  Маэстро.

                Конец  новеллы.   2021 г.