Квест Вестера, 5 - 6

5. Продолжение
Переходя от темы к теме, Вестер утрачивал «тихий» интеллигентный настрой, говорил всё громче, и где-то в третьей части голос становился исповедальным: возмущение, боль, горечь, несогласие, удивление невозможно было не чувствовать. Он отвергал позицию обывателя, которую со словом «потребление» нам постоянно навязывали и навязывают, ориентируя на мелочные интересы, самообожание, поругание героизма. Не случайно действие почти всех рассказов происходит весной, в апреле. «Во время первой весенней грозы, - говорит автор, - человеку особенно жить хочется. Просто жить. Не так уж важно для чего…»

Но как жить, постоянно жертвуя творчеством? Растрачивая себя на подмену?? А в особых случаях, которые участились, испытывая великое одиночество?
Не далее, как 9 июня 2021 года, накануне полного солнечного затмения, такое случилось. Испытал, не выдержал и ушел. 38-летний поэт Василий Бородин. К дальним звездам, о которых писал: «вспышками – объединялись в фигуры, а потом между ними так же мгновенно терялась связь».

Шагнул в окно. С высокого этажа. «Больше любил стихи, чем себя. Пытался освещать пространства, а не заселять собою уже освещенные», - сказал о нем критик Олег Юрьев. Цепочка смыслов приводит к «точке касания». В последних кавычках – слова из поэзии другого поэта – Бориса Рыжего. Тоже ринулся к звездам, устроив свой уход на екатеринбургском балконе. «Огнем и дымом, путем небесно-голубым». Кажется, тогда город, в котором он жил, еще назывался Свердловск.
Печалью проникнутый в очерке, он пребывает в книге Вестера «Веселая чепуха. От Боккаччо до Бориса Рыжего». Для автора она оказалась последней, ради работы над ней Вестер отложил «Беспробудную трезвость», которую зарезервировал на будущее. Она-то и попала ко мне.

6.
«Признаюсь, я читала Вашу рукопись под музыку Элвиса Пресли, но где-то после первой части мне уже хватало Вашей едкой иронии, чтобы не закипать самой от того же, что возмущает Вас. Мне просто хотелось рыдать, но Вы заставили меня смеяться».

Не случайно Вестер был постоянным автором женского журнала «SUPERстиль». Юмор, эксцентрика, элегантность да еще склонность к фантазиям в духе эротических вакханалий, навеянных «Декамероном» и «Камасутрой», - этого не занимать его текстам. И всё это прикладывалось к наблюдательной человечности, с которой автор описывал женщин. За рулем ли они, на выставке, в магазине или на кухне, броские или не очень, образованные и те, что попроще, столичные или приезжие - все поданы с нежным вниманием, - так мэтр моды одевает клиенток, желая сделать их, не только красивее, но и счастливее.

Покоряющим сочувствием запомнился очерк о самом короле моды - Кристиане Диоре - одиноком человеке, мечтающем в старости отойти от дел и поселиться в тихом месте, окрашенном в серо-розовые тона его детства. «Дом он в таком месте купил, – пишет Вестер, - но старость не встретил». Если вспомнить, что серо-розовые - любимые тона казненной королевы Марии-Антуанетты, то образ Диора перенесет симпатию и на нее, на то, как, оступившись на эшафоте своей собственной казни, она сказала: «Извините, господин палач».

И заокеанская блондинка с изогнутым саксофоном, киноактриса, та, которая заметила: карьера - прекрасная штука, но она не согреет вас в холодную ночь, - подана с такой же проницательной человечностью.

В «SUPERстиле» Вестер писал о нравах послевоенной Европы, о Галантном веке, об эротике осенней поры, да и весенней тоже, о такой ветреной даме, как Фортуна с ее обязательным метафорическим колесом. Но что интересно? Почему-то легкий веселый настрой очерка с незатейливой журнальной картинкой навеял мне строки Гоголя: «Доедет ли то колесо, если б случилось, в Москву?» Так говорит русский мужик, выйдя из кабака, на первой странице «Мертвых душ». Странно, подумала я, - причем тут колесо? Логичней спросить о водке. Нужно было неведомой силе, а может, условному ньютоновскому яблоку шарахнуть меня по башке, чтобы вопрос получил продолжение: «Не намек ли тут на Фортуну – правительницу судеб – символ непостоянства, превратности, круговращения, тщеты?» Вспомнилось, что культ Фортуны италийского происхождения, что Гоголь писал поэму в Риме, где-то поблизости от мемориала Боэция – одного из тех, кто запускал этот культ. Остается спросить: мог ли великий город, к тому же доведший дорожное строительство до совершенства, не встроить себя в мышление автора и не вывести первую же фразу поэмы в масштабное литературное измерение?
 
«В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка…»

Так господин Случай, персонифицированный спутник Фортуны, в лице Чичикова ласковым сатаной открывает тему Судьбы, которая следует по всем страницам и к концу первого тома становится безответным феноменом молчания: «Русь, куда ж несешься ты? дай ответ».

Наверно, «ньютоновское яблоко» стукнуло и Володю, когда он задумал новую вещь и назвал ее «Беспробудная трезвость эпохи». Ведь беспробудная трезвость – то же беспробудное пьянство, только наоборот, так же превращает живых людей в мертвецов, а ложь в них: корысть, тщеславие, нарциссизм – в «ценности» перевернутого сознания.

Продолжение следует