Соседи

  С возрастом люди становятся скучнее. Преодолев роковой порог в двадцать лет, мы с друзьями резко переключились с обсуждения возвышенных и вечных тем на нечто бытовое. Все чаще и чаще в разговорах всплывает обсуждение проблем с зубами – героем считается тот, кто сумел найти стоматолога, работающего «в тайную» по низким ценам. Отдельное место в сердцах занял вопрос ремонта: каждый «перерыв на кофе» начинается с длительного отчета о том, что очередной «строитель» успел сделать в уставших от смены постояльцев стенах хрущевки. Самое «жгучее» остается напоследок – взаимоотношения с соседями. Одни уже несколько месяцев воюют с шумными студентами напротив, другие отчаянно роются на водительских форумах, с целью найти решающий аргумент в споре с бабушками этажом выше о том, что парковаться у подъезда – это нормально. Мне сравнительно повезло: за шесть лет жизни в Хабаровске я проблем с соседями не испытывал. Можно сказать, что люди, изредка встречающиеся в подъезде по вечерам, вовсе не влияют на мою жизнь. Они ничем не отличаются от незнакомцев на улице. Мы ничего не знаем друг о друге, даже имени. Наверное, это абсолютно нормальная ситуация для центра региональной столицы, где большинство квартир сдаются в аренду, а сами хозяева уже давно гордо щеголяют по Кубани с пропиской в Краснодаре.
   
    В Николаевске-на-Амуре все было по-другому. Соседи становились негласными членами семьи, которые неподдельно заботились о каждом жителе дома. В нашем подъезде жили несколько молодых семей, все остальные квартиры занимали милейшие бабушки и дедушки, давно отправившие детей в города покрупнее. Каждое утро, торопясь в школу, я начинал с приятного разговора у крыльца. Обитатели хрущевки дружной толпой сидели на лавочках, встречая забавно одетых учеников. С искренней улыбкой они интересовались, не опаздываем ли мы на занятия, как дела у родителей, и даже, все ли хорошо в нашей юношеской личной жизни. Это не было проявлением «английской вежливости» - ребята всего двора превращались во негласных внуков одиноких старичков, чье сердце настолько преисполнялось теплотой, что потребность выплеснуть его на молодых нижнеамурцев ощущалась достаточно остро.
    
    Напротив нас, на третьем этаже, жила бабушка, которую родители в разговорах между собой всегда называли «Сидоровна». На утреннее дежурство у подъезда она часто выходила в оранжевом халате, края которого украшали аккуратные узоры из цветов. Иногда, когда в квартире заканчивалась соль, мама стучалась к ней, после чего их разговор о том, что мы собрались готовить, растягивался на долгие десять минут. Как-то раз я забыл собрать портфель в школу с вечера, отчего утро превратилось в суетную беготню по квартире в поисках нужных учебников и принадлежностей. Уже вернувшись с уроков, я обнаружил, что оставил ключи где-то на тумбе в прихожей. Мама работала далеко, поэтому в голове начали мелькать мысли о том, где лучше бы провести несколько часов: на ступенях в подъезде или где-то в стенах «заброшки». К счастью, в этот же миг Сидоровна возвращалась домой из магазина. Улыбнувшись, она спросила, почему я сижу напротив двери собственного дома. До сих пор помню шутку: «Тебя что, выгнали родители? Может, поговорить с ними?». Узнав о том, что ее сосед – обыкновенный растяпа, она заботливо пригласила меня к себе. Мы пили чай, смотрели по телевизору что-то непонятное, а ближе к вечеру, Сидоровна начала вольный пересказ истории СССР, концовку которого мне было не суждено услышать из-за маминого звонка в домофон.

     На пятом этаже вместе с супругой жил Николай Васильевич – приятный дедушка, внука которого я видел лишь несколько раз, еще будучи первоклассником. Он часто прогуливался по дворику в черной куртке с меховым воротником и шапке-ушанке. Особенно теплые отношения у него сложились с моим отцом. Папа был моряком, поэтому ему часто приходилось покидать родные стены на жестокие полгода. Загадочным образом, каждый раз, когда старший помощник капитана отправлялся «выполнять профессиональный долг»,  Николай Васильевич оказывался на крыльце. Из окна мы с мамой наблюдали за тем, как они пожимают друг другу руки на прощание. Однажды, мне удалось застать момент первой встречи соседей после долгого плавания: дедушка радостно встал с лавочки, прокричав на весь двор: «Игорек!», после чего отец по-приятельски обнял его. За несколько лет до нашего переезда этому жизнерадостному мужчине стало плохо среди ночи. Его супруга прибежала к нам, на третий этаж, чтобы попросить папу помочь спуститься Николаю Васильевичу. В ту ночь его увезли на "Скорой". После того дня он уже не гулял по двору, но всегда радостно приветствовал меня у подъезда.

     После того, как я окончил школу, мы с родителями переехали в Хабаровск. Из квартиры, которая была нашим приютом на протяжении долгих пятнадцати лет, были вынесены огромные сумки с вещами, которые еле помещались в такси. За неуклюжими попытками поместить нажитое добро в легковую машину наблюдали все старики подъезда. Николай Васильевич и Сидоровна были по-особенному опечалены отъездом «хороших людей». Еле сдерживая слезы, они желали нам счастья в большом городе. Уже сидя в машине, я заплакал то ли оттого, что покидаю родные края, то ли оттого, что больше никогда у крыльца дома меня не поприветствует добродушный дедушка, а заботливая бабушка больше не приютит у себя в квартире незадачливого растяпу. Медленно удаляясь от привычного дворика, мы поняли, что слово «соседи» навсегда потеряло для нас сокрытую в нем теплоту.