Писатель

Костя писателем родился. Вот так же появился на свет, как и все, и, казалось бы, ничего особенного в нем не было: мальчик как мальчик, с большими голубыми глазами и золотистыми, как первые лучи солнца на рассвете, кудрявыми волосами. Но быть обычным не пришлось: когда Косте исполнилось три года, на лбу высветилось красивым каллиграфическим почерком: ПИСАТЕЛЬ. Родители повздыхали денек и смирились: надпись эта все равно при приеме на работу будет высвечиваться, ну или при поступлении в институт – чего бояться, спрашивается? «И пусть у других детей выгравировано «Стюардесса», «Учитель русского языка» или «Менеджер по продажам», зато наш – особенный», - говорили они. И даже стали гордиться.
А мальчику тяжеловато пришлось. В школе одиноко было, и скучно, и грустно, и некому руку подать. Пробовал он, конечно, беседовать с Журналистами, но те уж до того дотошные были и любопытные, что у Писателя аж челюсть сводило от разочарования, когда он с ними заговаривал. И был Костя один, гордый, сильный и независимый. Правда, друзей не хватало. Но это так, мелочи. Все прознали, что он Писатель. В коридорах в него пальцем тыкали: «Эй ты, Пушкин! Уже дописал свою «Генеральскую дочку»? Гы-гы-гыы!» Костю ехидный тон мальчиков не задевал, в своей самодостаточности он был твердо убежден. Поэтому поворачивался к гогочущим ценителям футбольных мячей и пахнущей бензином колы и, подняв изящно палец (указательный), говорил: «Одну минуточку, уважаемые тунеядцы! За «Пушкина» спасибо большое человеческое, но никакой «Генеральской дочки» не читал и не писал, ибо ее не существует! А существует «Капитанская». Мальчики переглядывались и крутили пальцем у виска. Привычка у них такая была.
 - Я что же думаю, что я их плоше? – бормотал себе под нос Писатель. – Это Маяковский.
Он писал постоянно и даже на уроках продумывал в голове новые сюжеты. Каждый золотой листок, каждое туманное утро, подернутое прозрачно-медной дымкой, каждая бриллиантовая капля дождя пробуждали в нем какую-то невероятную силу. Он, не говоря ни слова, беседовал с ветром о непостоянности жизни и спорил с бирюзовыми волнами о ее вечности. Он был свободен. Он не боялся.

Пришло время взрослеть. Костя в институт поступить не мог: никуда не брали.
 
 - А вы можете вычислить, сколько потребуется бензина для…
 - Не могу, - отрезал он, - но прекрасно пишу.
В приемной комиссии обеспокоенно чесали затылки и теребили пуговицы на импортных пиджаках.
 - Писать каждый может. А нам техники нужны, понимаете? Ученые. Механики. Биологи. Вот подучите физику и приходите.

 - А сколько у человека берцовых костей?
 - Что кости, когда есть кровь? Вы знаете, я бы и совсем без костей прожил, как медуза. Я ведь иногда представляю себя медузой. Но у них нет крови, а без крови пришлось бы тяжело, ведь она греет! дает силу! помогает нам бороться, спорить, побеждать!
 - Извините, - ошалело говорила Комиссия. – Мы вас не возьмем. Вы фрик. До свидания.
Пришлось искать работу. Долго бегал Костя, спрашивал, интересовался. Нелегкая работа – работу найти. Сначала заглянул в магазин.
 - А вы меня работать не возьмете? – протянул он грустно, просунув голову в окошечко.
 - Уходи, - сказало окошечко. – Тут и без тебя хорошо.
 - «Задумчивая душа склонна к одиночеству», - произнес Костя и на всякий случай добавил, - это Омар Хайям.
 - Сам такой! – злобно огрызнулось окошечко и захлопнулось.

- Простите, глубокоуважаемый, - изрек вежливо Писатель, тронув за плечо представительного гражданина в костюме. – Вы работника нанять не хотите? Меня, то есть.
- А вы чем занимаетесь?
- Пишу.
- Гм…сейчас это не особо востребовано. Нам дальнобойщики нужны, грузы перевозить. А вы уж слишком щуплый. Ступайте себе.
Костя печально вздохнул, извлек из кармана носовой платок и вытер нос, и каждое движение его было полно смысла. Как же это отвратительно – быть писателем!

Через какое-то время он подумал: ну неужели больше таких нет во всем свете?! Но ведь никто в этом мире не может быть один. Писатель потер переносицу и, взяв с собой на всякий случай листок бумаги и ручку, направился к школе, в которой уже не учился. Там шел прием в первый класс. Костя осторожно заглянул в один из кабинетов и присмотрелся ко лбам детей. У хрупкой девочки с черными косичками было написано «Ортодонт», и на нее Косте сразу захотелось махнуть рукой. У толстого мальчика, сидящего рядом с ней и сосредоточенно жующего яблоко, было выведено крупными, жирными буквами «Менистр образования», только почему-то через «е». На него Писатель взглянул с недоумением, даже с возмущением, но ничего не сказал. А у двух близняшек с совершенно одинаковыми умными лицами лбы украшали красные надписи «Инженер-технолог» и «Инженер-биотехнолог». К ним Костя проникся уважением, однако понял, что и из них писателей не слепить. Наконец его взгляд остановился на мальчике с  переливающейся серо-буро-малиновой лаконичной надписью «Балбес».
 - О! – обрадовался Костя. – Мальчик, а мальчик! Ты случайно не писатель?
Но ребенок не отвечал, а только тупо улыбался.
 - Не писатель, - решил Костя, и на душе у него сделалось тоскливо.
Опустив кудрявую голову, он вышел из школы и уселся на скамейку.

 - «Задумчивая душа склонна к одиночеству»? – вдруг поинтересовался тихий голос над головой Писателя. – Это Омар Хайям.
 - Я знаю, - сказал Костя, не поднимая головы. – А ты кто?
 - Я Грейс, - сказал голос дружелюбно, - и я тебя знаю. Ты же писатель?
 - Да.
 - Почитаешь мне что-нибудь?
 - Не могу, - ответил Костя грустно, - я бездарность. Если все бездарности мира вдруг начнут читать людям свои творения, жизнь превратится в сплошной хаос и все будут несчастны. А оно нам надо?
 - Если так говоришь, значит, точно не бездарность. Бездарности обычно не считают себя бездарностями. Они думают, что все в них гениально. Уверены в себе. Поучился бы.
Костя поднял глаза и увидел перед собой девочку с белыми прямыми волосами, которая, склонив голову, приветливо смотрела на него.
 - Ну так что? Почитаешь мне?
Костя встал. Устремил взгляд вдаль. Сказал скромно:
 - Из нового.
 Кашлянул. И начал.
«Приучайте детей не спать.
Научите их видеть звезды:
В окаймляющих небо бороздах
Чьи-то долго стихи искать.

Научите детей не спать.
Пусть они наблюдают долго,
В небе сумрачном видят волка,
Что ведет за собой свою рать.

Пусть узнают небесную пыль,
Видя в звездных архипелагах,
Как географ в своих бумагах,
И тайгу, и степной ковыль.

Будут в песне ночной сверчков
Слышать сладостный скрипки голос,
Что ни с кем никогда не боролась
И не ведала горя и льдов.

Приучите детей не спать.
Пусть они перестанут бояться,
Глядя в небо, начнут улыбаться…
Научите детей мечтать».
 
Его голос искрящимся водопадом окутал деревья и здания, слился с воздухом, прокатился громовым раскатом по небу, а потом, успокоившись, блеснул робким солнечным лучом и медленно затих.
Костя снова присел на скамейку и боязливо взглянул на свою слушательницу. Девочка спокойно и строго смотрела на него своими ярко-синими глазами.
 - У меня даже слов нет, - сказала она наконец. – Ты очень талантливый. Настоящий писатель.
Костя усмехнулся.
 - А ты кто? – снова спросил он.
 - А я еще не знаю, - улыбнулась Грейс, присаживаясь рядом. – До сих пор надписи нет. Так и живу, в неопределенности… Глупо, да?
 - Нет. Просто ты другая. Хорошо быть особенным, только одиноко. Никто не понимает. И скучно. И грустно.
 - И некому руку подать, - весело сказала девочка. – Видишь, я тебя понимаю.
 - Мне работать негде. Никуда не берут.
 - А ты притворись, что можешь будущее видеть. На картах гадать научись. Чем не работа?
 - Это что же, шарлатаном работать предлагаешь?
 - Шарлатаны сейчас много получают, - грустно сказала Грейс.
 - Нет. Не умеют писатели притворяться, и врать они не умеют.
 - И я не умею. А город опустел – почти все уехали шахты копать.
Они переглянулись и вдруг расхохотались. Неожиданно Костю осенило.
 - Слушай! – воскликнул он. – А ты не писатель?
Грейс забавно пожала плечами.
 - Было бы неплохо.
 - Но подожди… а ты не боишься, что тебя не услышат?
 - А чего мне бояться? Кто-то один все равно услышит, этого достаточно.
 - А как же надпись?
Грейс улыбнулась.
 - Зачем мне надпись? Моя душа ведь не зависит от пары букв. Это главное.

Она подняла голову и посмотрела в чистое голубое небо. Костя сделал то же самое. «Как же замечательно это – быть писателем!» - подумал он и засмеялся.