про мальчишек

       Сорок лет назад несколько молодых ещё людей написали на листочках про свои спортивные планы на ближайшее будущее и запечатали листочки в конверт. Чтобы собраться потом однажды и посмотреть, что сбылось. Этот конверт так и хранится у меня. Он, к сожалению, надорван. Уже давно. Потому что одним из условий вскрытия его было ...

       Мы познакомились, когда я учился на первом курсе. Витя вёл у нас математический практикум. Он только что окончил матмех и вовсю старался быть правильным преподом. Эта роль ему прекрасно удавалась. Даже чуть великоватый пиджак сидел на нём солидно, как на большом учёном. Он и по жизни был прирождённый учитель, воспитатель и тренер. Учил всех, кто подвернулся под руку, постоянно, везде и всему. Меня, например, научил грамотно вязать страховочные станции. Инструкторил у спецназа. Любимого внука в учебно-воспитательных целях потащил в Крыму на такой крутяк, что родители поседели раньше времени, увидев фотки. Да и прочие любые дети и совсем не дети, случайно оказавшиеся рядом, через пару минут уже дружно выполняли под его руководством какие-нибудь замысловатые упражнения и увлечённо соревновались.

       Просто Витя сам был прежде всего спортсменом. И по характеру, и по образу жизни. Тренировки, нагрузки каждый день. Регулярные разгрузки в парилочке. По бане он был профессором. Потом чаёк с полезными травками. Спиртное дозированно, как способ подготовки организма к высокогорью. И сами горы ... При любой возможности, во всех видах. От "пупыря" до пика. В сезон и в межсезонье. И восхождения, и скалы, и трекинг, и горные лыжи.

       Зарабатывая добавку к пенсии инструктором в альплагерях, в последние свои сезоны он набирал такую форму, что без особого напряга мог за неделю пару раз сбегать на Эльбрус. Без ратраков, естественно. Фигура ... Рядом с ним на пляже микелеанджеловский Давид чувствовал бы себя неуютно. Я тоже.

       Есть такое современное слово - "тащиться". Вроде сленговое, но очень ёмкое. Означает запредельную внутреннюю эйфорию от чего-кого-либо. Так вот, Витя тащился от преодоления трудностей. Настолько, что частенько сам же их и создавал. Между делом. Невзначай. Просто потому, что пытался прогнуть мир под себя. В самых неожиданных местах. А мир отчаянно сопротивлялся в ответ, крича - "Витя!!! Не делай так!!! Так тут не принято!!!". Но Витя был непреклонен. В результате возникали разнообразные забавные приключения и увлекательные истории ... Как он прорывался на скалы без пропуска в погранзону и сидел в кутузке ... Как посылал в эротический тур больших начальников, не отпускавших его в горы ... Как прыгал на ходу с корабля, чтобы остаться в приглянувшейся бухточке ... Как кувыркался в лавине ... И даже, как однажды поехал в лес с друзьями на "Запорожце" с "подсевшим" аккумулятором и возвращался поздней ночью по трассе на машине, у которой фары и двигатель одновременно не работали. Только порознь. И только с "толкача".

       Подобных историй у него было много. Но одна была абсолютной традицией. И повторялась год из года.

       В ближайшие к его дню рождения, 20 октября, выходные, он снаряжал экспедицию в болото. За клюквой. Как бы. На самом деле болото выступало медиумом между его и нашей внутренней сущностью и природой. Мы все проявляли неизменную любовь к невзгодам, а природа проявляла неизменную способность их предоставлять. Сверху обязательно поливало, снизу хлюпало, со всех сторон дуло и сквозило. Все эти удовольствия к тому же частенько были плотно накрыты туманом и низкой облачностью, через щелочки в которой, ко второй половине дня, потихоньку начинало протекать вяленькое солнце.

       К этому времени мы, изрядно подмокшие, обычно возвращались к кочке, на которой под полиэтиленом лежали наши рюкзаки. И начинали активно пить чай и другие напитки для поддержания температурного режима, боевого духа и спортивной формы. По чуть-чуть. Под лирические пожелания к его дню рождения, размышления о пользе свежего воздуха и рецептах волшебных настоев на болотной ягоде.

        После болота мы ехали париться в бане. В деревню, где он уже лет пятнадцать имел огород и примерно столько же лет строил дом. Мудрому человеку невозможно быстро построить дом. Процесс непременно должен пройти все обязательные этапы  - начиная с привычки к глубокому внутреннему недоумению от принятого решения и заканчивая осознанием хронической ограниченности материального ресурса. Особенно, если ты отпуск неизменно проводишь в горах, редкие полноценные выходные на две трети посвящены бане и общению, а в оставшейся трети, разъяснениям жене своей философской доктрины перманентной бесконечности бытия.

        В город мы возвращались всегда ближе к ночи, когда гости, собравшиеся у него дома  уже наговорились, были сыты, пьяны и готовы порвать нас на куски. Выпивалась рюмка, бралась в руки гитара ...

       Однажды мы не поехали за клюквой. И даже не планировали встречаться. Поэтому, помню, с утра пораньше я взял нож, натянул любимый рыбацкий плащ и ушёл в ближний лес. С неопределённой целью. Вроде как подышать свежим воздухом и насладиться одиночеством. Под проливным дождём. Других таких, слегка сдвинутых, в лесу не ожидалось в принципе. Но уже через полчаса, в какой-то непролазной чащобе мы нос к носу столкнулись с Витей. И ещё пару часов бродили среди мрачных ёлок и вымокших осин и пели любимые песни. А потом пошли к нему домой, поставили в одной из комнат палатку и забрались вовнутрь, взяв с собой немного согревающей души жидкости. Мы тихо разливали и беседовали о том, о сём в привычном бивачном уюте. На кухне тем же самым занимались наши жёны-альпинистки. А дети потихоньку сновали туда-сюда, таскали нам закусь и, притаившись за пологом, прислушивались к тихому разговору за горы и за жизнь.

       В былые, стародавние времена, когда он возвращался на равнину и мы ненароком пересекались ... где-нибудь прямо на середине пешеходного перехода ... движение обычно удавалось восстановить только часа через два, два с половиной. Когда заканчивались самые краткие новости про очередную гору, с которой он только что слез. Но с годами мы встречались всё реже. В этом был виноват преимущественно я. И моё изменившееся восприятие мира. Как-то незаметно, постепенно, новости, вроде "Вчера на пик Ого-го категории 100-500х залезли мужики без страховки, без кислорода и без завтрака", перестали меня будоражить. И Витя здесь не причём. Я и сейчас прекрасно понимаю, что наверху, как и прежде, трудно, опасно, красиво и что-то для кого-то впервые, но таких новостей стало слишком много. И в них сквозит теперь нечто иное, чем уважение к горам и стремление к постижению сути мироздания и себя. А иное мне никогда не было интересно.

        Но всё же, признаюсь, наиболее сильно на моё нынешнее восприятие мира повлиял Витя Степанов. И Слава Иванов. И Коля Кожевников. И Володя Лобушкин. И Слава Маев ... Он особенно. Потому что оказался первым ...

       Ровно тридцать лет назад, когда Слава погиб, я написал в институтскую многотиражку небольшое эссе о нём. О том, чем он мне лично запомнился ... Уже потом, через пару месяцев, на выезде, Витя отвел меня в сторону и сдержанно попросил - "Если что ... Напиши и про меня ...". 

       Вот, Витя ... Написал ... Что вспоминается, что считаю важным для себя, что можно написать ...

       Одной из песен, что мы орали тогда под дождём в продрогшем октябрьском лесу, была песня, близкого всем бродягам по духу, Александра Городницкого, со словами - "Так пусть же даст нам Бог, за все грехи грозя, до самой смерти быть солидными не слишком, чтоб взрослым было нам завидовать нельзя, чтоб можно было нам завидовать мальчишкам" ...

        Спортивные планы иногда совпадают с жизненными. Иногда нет ... Круглая дата. Красивое число. Жаль, не слишком крупное. Жаль без тебя ...

       Ты же ещё был совсем мальчишка ... Всегда.