Каша из ибупрофена

Наш терапевт Птичкин сдул на больничный и на мои плечи лёг приём двух участков сразу. В числе первых с утра ко мне вошла грузная седая бабушка. Судя по пухлой карточке – Буркалёва Глафира Ефимовна. Приписана к соседнему участку № 6 – территория Лёши Птичкина, который нагло кайфует на больничном.

- Присаживайтесь, - говорю. – Какие жалобы, Глафира Ефимовна? Нарушения сна? Давление? Проблемы с пищеварением?

Глафира Ефимовна уселась на стул так основательно, что мне стало ясно: бабушка села надолго.

- Внук у меня запил, - сказала бабушка и посмотрела на меня так сурово, будто это я напоила её внука. – Запил – и всё, а дрова везть некому!

- Сочувствую, - говорю я. – Но всё-таки давайте ближе к медицинской теме. На что жалуетесь?

- На внука и жалуюсь, - ещё строже сказала Глафира Ефимовна. – Пьёт и пьёт, охлобызда куклявая. А вот ещё макароны. Видела, почём на рынке макароны? Ты знаешь, сколько они в шестьдесят седьмом году стоили? Ничего ты не знаешь, а ишо белый халат надела!

- Да, к своему стыду я подзабыла цены на макароны в шестьдесят седьмом году, - сказала я. – Видимо, потому что родилась в девяносто пятом. Глафира Ефимовна, если у вас нет жалоб на здоровье, можете идти.

Моя уловка прозвучала жалко. Глафира Ефимовна была не из тех, кто уходит от врача так быстро.

- Внук запил, - повторила она. – Всё одно к одному. Американцы вредят, Горбачёв всё прошляпил, у Савельевны прострел в спине, а утром я запнулась левой ногой за порог – и пожалуйста, шестнадцатый автобус сегодня отменили! Каково?

Подождав, пока я осознаю всю драматичность перечисленного, Глафира Ефимовна набрала воздуха и подалась ко мне всем корпусом.

- И главное, гречка – по восемьдесят! – выдохнула она. – Чуешь, краля? Ибупрофен и то дешевле вашей гречки, ты понимаешь? Может, пора кашу из ибупрофена варить, а? А что наркоманы у нас в садике вытворяют – вы тоже не видели?

- Не берите с них пример, - сказала я. – Наркотики – второе зло… сразу после болтливости. Дайте я вам давление померяю, хоть какое-то занятие.

Пока мы мерили давление, Глафира Ефимовна подробно рассказала мне о своей младшей невестке Люське, о подозрительном стуке на крыше ночью, о том, что певец Басков совсем растолстел, а уличная кошка Мурка вчера отказалась от хвостов мойвы.

- Сто шестьдесят на сто, - сказала я. – Высоковато, но для вашего возраста – вполне…

- Какие сто шестьдесят? – подскочила бабка. – Врёт твой прибор, вот у Птичкина точно показывал. Где Птичкин, куда вы его дели? Выжили, да? Полюбуйтесь, последнего порядочного доктора выжили… хотя Птичкин ваш - тоже барахло хорошее.

- У вас сто шестьдесят на сто, - повторила я. – Какие препараты принимаете? На что вообще жалуетесь?

- А двести двадцать не хочешь? - спросила Буркалёва поучительно. – Это ты нарочно свою фукалку подстроила, чтоб Глафира Ефимовна померла скорее.  Эх вы, молодняк. Глаза бесстыжие накрасили, а давление не видют!

Я стала чувствовать, что моё ангельское терпение кончилось ещё в шестьдесят седьмом году. 

- Прыткая ты больно, - добавила Глафира. – Ну что с тебя взять, тадысь слушай. Поехали с краю…

В течение получаса Глафира Буркалёва подробно и в красках расписала, что её остро беспокоят склероз, остеохондроз и ревматоз. Чуть меньше - артроз, понос и дихлофос. По понедельникам у неё бронхит, по вторникам - гайморит, по четвергам – бурсит, а к Новому году обычно настигает синусит…

- Секундочку, - сказала я. – Всё понятно. Откройте рот, я горло посмотрю.

Глафира Ефимовна опять поворчала, что врачи нынче – молодняк и барахло, но рот всё-таки распахнула. Словесный поток прервался, наступила благословенная тишина.

Достав из ящика ультрафиолетовый фонарик, я сунула его Глафире лампочкой в зубы.

- Держите крепче и не уроните, - сказала я. – Это очень дорогой прибор - лазерно-лузерный магнитоскоп.

Выскочив в соседний кабинет, набрала Лёшу Птичкина.

- Извини, что мешаю болеть, - сказала я. – Ко мне тут явилась некая Глафира Ефимовна…

- Славная бабуля, - сказал Птичкин. – Я её зову Ефима Глафировна, что в принципе одно и то же. Как она тебе?

- Сидит с фонариком в зубах, лечится, - сказала я. – Какой у неё анамнез? Серьёзное что-нибудь есть?

- Диагноз там один, - сказал Птичкин. – По-латыни звучит как «в доскус всех заколебалус». А с фонариком ты классно придумала. Выслушай и выпиши ей какую-нибудь ересь.

- Какую лучше? – говорю. – От давления, суставов, температуры, диареи?

- Без разницы, - сказал опытный Птичкин. - Она всё равно ничего пить не будет.

- Почему? – удивилась я.

- Потому что все врачи - «барахло». Терпения тебе, Васильевна. Она тебе про гречку и внука рассказала? А про Горбачёва? А про кошку?

- Да, - сказала я. – Много ещё осталось?

- Не очень, - сказал Лёша. – Как про свадьбу Пугачёвой чесать начнёт – можешь смело выпроваживать. Удачи.

Поблагодарив Лёшу, я вернулась в кабинет, забрала фонарик и разрешила бабушке закрыть рот.

- А Пугачиха-то, Пугачиха? – радостно сказала Глафира Ефимовна, вновь обретя дар речи. – Видала цацу? Чуть не старше меня, а всё неймётся! И с одним-то она, и с другим она, и так-то она, и этак…

Кивая бабушке, я выписывала рецепт на ибупрофен, который дешевле гречки, и тихо радовалась вместе с нею…